Брижит Обер - Сумерки над Джексонвиллем. Лесной мрак
А Софи? Играет ли какую–то роль во всем этом труп Софи? Может, в данном случае имело место и в самом деле самоубийство? По самой что ни на есть банальной причине — из–за супружеской измены? Или она поссорилась с Маню? Или же Тони убил Софи, дабы умножить количество улик, свидетельствующих отнюдь не в пользу Стефана? Интересно: беглому сумасшедшему доступна подобная степень коварства? Ответ: да. Ибо в противном случае он вряд ли сумел бы столь мастерски выдавать себя за комиссара полиции.
С другой стороны, как сказал Гассен, даже в том случае, если бы он оказался ни в чем не виновен, у него — с его–то прошлым — нет ни малейшего шанса остаться на свободе.
А вдруг вовсе не он совершил то убийство в Марселе? Но тогда зачем ему приезжать именно сюда? Зачем выдавать себя за комиссара? Нет, куда ни крути, а убийца — он: другого хотя бы мало–мальски разумного объяснения случившемуся и быть не может. А я почему–то упорно ищу черную кошку в темной комнате, заранее зная, что ее там нет.
Но тем не менее: почему о нем не вспомнили сразу же, как только это началось? Ведь если приемная мать одной из жертв довольно долгое время состояла в интимной связи с убийцей, даже жила с ним под одной крышей… Нет, я определенно идиотка какая–то: они же ни о чем не знали; Элен никогда никому не рассказывала о Тони; кроме того, она искренне полагала, что он навсегда заперт в психиатрической лечебнице — у нее и в мыслях не было, что он мог оттуда сбежать; естественно, она не видела ни малейшего смысла в том, чтобы вновь выворачивать публично все это старое грязное белье.
— Погода сегодня просто превосходная! — объявляет Иветта, открывая ставни.
Не помню, удалось ли мне вообще сегодня уснуть: такое впечатление, будто я размышляла всю ночь напролет.
Иветта приступает к ритуалу приведения меня в божеский вид, затем кормит завтраком. Сегодня она довольно молчалива — тем лучше, ибо на душе у меня как–то мрачно. Иветта устраивает меня в гостиной, возле окна — чтобы я погрелась на бьющем сквозь стекла солнышке. Я и в самом деле ощущаю тепло на своем теле. Сама же она теперь, должно быть, хлопочет, собирая наши вещи в связи с предстоящим отъездом. Интересно: как скоро они поймают Иссэра? Если целых полгода он ловко водил их за нос, работенка, надо думать, им предстоит не из легких. Тем более что юному Гассену придется еще как–то убедить и следователя, и вышестоящее начальство в правильности своих весьма неординарных выводов…
Звонит телефон.
— В полдень Элен с Виржини зайдут попрощаться с нами, — сообщает Иветта, повесив трубку.
Если бы в тот майский день Иветта не оставила мое кресло под деревом на стоянке возле супермаркета, я никогда бы не познакомилась с Виржини, и обо всей этой истории знала бы лишь то, о чем сообщали в телевизионных новостях. А так я оказалась в самом водовороте событий, страстей и опасностей… Если бы… Если бы… Если бы да кабы. Прошлого уже не воротишь.
Иветта все время ворчит себе под нос: боится что–нибудь забыть, по сто раз подряд проверяет, все ли необходимое уложено в чемоданы.
Звонок в дверь. Приветствия. Детские ручонки обнимают меня за шею.
— А я уезжаю к бабуле!
— Вообще–то, сначала принято здороваться, Виржини.
— Здравствуй, я уезжаю к бабуле!
Я поднимаю руку, сжав пальцы в кулак. Виржини просовывает туда свой пальчик.
— Вот это класс! Мама, посмотри, она может держать меня за палец!
Если я могу удержать в руке ее палец, то, наверное, с таким же успехом смогу держать и карандаш? От Виржини пахнет яблочным шампунем; я представляю себе ее шелковистые, тщательно расчесанные волосы.
— Если хотите, мы можем подбросить вас в аэропорт, когда повезем Виржини к бабушке, это ведь почти по пути, — предлагает Элен.
— О, нам вовсе не хотелось бы причинять вам лишние хлопоты, — протестует Иветта.
— Собственно, сама идея принадлежит Полю… Мы можем заехать за вами к пяти.
— Право, я даже не знаю…
— Но не на такси же вам туда добираться. Это было бы просто глупо!
— Мы очень тронуты такой заботой о нас. Виржини, хочешь яблочного пирога?
— Ага!
— Да, спасибо, — усталым голосом поправляет ее Элен.
Иветта быстро удаляется, Элен следует за ней, что–то шепча ей на ходу. Что еще за секреты у них завелись?
