Эрик Ластбадер - Зеро
— Итак, отвечайте, и немедленно, — произнес он. — Иначе мне придется попросить моих мальчиков спустить с поводков моих собачек. А их, между прочим, не балуют деликатесами. Голодные они лучше работают. — Улыбка толстяка Итимады не содержала ни джоуля теплоты. — В этом отношении они очень похожи на людей, не правда ли?
— Брат, кажется, ты намерен нас запугать?
— Как много слов и мало дела, — скучающим тоном заметил Итимада.
— А ты, брат, чересчур высокого о себе мнения, — ответил первый гаваец. — Думаешь, ты лучше всех этих наглых бледнолицых? — Он указал большим пальцем за спину, где исчезли в зарослях мальчики с псами. — Боюсь, мне придется тебя разочаровать. Вы с ними одного поля ягоды — самые что ни на есть хаолаи, чужаки. У тебя столько же прав на нашей земле, сколько у кучи дерьма в гостиной.
Толстяк Итимада, не сводя с него глаз, надавил большим пальцем на кнопку селектора.
— Кимо, — сказал он в микрофон, — отпусти-ка собак. Рука первого гавайца метнулась под алоху. А под ней, как и подозревал Итимада, у него прятался старый приятель 38-го калибра.
Но толстяк уже не сидел без движения. С ошеломляющей при его габаритах стремительностью он перегнулся через стол и твердым, как сталь, ребром правой ладони ударил наглеца по руке. Оружие грохнулось на пол.
Гаваец взвыл. Рука Итимады взметнулась второй раз, и кончики двух пальцев коснулись груди гавайца чуть повыше сердца. Второй гаваец так и застыл на месте, разинув рот от удивления и страха. Никогда он не думал, что человек, тем более его брат, может столь внезапно, в полном смысле как подкошенный, рухнуть на пол.
Тем временем толстяк Итимада обогнул разделяющий их стол, и его мокасин 15-го размера накрыл игрушку 38-го калибра. Толстяк, кряхтя, поднял револьвер и сунул себе в карман. Потом подхватил под мышки отключившегося туземца, поволок к двери и, пинком открыв ее, швырнул тело на неструганые доски крыльца.
— Эй, гляди тут, поосторожней, — предупредил он, возвращаясь в комнату. — Они уже близко!
Заперев дверь, Итимада повернулся и увидел пепельно-серое лицо второго гавайца.
— А ты неважно выглядишь, — почти дружелюбно обратился к нему японец. — С тобой все в порядке?
— Они... правда уже близко? — хрипло выдавил тот.
— Кто? — удивился толстяк.
— Собаки.
— Собаки обедают, — успокоил его толстяк, снова усаживаясь за стол. Он открыл банку и отправил себе в рот горсть орехов в сахаре. Банка наполовину опустела.
Жуя, Итимада наблюдал за гавайцем. Его вид доставлял толстяку не меньшее удовольствие, чем орехи.
— Мой брат...
— Я жду объяснений.
— Но он...
— Пусть там побудет. Если не обделается, все будет в порядке.
Гаваец так и не понял, всерьез он это сказал или опять пошутил.
Жирный коричневый палец ткнулся в смердящую кучу.
— Итак, это все, что осталось. Так вы утверждаете. — Палец порылся в пепле, разворошил обгорелые клочки бумаги, подцепил кусок бумажника. — Но мне, чтобы поверить, одних слов недостаточно. Ничто не исчезает бесследно. Видишь, эти вещи тоже не обратились в дым, кое-что сохранилось. Я не получил того, что просил. Почему? Говори.
Бледный гаваец с трудом сглотнул воображаемую слюну.
— Мы подъехали сразу после того, как все это случилось. Но не стали останавливаться, а покатили дальше.
— В Каанапали. Гаваец закивал.
— Но скоро мы остановились и вернулись пешком.
— Вы видели труп. — Слова толстяка прозвучали не вопросом, а утверждением.
— Да, видели. Огонь еще не погасили, но удалось довольно быстро вытащить тело из машины.
— Полицейские?
— Нет, санитары городской «скорой помощи». Гаваец бывал на допросах и знал, что сейчас подвергается одному из них. Правда, он еще не решил, лгать или говорить правду. Дело приняло скверный оборот. Брат валяется за дверью, и доберманы уже спущены с привязи... В душе гавайца боролись страх и ненависть.
— Ну? Ты видел, как вытаскивали тело из машины. Дальше?
— Скорее, из погребального костра.
Толстяк Итимада кивнул поощрительно.
— Продолжай.
— Там уже собралась большая толпа. Полицейские потеряли много времени, направляя движение в объезд. Мы подошли поближе, а что надо искать — вы сказали.
Жирный коричневый палец снова погрузился в пепел.
— И как же вам удалось добыть вот это?
Гаваец пожал плечами.
