Когда мертвые заговорят - Вики Филдс

– Можно включить музыку? – вдруг спросила Леда. Я кивнула. Она потянулась к магнитоле и стала переключать радиостанции. Остановив выбор на спокойной песне, она откинулась на спинку сиденья.

– У меня есть для тебя подарок.

Я удивилась:

– Для меня? Подарок?

– Да, только он дома, – снова поникла она, прислонившись к боковому стеклу, запотевшему от дыхания. Она написала на стекле: Леда. А потом, когда я снова оглянулась, под ее именем было написано мое.

Из колонок доносилась звучная мелодия, а затем раздался женский голос:

…И когда я умру

ты уложи меня в гроб из стекла…

Что за песня такая? Я покосилась на Леду, но она не обращала никакого внимания на слова песни. По ее лицу прошла красная тень от фонаря, мимо которого мы проехали. Из динамиков все еще звучало:

…Я буду лежать в стеклянном гробу под землей…

Леда выглядела задумчивой и потеряла ко мне всякий интерес. Было неприятно признаваться, но она начинала меня пугать. Я боялась, что у нее случится приступ и она вырвет у меня из рук руль, или ее сознанием завладеет Джек, или… Неизвестный. Ни с тем, ни с другим мне не хотелось встречаться.

Когда я затормозила у дома Леды, больше не прячась, как раньше, я подумала, что сейчас откуда ни возьмись появится полиция и нас схватит офицер Крестовски вместе с детективами Кристмасом и Нильссоном. Но город спал. Как и в прошлый раз, когда я решила, что все закончилось.

Мы вышли.

– Завтра все закончится.

Леда взяла меня за руку и крепко сжала пальцы. Я ответила, стараясь не показывать тревоги:

– Ты дома, Леда. А теперь, может быть…

– Зайдем внутрь, – оборвала она и решительно зашагала к калитке. Ее хватка усилилась, и я, подчинившись, пошла следом. Леда приободрилась, будто наконец-то достигла цели, и мне это не понравилось. В голове крутились слова песни, услышанной по радио: «Когда я умру, уложи меня в гроб из стекла».

Леда шагала по засыпанной снегом дорожке к входной двери, темнеющей в ночи, и никак не реагировала на то, что ее босые ноги в кроссовках полностью промокли. Я не чувствовала холода из-за сильного беспокойства. Мышцы сжались, будто тело готовилось к борьбе.

Леда выпустила мою руку и склонилась над порогом, а затем пошарила в темноте и достала из-под какого-то камня ключ. Затем обернулась, и хотя я с трудом различала ее лицо в темноте, улыбнулась. Я вспомнила беспорядок в гостиной ее дома и попыталась представить реакцию Леды, но, когда мы вошли и она щелкнула выключателем, вокруг была чистота.

Я прикинула варианты и спросила:

– Разве тетя Лаура не вернулась во Францию?

Леда кивнула, стягивая мокрые кроссовки и доставая из шкафа домашние тапочки.

– Да, но она все равно регулярно мне звонит.

Наверное, Леда не помнит, что здесь творилось, решила я, снимая обувь и куртку.

– Разожгу камин, – сказала Леда, оборачиваясь ко мне. – В доме есть немного дров, поэтому не нужно идти в сарай. Пожалуйста, проходи в гостиную, присаживайся на диван.

Я проследовала за Ледой в гостиную, которая выглядела совершенно не так, как в прошлый раз. Под потолком висела интересная люстра, которая точно понравилась бы моей маме. Никаких осколков стекла, все рамки с фотографиями стояли на каминной полке. Диванные подушки были на своих местах. Пара сломанных стульев из прошлого куда-то подевались. В доме даже пахло иначе.

Опустившись на диван, я стала следить за Ледой, разжигающей камин. Затем вспомнила, как пару месяцев назад на моем месте был Аспен.

– Все готово! – Леда выпрямилась, отряхнула ладони и отвернулась от камина, где загорался огонь. – Отец научил меня, – объяснила она тоном, в котором нельзя было разгадать эмоции, затем присела в кресло и подтянула ноги к груди. Я увидела на щиколотках старые полоски шрамов, но тут же перевела взгляд на лицо, а Леда, кажется, не заметила, как я пялюсь. Я спросила:

– Зачем ты хотела вернуться?

Леда выдержала мой твердый взгляд, и я ощутила себя словно рыба на сковороде, которую собираются приготовить. Безвольная. Мертвая.

Будто я задаю ей вопрос, ответ на который уже знаю.

Я буду лежать в стеклянном гробу под землей, – прозвучали в голове слова песни. Мысленно я отмахнулась от них, затем с натянутой, но, как мне кажется, радушной улыбкой похлопала по дивану рядом с собой. Обивка под ладонью была гладкая и прохладная.

– Садись ко мне.

Леда с детской непосредственностью улыбнулась и пересела на диван. Я повернулась и, положив на спинку дивана локоть, спросила:

– Что на самом деле случилось в больнице? – Меньше всего я хотела на нее давить, зная, чем это чревато. Но вместе с тем еще меньше хотела притворяться, что все хорошо и я не переживаю. – Тебя кто-то обидел?

В ответ она смотрела спокойно, будто мои вопросы ее ничуть не волновали, а затем повторила прежние слова:

– На самом деле ничего не случилось, Кая.

А затем вдруг, – если бы я моргнула, точно не заметила бы, – по ее выбеленному лицу проскользнула тень разочарования, и она сказала:

– Не случилось того, чего ты от меня ждала.

Я затаила дыхание.

Я ничего не ждала от нее, абсолютно ничего, так почему она говорит так, будто совершила что-то страшное и непростительное?

Я выпрямилась и медленно сказала, бережно взяв ее ладони в свои:

– Я ничего не ждала, Леда. Я лишь хотела, чтобы у тебя было все хорошо.

Она ответила немного погодя, убрав свои ладони из моих. Мне показалось, что Леда выглядит как человек, который, принимая верное, но сложное решение, пытается отгородиться от всего, что может сбить его с пути.

Я для нее – отвлекающий фактор, – подумала я, и этот вывод мне не понравился.

– У меня все будет хорошо, – пообещала она, испытующе глядя на меня, будто думала, что я разгадаю за этими словами другие, правильные. В ее глазах появилась знакомая мне снисходительность; та самая, которая частенько мелькала на моем лице, когда я говорила с миссис Нэтвик:

– … Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо.

– Я знаю. И будет. Но не сейчас. Еще не время.

Я подняла руку и пригладила ее волосы. Леда прикрыла глаза, как дикий звереныш, который никогда в жизни не чувствовал ласки, а затем вдруг резко поднялась на ноги, с воодушевлением улыбнувшись:

– У меня ведь есть для тебя сюрприз! – Не дожидаясь моей реакции, она убежала наверх, а я застыла в нетерпеливом ожидании, потопывая ногой в шерстяном носке по ковру. Леду нельзя было оставлять наедине с собой, и я корила себя за несмелость позвонить доктору Гаррисону или офицеру Крестовски, но мне казалось, что сейчас Леде важнее и полезнее мое общество. Ей важно побыть с семьей, пусть даже такой странной и нелепой.

Она