— Теперь, когда комиссар умер, им ни за что не поймать Лесную Смерть, — шепчет мне тем временем Виржини. — А у бабушки ее не будет, поэтому я очень рада, что уезжаю туда. И Рено тоже. Он всегда любил бабушку. А ты знаешь, что было два комиссара? Настоящий и фальшивый? Маме об этом рассказал тот молодой полицейский. Он довольно милый: угостил меня клубничной жвачкой. А еще спрашивал, знала ли я этого поддельного комиссара. Глупее вопроса и не придумаешь. Конечно же, знала, ведь это был комиссар. Вообще он целую кучу разных вещей у меня спрашивал, обо всех — о родителях, о тебе, о Жане Гийоме, об Иветте, Стефане, обо всех тех детях; мне ужасно все это надоело, и я совсем не понимала, чего он от меня добивается своими вопросами. Можно подумать, будто я способна взять да и выложить ему все как есть! А Рено все это время стоял у него за спиной и строил мне всякие рожи — очень смешно у него получалось.
Представляю себе, как полуразложившийся Рено строит рожи. Да уж — «смешно».
— В конце концов я сказала ему, что устала. Он рассердился и заявил, что, если я скрываю какие–то вещи, меня могут отправить в тюрьму; но мне нечего скрывать: никаких вещей я ни у кого не воровала. К тому же теперь Лесная Смерть будет вести себя очень тихо, я уверена в этом.
— А вот и большой–пребольшой кусок пирога!
Виржини бросается к Иветте; та усаживает ее за стол. Интересно, почему вдруг именно теперь Лесная Смерть (ну и дурацкое все же имечко) будет вести себя очень тихо? Наверное, потому, что о существовании Тони Мерсье и его присутствии в городе стало известно, а значит, он вынужден будет прекратить свою хитрую игру. Да — тут все сходится.
— Нет, спасибо, я не хочу пирога, — произносит Элен.
Похоже, бедняга сильно нервничает. Внезапно она кладет руку мне на плечо и тихо шепчет:
— И подумать только: этот мерзавец все время был здесь, совсем рядом! Как будто мало того, что он натворил в свое время в Марселе… Когда я думаю о том, что он, должно быть, постоянно тайком подсматривал за нашей семьей, шпионил за Виржини… да, он, надо полагать, получил немало удовольствия! Надеюсь, уж теперь они схватят его очень быстро!
В голосе у нее звучит такая ненависть, что у меня даже мурашки по коже пробегают. Еще какое–то время Элен болтает с Иветтой, затем уходит вместе с Виржини. Пока, до встречи, привет.
— Бедняга Элен ужасно выглядит: ей–богу, краше в гроб кладут!
Выражение, конечно, не из приятных, однако лучше, наверное, и не скажешь…
— Разумеется, это совершенно невероятно, но иногда мне приходит в голову…
Некоторое время Иветта явно колеблется, но затем все–таки продолжает:
— Я наверняка неправа, но подчас у меня складывается такое впечатление, будто она пьет немножко больше пива, чем следовало бы. Да еще эти большие черные очки… Теперь ведь уже отнюдь не лето, а такие очки обычно надевают, пытаясь скрыть от окружающих тот факт, что выглядишь ты не лучшим образом… Одна из моих двоюродных сестер питала слабость к спиртным напиткам и, теряя равновесие, вечно падала — то на лестнице, то в душе; так вот она потом надевала именно такие очки — чтобы синяков под ними не было видно…
Хотелось бы мне знать, что тому виной: в самом деле злоупотребление спиртным или скорая на расправу рука Поля? Мне ведь уже приходилось слышать, как он отпускает ей пощечину. Может быть, те, кого в детстве часто били, и вправду подсознательно умудряются построить свою супружескую жизнь по образу и подобию родительской семьи — ведь ее первый муж, Тони, помимо того, что оказался убийцей, был еще и алкоголиком, нещадно колотившим ее? Ну прямо какой–то роман в духе Золя!
Нет, нельзя мне вспоминать ни Золя, ни «Человека–зверя», ни что бы то ни было в том же роде.
Когда чего–то ждешь, время тянется невероятно медленно. Это вгоняет в тоску и одновременно волнует. И действует на нервы. Вперед, назад, вправо, влево — с помощью своего кресла я выписываю на паркете самые невероятные фигуры, лишь иногда прерываясь для того, чтобы поднять руку и сжать в кулак. Ни дать ни взять — Долорес Ибаррури в инвалидном кресле. «Буасси–ле–Коломб: безобидного вида калека на самом деле оказалась опаснейшей террористкой». Вперед, назад — исполняем «Мазурку паралитиков».
Страшно надоело ждать. Хочется, чтобы время бежало быстрее; хочется, чтобы позвонил Гассен и сказал: «Все в порядке; мы его поймали».
Звонят.
— Все в порядке! Считайте, что он уже у нас в руках!
Черт побери! Гассен!
— Я получил ордер на арест Тони Мерсье. На всех дорогах — наши посты, вокзал и аэропорт мы предупредили. Теперь ему никак не уйти!
