Джон Трейс - Заговор по-венециански
Однако прямо сейчас сказать то, что пришло в голову, ой как непросто.
— Ладно, тогда помоги. Скажи, что ты чувствуешь? По-твоему, что между нами?
— Ты милый, — отвечает Тина и, чуть помолчав, добавляет: — И особенный. Не потому, что ты был священником, а вчера мы с тобой трахнулись… — Сказав так, Тина спешит поправиться: — Прости! Я не то имела в виду. Не трахнулись, а… — Теперь ей самой неловко. — Ты особенный, потому что хороший. Честный. Классный. Думаю, будет здорово узнать тебя поближе, узнать по-настоящему.
— Спасибо. Надеюсь, время у нас на это будет.
— А ты? — проказливо спрашивает Тина. — Так просто от ответа не уйдешь. Что ты чувствуешь?
В окно светит солнце. С улицы доносятся голоса и смех венецианцев. Мир кажется совершенным.
— Полноту, — отвечает наконец Том. — Благодаря тебе я чувствую себя невероятно цельным.
Capitolo IX
Священная роща, Атманта
Тетия вытаскивает мужа из огня.
Лицо Тевкра сильно обожжено, и Тетия боится, как бы он не утратил зрение. Убрав с лица супруга мелкие горящие угольки, она выводит его из рощи, зовя на помощь.
Навстречу, вниз по холму бежит отец Тевкра, Венси.
— Что? Что случилось?!
Колени у Тетии подгибаются от тяжести мужниного тела. С большим трудом она объясняет:
— Он… упал в священный костер… мы творили прорицание… для магистрата Песны. Посмотри, что у Тевкра с глазами!
Наклонившись к лицу сына, Венси видит у него на щеках, в глазницах и на веках страшные ожоги.
— Тевкр, ты поправишься. Я помогу.
Подхватив сына на руки, он несет его, словно малое дитя, ссадившее коленку.
Совсем недалеко от рощи дом Латурзы-целителя. Старик как раз стоит у двери хижины, попивая вино и наблюдая, что творится вокруг. Заметив Тетию и Венси с Тевкром на руках, он велит:
— Несите его в дальний конец дома. Уложите близ очага.
Пригнув голову, Венси вносит сына в хижину. Тетия входит следом. Никто не знает точно, сколько Латурзе лет, однако ходит слух, будто за исключительные способности к целительству боги продлили срок пребывания лекаря в земной юдоли.
Беззубый старик еще не достиг ложа, на которое уложили Тевкра, а уже отрывисто командует:
— Тетия, полей мне воды на руки. Быстро!
Жрец стонет, вцепившись себе в лицо.
— Тевкр, Тевкр, послушай! Убери пальцы от лица и дай тебе помочь.
Видя, как Латурза умоляет Тевкра отнять руки от лица, Венси опускается на колени подле сына и делает то, чего не делал с тех пор, как Тевкр был еще совсем мальчишкой: берет сына за руки.
— Сын мой, Латурза поможет. Доверься ему. Выполняй его просьбы, пусть он творит свои чары.
Целитель меж тем ходит из одного угла хижины в другой, собирая ткани, масла и травы. Тетия льет Латурзе воду на руки, после чего тот вытирает их о полоску грубой ткани, не переставая просить у богов вспоможения.
Втирает в лоб Тевкра настойку аронника, чтобы снять боль. Укладывает ему на лицо мокрую овечью шерсть и велит Тетии следить за ней.
— Когда шерсть станет теплой на ощупь, сними ее, выжми, намочи заново в чистой воде и клади обратно на лицо Тевкра.
Тетия принимается усердно исполнять приказ лекаря, а тот ищет свои инструменты — выкованные из серебра и благословленные Тевкром и его предшественниками. Полки в доме целителя забиты солью, чесноком, листьями руты, побегами сабины и еще много чем. Только вот инструментов найти он не может. Стал забывчив.
— Раны гневаются, — сообщает Латурза Венси, как и велит обычай испрашивать на все дозволения у главы семейства больного. — Возноси свою молитву, проси прощения, чтобы ярость их остыла.
Наконец Латурза находит то, что искал. Деревянный ящичек с серебряными щупами, ножами и щипцами.
— Тетия, оставь на время шерсть и налей кипятка вон в ту металлическую чашу.
Он выгружает инструменты в чашу, и Тетия обдает их кипящей водой.
— Закончила? Теперь слей воду и передай инструменты.
Медленно целитель приподнимает обожженное веко. Пепел и осколки от головешек вонзились в зрачок, и Латурза бережно извлекает их из глазного яблока щипцами, моля богов укрепить его пальцы. Тевкр дергается.
— Крепись, юноша! — взывает лекарь. — Венси, прошу, держи его за голову. Сейчас никак нельзя ошибаться.