— Я же говорю, легавые крутились на шоссе, и им требовались добровольцы, чтобы гасить огонь и вытаскивать водителя.
— Значит, вы с братом вызвались добровольцами.
— Ну да. Мы потом залезли прямо в машину и забрали все, что обнаружили, — ответил гаваец. — Только видите — все сгорело почти дотла. Кроме одной вещи. — И он достал из-за пазухи скатанный в клубок темно-красный, почти черный шнур. — Это валялось там рядом и даже не закоптилось.
Толстяк Итимада пристально посмотрел на него. Лицо его оставалось бесстрастным.
— Багажник проверили?
— Капот сорвало при ударе. Там не было того, что вам нужно.
Губы толстяка сжались.
— И здесь тоже нет, не так ли?
— Такого, как вы описывали, — нет.
— А мне обязательно нужно.
— Да, сэр.
— Тогда вперед. Ищите, пока не найдете.
Клуб «Эллипс» находился на Нью-Хэмпшир-авеню, почти точно посередке между Центром изобразительных искусств имени Джона Ф. Кеннеди и отелем «Уотергейт». Его высокие, плотно занавешенные окна смотрели на угол парка Рок-Крик, за которым дальше блестел Потомак.
Майкл раньше и слыхом не слыхивал об «Эллипсе», но это было немудрено в городе, приютившем тысячи клубов. Кроме того, Майкл никогда не вращался в «столичных кругах».
По гранитным ступеням он поднялся к внушительному фасаду здания, построенного в колониальном стиле. В просторном вестибюле его встретил привратник в ливрее и, осведомившись об имени посетителя, жестом пригласил следовать за собой. Проводил по широкой, в коврах, лестнице с перилами красного дерева на галерею второго этажа, где постучал в дверь, облицованную дубом, и распахнул ее перед Майклом.
В большом зале с высокими потолками витала безошибочно узнаваемая смесь запахов дубленой кожи, пыльного бархата, хорошего одеколона, сигар и трубочного табака — типичная атмосфера традиционного мужского клуба. За долгие годы запахи насквозь пропитывают мебель, ковры, сами стены, и уже никакими силами от них не избавиться, разве что целиком пустить дом под снос.
Одна стена была разделена тремя высоченными стрельчатыми окнами, в простенках между которыми стояли потемневшие от времени кожаные кресла. Обе боковые стены занимали сверкающие стеклом и граненой бронзой дубовые буфеты, заставленные коллекцией портвейнов, шерри-бренди и арманьяков, большей частью урожаев прошлого века. На четвертой стене в свете медных канделябров висели два больших портрета — Джорджа Вашингтона и Тедди Рузвельта.
Над всем тут господствовал массивный стол для заседаний, вокруг которого были в должном порядке расставлены восемнадцать стульев. Когда Майкл вошел, двенадцать из них уже были заняты. В воздухе плавали сизые клубы дыма.
Джоунас Сэммартин встал и, сняв очки в стальной оправе, приветствовал гостя.
— А вот и Майкл, как раз вовремя, — сказал он, протягивая руку. — Присаживайся. — И подвел его к свободному месту.
Майклу хватило секунды, чтобы окинуть присутствующих профессионально острым взглядом. По всей видимости, они собрались здесь не шутки шутить. Майкла поразило то, что лица большинства из них так или иначе оказались ему знакомы. Вот четыре японца — наверное, делегация — а возглавляет ее, кажется, вон тот, Нобуо Ямамото, президент компании «Ямамото Хэви Индастриз», крупнейшего в Японии производителя автомашин. Семейный концерн Ямамото занимался также постройкой экспериментальных высокотехнологичных реактивных самолетов. Насколько помнил Майкл, глава концерна выдвинулся еще в предвоенные годы, когда его фирма занялась изготовлением самых передовых по тем временам авиамоторов. Да, времена меняются, подумал Майкл, неизменно лишь процветание Ямамото.
Второй японец — тоже выдающаяся личность — был главой знаменитой фирмы по производству электроники. Майкл узнал его благодаря недавней статье в «Интернэшнл Геральд Трибьюн» о разработанном компанией новом типе компьютерных чипов. Автор статьи обращал внимание на все обостряющиеся разногласия компании с правительством Соединенных Штатов, вызванные растущими таможенными ограничениями и тарифами на импорт электроники в Америку.
Что до собравшихся в клубе американцев, то их имена все до одного фигурировали в справочнике «Кто есть кто в правительстве». Сопоставляя имена с лицами, Майкл сверился с листком бумаги, который сунул ему в руку Джоунас. Тут находились два члена кабинета, заместитель министра обороны, глава парламентского подкомитета по внешней торговле, председатель сенатского комитета по иностранным делам и еще два человека, в которых Майкл сразу узнал ближайших советников президента по вопросам международной политики. Младший из этих советников как раз собирался продолжать свое выступление, прерванное приходом Досса.
