Хизер Гуденкауф - То, что скрыто
– Помню, – глубокомысленно отвечает Джошуа. – Шесть фунтов.
– Однажды ночью – ты прожил у нас уже неделю – ты спал у себя в кроватке. Мы с папой так устали, что заснули на диване, хотя было всего половина восьмого вечера.
Джошуа смеется:
– Вы уснули в полвосьмого?!
– Да, – кивает Клэр и берет сына за руку, дивясь тому, как быстро он утрачивает младенческую пухлость. Пальцы у него длинные, суженные к кончикам; на долю секунды она задумывается, в кого они у него такие. В биологического отца или в биологическую мать? – Когда ты был совсем маленький, ты плохо спал; всякий раз, как ты засыпал, мы тоже засыпали. Ну вот, мы мирно спали на диване и вдруг услышали, как лает Трумэн. Папа пытался выпустить его на улицу, в туалет, но Трумэн не выходил. Папа стал гоняться за ним по всему дому, но он все бегал кругами и лаял, лаял! Наблюдать за ними было довольно смешно. – Мать и сын улыбаются, живо представив, как сонный Джонатан гоняется за Трумэном. – Наконец Трумэн взбежал на второй этаж и остановился. Он лаял до тех пор, пока мы не поднялись за ним. Когда мы поднялись на площадку, он побежал в твою комнату. Мы все шептали: «Ш-ш-ш, Трумэн, разбудишь Джошуа!» А он продолжал лаять. И вдруг мы с папой поняли: что-то случилось. Что-то очень плохое. Ведь от такого шума ты давно должен был проснуться.
Джошуа морщит лоб, задумавшись.
– Я не проснулся?
– Нет, не проснулся. – Клэр вздрагивает при ужасном воспоминании и сажает сынишку себе на колени.
– Почему? – спрашивает он, снимая с ее пальца обручальное кольцо и надевая на свой большой палец, двигая его и наблюдая за тем, как переливаются грани бриллианта.
– Папа включил свет. Ты лежал в кроватке и как будто спал, но на самом деле ты не дышал!
Джошуа перестает играть с кольцом, но молчит.
– Папа выхватил тебя из кроватки так быстро, что, наверное, от испуга дыхание вернулось к тебе, потому что ты тут же заплакал.
– Уф-ф-ф! – Джошуа выдыхает с облегчением и снова начинает вертеть кольцо.
– Вот именно – «уф-ф-ф»! – с чувством произносит Клэр. – Трумэн спас тебя. Так что… пусть он и не умеет кататься на скейтборде, он у нас особенный!
– Да, точно, – бормочет Джошуа. – Пойду извинюсь перед ним. – Он надевает кольцо матери на палец, спрыгивает с ее колен и бежит на поиски Трумэна.
Клэр умолчала о том, как долго тянулось время, когда они с Джонатаном увидели посиневшего, бездыханного мальчика, и как ей показалось, будто прошла целая вечность, прежде чем он сердито закричал. Тогда она сама перестала дышать, а в голове крутилось только: «Неужели я так скоро его потеряла? Неужели Бог передумал?» И только когда в его крошечные легкие снова начал поступать воздух, она тоже вздохнула свободно.
Клэр медленно встает на ноги. Возраст дает о себе знать. Она не забывает, что ей уже сорок пять и ни на секунду меньше. Когда Джошуа отпразднует десятый день рождения, ей будет пятьдесят. Когда ему будет сорок, ей исполнится восемьдесят. Материнство – самое тяжкое, самое страшное, самое чудесное и сладкое бремя. После того как в ее жизнь вошел Джошуа, она больше всего радуется, когда он зовет ее мамой и когда они с Джонатаном чем-то занимаются вдвоем. Отец и сын вместе рассматривают журналы, посвященные ремонту и дизайну, они оба обожают смотреть передачу «Старый дом». Клэр невольно улыбается, вспомнив: когда Джошуа как-то спросили, кем он хочет стать, когда вырастет, мальчик ответил: дизайнером и телеведущим Бобом Виллой или папой. Когда ее муж и сын вместе зачищают, ошкуривают и покрывают лаком доски, ремонтируют каминные полки, шкафы, перила, когда Джонатан учит Джошуа забивать гвозди или ввинчивать шурупы, сердце ее наполняется гордостью.
Хотя Джошуа – их единственный ребенок, Клэр понимает, что он во многом отличается от других детей. Очень долго она считала сынишку просто мечтателем. У него в голове столько всяких замыслов, творческих идей, что он часто не слышит с первого раза, когда к нему обращаются. Бывает, приходится несколько раз окликать его; Джошуа как будто понимает, что от него хотят, но почти никогда не спешит выполнить просьбу. Иногда он как будто переносится в другой мир; сидит и смотрит в одну точку, думая непонятно о чем. Приходится несколько раз ласково окликать его, чтобы он спустился с небес на землю. Джошуа как будто окружен неким буфером, который защищает его от грубости окружающего мира. Без него, считает Клэр, мальчик был бы совсем слабеньким и ранимым. Клэр не знает, что происходит с сынишкой в такие минуты. Может быть, сказываются последствия тяжелых родов, кислородного голодания? А может, он вспоминает что-то ужасное, произошедшее с ним до того, как он попал к ним. Ей очень хочется, чтобы Джошуа стал более открытым и доверчивым, но она боится, что их с Джонатаном любви для этого недостаточно.