Отец сжимает ручищами голову сына, пока Латурза вытаскивает из опаленных глаз то, что туда попало. Тевкр от боли судорожно дергает ногами.
К ночи глаза полностью прочищены.
Латурза вновь накладывает на лицо Тевкра влажную шерсть и поит снадобьем из валерианы и граната. Оба — и лекарь, и больной — измождены.
— Пусть спит, и спит долго, — шепчет Латурза Тетии. — Мы с Венси уйдем, а ты оставайся. Не забывай отжимать и смачивать шерсть. Поняла?
— Все сделаю, как ты сказал. Я не сомкну глаз, пока не позволишь.
— Молодец, дочка. — Лекарь бросает взгляд на отца Тевкра. — На рассвете я сделаю припарки из пиретрума и кое-каких эфирных масел. Ближе к ночи дам тебе масло вьюнка, его следует втирать в кожу. Позже, если гнев ран совсем стихнет, заберешь мужа домой.
Венси, до того сидевший подле сына, привалившись к стене и подогнув колени к груди, встает. Хрустят старые суставы.
— Я благодарен тебе и завтра принесу плату за труд.
Латурза отмахивается.
— В том нет нужды. Я единственно желаю, чтобы юный Тевкр поправился. Как и я, он избран богами служить людям.
Суровое лицо Венси становится вдруг растерянным.
— Скажи, слуга Туран,[13] великой богини здоровья и любви, станут ли глаза моего сына служить ему и впредь?
— Мой старый друг, это уже в руках Туран и прочих богов. Я лишь сделал все, что мог, нам остается молиться и приносить жертвы.
Capitolo X
Дом магистрата, Атманта
Завершив многочасовой пир, Песна с ближайшими друзьями удаляется в баню, где их тела омывают и умащают маслами наложницы да слуги.
Большей частью приближенные Песны — дураки, которых магистрат терпит лишь потому, что дураки они красивые. Кое-кто из них, правда, дурак до мозга костей. Ларс например. Начальник стражи, нехватку ума он восполняет жестокостью и всегда старается ее проявить, если надо покарать кого-то по приказу хозяина.
Умные же вроде Кави — большая редкость в окружении Песны. Они тихи, задумчивы и зря болтать не любят. Сегодня Кави пил меньше других. Его в дальнем углу, отдельно от общей компании, омывают два мальчика — самые красивые из всех, кого Песна когда-либо брал к себе в дом.
— Если я не стану больше закатывать пиры, как прежде, — изрекает магистрат, — то есть опасность, что на посмертие мне останется чересчур много богатств.
Холуи льстиво смеются.
— Возможно, есть посмертие после посмертия? — предполагает Герка, женщина из селения, постоянная гостья в постели магистрата. Говоря, она теребит заплетенные в косу волосы. — И если я права, то тебе придется кстати совет умерить расточительность, дабы бесконечно наслаждаться жизнью, к которой привык.
Сбросив мантию, Песна ступает в дымящуюся воду рядом с Кави.
— С каких это пор женщина дает мне советы? Тебе же я велю: употребляй свой рот, исключительно чтобы ублажать мой фаллос, а не на то, чтобы выставлять напоказ собственную глупость.
Песна знаком подзывает служанку и приказывает:
— Принеси вина. Холодного. Из бродильни, что под внутренним двором. И горе тебе, если оно теплое. — Ларс выплеснет его на тебя.
Обнаженная служанка бросается исполнять поручение. Когда она пробегает мимо Ларса, начальник стражи шлепает ее ручищей по ягодицам.
Отослав прочь купальщика, Кави поворачивается спиной к остальным гулякам.
— С юга доходят тревожные вести, — говорит он.
Песна легонько проводит ладонью по воде.
— Из Рима?
— Нет. Скорее о самом Риме.
— Не понимаю.
— Многие наши князьки полнятся страхом перед Римом. Людей, обладающих властью и озадаченных целью, влечет в Тиберию. Утверждать что-либо еще рано, однако наши заносчивые землевладельцы требуют больше власти. А это угрожает твоим собственным замыслам расширить влияние.
Песна задумывается над новостями.
— Рим не намного больше нас и все же неким образом притягивает к себе алчных людей. Его жители вскормлены не молоком, а кровью. Когда-нибудь власть римлян вырастет непомерно, и нам надо постоянно оглядываться на них.
— Ты, как всегда, мудр, магистрат. Возможно, следует употребить сей страх перед Римом, дабы достигнуть наших целей — заселить земли и расширить влияние на севере.
Песна игривым тоном упрекает друга:
— Моих целей, Кави, моих. Не забывай своего места в моей грандиозной схеме.
Кави обижен.
— О, да будет тебе. Я же просто ворчу. — Песна ободряюще смотрит на Кави. — Ты прав. Страх хорош, когда надо кого-то подчинить.