Клэр пробегает пальцем по фотографиям на придиванном столике. На них запечатлены все важные события в их жизни: день, когда они принесли Джошуа домой, день, когда он официально стал их сыном, первый раз, как он отведал пюре из кабачка, его первое Рождество. Каждый вечер Клэр мысленно благодарит девушку, которая пять лет назад оставила Джошуа в пожарном депо. Благодаря ей у них с Джонатаном есть сын. Иногда она думает о биологической матери Джошуа. Кто она – местная, из Линден-Фоллс, или приехала издалека? Совсем молоденькая девчонка, которая перепугалась и не знала, что делать с ребенком, или зрелая женщина, у которой уже были дети и которая понимала, что прокормить еще одного она не в состоянии? Может, у Джошуа где-то есть похожие на него братья и сестры? А если его мать – наркоманка? Или ее изнасиловали… Собственно говоря, такие ужасные подробности Клэр не интересуют. Она благодарна биологической матери Джошуа за то, что та предпочла отдать ребенка. В результате ее альтруистического или, наоборот, эгоистического поступка – зависит от того, как посмотреть, – Клэр получила все.
Бринн
В однокомнатную квартирку Мисси, которую она снимает еще с двумя девочками, набилась целая толпа. Кроме Мисси, я здесь никого не знаю; она сидит на диване и обнимается с каким-то парнем. Я неуклюже топчусь в углу, стараясь не смотреть, как они самозабвенно целуются, как он языком раздвигает ей губы, как по-хозяйски положил руку ей на блузку. Я пью вино из стакана, который кто-то сунул мне при входе, и радуюсь, потому что на меня постепенно наваливается приятное оцепенение. Вообще-то мешать алкоголь с теми таблетками, которые я принимаю, нельзя, но сегодня можно – таблетки я не принимаю уже несколько дней.
Ко мне подходит мальчик со смутно знакомым лицом – наверное, мы встречались в колледже.
– Привет! – громко говорит он, стараясь перекричать бьющую по ушам музыку.
– Привет! – кричу я, мысленно порицая себя за скудость навыков светского общения.
Он невысокий, но все равно выше меня; белобрысые волосы, намазанные гелем, стоят торчком.
– По-моему, я тебя знаю! – говорит он, наклоняясь ко мне. От него приятно пахнет слабоалкогольным коктейлем.
– Да? – беззаботно говорю я, как будто такое со мной случается каждый день. Прикладываюсь к стакану и с удивлением замечаю, что он пуст. Мне кажется, что кожа отходит у меня от щек, и я незаметно трогаю себя, чтобы убедиться, что щеки на месте.
– Вот, возьми у меня. – Он галантно обтирает горлышко бутылки футболкой. У него на носу россыпь темных веснушек; мне хочется дотронуться до них пальцем и пересчитать. У меня кружится голова; чтобы не упасть, приходится прислониться к стене.
– Спасибо, – говорю я, беря у него бутылку и отпивая глоток – а все потому, что я не знаю, что еще сказать.
– Я Роб Бейкер, – говорит он, широко улыбаясь.
– Рада познакомиться. – Я улыбаюсь в ответ. – А я Бринн.
– Знаю, – отвечает он. – Ты Бринн Гленн.
Моя улыбка делается шире. Он знает, как меня зовут!
– Да, – отвечаю я кокетливо и, пошатываясь, шагаю к нему. Интересно, приятно ли с ним целоваться? Чувствовать во рту его язык?
– Я из Линден-Фоллс, – говорит он, и сердце екает у меня в груди. – Мы с вами ходили в одну церковь. – Я заранее знаю, что будет дальше. Он подошел ко мне совсем не потому, что увидел меня в университетском городке и я ему понравилась. – Ведь Эллисон Гленн – твоя сестра, да? – Я не могу ответить. – Эллисон твоя сестра, да? – повторяет он. Я замечаю, как он косится через плечо на группу своих приятелей; те откровенно глазеют на меня.
– Нет, – отвечаю я и по выражению его лица понимаю: он знает, что я лгу. – Никогда о ней не слыхала. – Я смотрю через его плечо, как будто ищу кого-то.
– Мы ходили в одну церковь. Наши мамы вместе работали на благотворительной ярмарке. Ты ведь Бринн Гленн! – с нажимом повторяет он.
– Ничего подобного. Ты ошибся. – Я с силой пихаю ему бутылку, отчего содержимое расплескивается по его футболке, и бегу к выходу. Меня шатает; я с трудом проталкиваюсь между потными телами.
