Эрик Ластбадер - Французский поцелуй
— Вполне естественно бояться человека, подобного Трангу.
Сутан на это ничего не возразила.
— Я уверен, что не подпущу к тебе Транга, Сутан. И, кроме того, судя по твоим словам, ты вполне подготовлена к тому, чтобы защитить себя.
— Ты не понял, что я хочу сказать, — сказала она с отчаянием в голосе. — Я не хочу пользоваться приемами, которым обучил меня Мун.
— Ты мне лучше вот что скажи, — промолвил Сив. — Воспользуешься ли ты своим умением драться, если Крису будет угрожать смертельная опасность? Или мне?
— Конечно, воспользуюсь, — ответила она. — Но не в этом дело. Во всяком случае, для меня. Вы с Крисом похожи в одном: вы всегда чувствуете свою правоту. И ваше высокомерие делает вас близорукими.
Сив повернул голову так, что левая часть лица и шея стали ей хорошо видны и, особенно, стал виден старый шрам, проходивший от уха до ключицы.
— Видишь это? — Краем глаза он заметил, что она сделала шаг в его сторону. — Я хочу рассказать, как заработал его. Я никогда не испытывал желания рассказывать кому бы то ни было, как это произошло, но тебе расскажу. Много лет назад я был в Гонконге по поручению АБН — Агентства по Борьбе с Наркобизнесом. Оттуда мы поехали в Лаос и Бирму. Там, в Золотом Треугольнике, мы искали начало трубопровода, по которому оттуда перекачивается героин, принося наркомафии невероятные прибыли.
Сутан подходила все ближе и ближе, не отрывая глаз от блестящей изогнутой линии, выделяющейся на смуглой коже его шеи.
— Изначально нас было четверо, — продолжал Сив. — Один погиб во время перестрелки в горах Лаоса. Другой сломал ногу по пути в Бирму. Только двое добрались до плато Шан, но и мой последний спутник был погребен под оползнем, вызванным проливными дождями. Хотя, я подозреваю, что стихии помогали человеческие руки... Но, так или иначе, на территорию, контролируемую Генералом Киу, проскользнул только один я. Теперь я понимаю, что это было чистым безумием продолжать мероприятие при сложившихся условиях. Что мог сделать один человек против армии опиумного барона? Но было слишком много смертей, слишком много невезения, и я просто не мог повернуть назад. Я подумал, что если я брошу охоту, то это будет означать, что те люди погибли напрасно, а я спасовал перед трудностями.
Сутан теперь стояла совсем рядом, все разглядывая бледный шрам, извивающийся по его шее, подобно лунной дорожке в морском просторе.
— Теперь, в ретроспективе, мне ясно, что у меня не было ни малейшего шанса преуспеть в этом деле, что оно было дохлым с самого начала. У Генерала Киу хорошо налажена разведка, и ему докладывали о нашем продвижении ежечасно. Потом он мне говорил, что получил истинное наслаждение, следя за нами. Это было куда интереснее, чем смотреть боевик по видео. И уж, конечно, интереснее, чем слушать по радио «Театр у микрофона».
«Пожалуй, я и тебя убью, — сказал он мне, когда меня доставили к нему, — как я убиваю всех, пришедших сюда с Запада или с Востока, чтобы отобрать у меня мой опиум или мою жизнь. Американцы или русские, китайцы или бирманцы, — мне без разницы. Я палач без националистических предрассудков». Тут он рассмеялся. У меня создалось впечатление, что этот человек упивался собственным голосом, как многие из наших проповедников... А он и был в душе проповедником, этот Генерал Киу. Проповедником, распространяющим философию, которая, по его мнению, так же имела право называться религией, как буддизм или христианство. В этой его религии были свои боги, свой рай и ад. Сначала, — сказал он мне, — был Эдем. И этот Эдем был Шан". Тут он опять засмеялся... Надо тебе сказать, что во время этого разговора я висел вниз головой, привязанный к грубо сколоченному деревянному кресту. Меня не кормили и не давали ничего пить. Солнце жгло мне глаза. Когда шел дождь, кто-нибудь из его людей заклеивал мне рот пластырем, чтобы я не мог пить дождевую воду... Когда я был уже до такой степени дезориентирован, что уже перестал отличать бред от яви. Генерал Киу перерезал мои веревки. Он самолично напоил меня, пользуясь при этом чайной ложечкой, чтобы я, упаси бог, не поперхнулся, проглотив слишком много живительной влаги сразу. Я лежал на земле и смотрел, как лунный свет серебрит его сапоги. Потом я уснул, а когда проснулся, то увидел, что он сидит под деревом в позе Будды. «Если ты умрешь сейчас, — сказал он мне, — это меня очень расстроит». И он покормил меня с такой заботливостью, будто я был его больным ребеночком. А потом когда я немножко оклемался, он почитал мне из «Искусства войны» Сун Цзу. Это была его Библия, и он придерживался ее догматов с неистовой ортодоксальностью фанатика.
Поскольку я был очень слаб, мое выздоровление затянулось. В отсутствие Генерала Киу за мной ухаживал мальчик. Его звали Вин, и он в свои тринадцать лет был уже законченным наркоманом и курил опиум с просветленным выражением лица, которое бывает у восьмидесятилетних стариков. Это было очень странное зрелище. Мы с ним постепенно подружились. Тебе не приходилось бывать на войне, и ты не знаешь этого чувства. Когда смерть всегда рядом, необыкновенная близость возникает между людьми, которых свела судьба. И это бывает не только между парнями из одного взвода, но имеет место, как ни странно, даже между арестантом на гауптвахте и его охранником. Вот примерно так и случилось у нас с Вином. Он хорошо говорил по-английски, но часто мы с ним также разговаривали на диалекте его племени, которому он меня с удовольствием обучал. А я, в свою очередь, просвещал его насчет морали и законности. Эти разговоры были моим единственным развлечением, и я всегда их ждал с замиранием сердца. Но они и огорчали меня ужасно, потому что мне было невероятно жаль этого мальчишку, загубленного опиумом, жаль его нереализованных больших способностей. И чем больше я любил его, тем сильнее ненавидел зло, которое на Востоке называют слезами мака. Я понимал, что моя миссия провалилась самым печальным образом, что она была обречена с самого начала. Но если бы мне удалось спасти этого человечка — хотя бы его одного — это было бы хоть незначительной, но все же компенсацией. Я бы этим утер нос Генералу Киу, побив его в его же собственной игре.
Меня не связывали с тех пор, как сам Генерал Киу разрезал веревки, привязывавшие меня к креслу. Я планировал побег, и однажды ночью решил действовать. Вин спал в десяти шагах от меня. Я взял его на руки. Он проснулся и спросил меня, в чем дело. Я объяснил ему, что хочу, чтобы он жил полной жизнью, освободившись от своей пагубной привычки.
И вот, — сказал Сив, проводя пальцем по своему шраму, — как я заработал его. Вин достал из-за пояса нож и порезал меня, расхватив мне шею от уха и до самой ключицы. Кровь брызнула таким фонтаном, что я испугался и уронил его на землю... Вот в таком положении и застал меня Генерал Киу. Пока его люди останавливали кровь и перевязывали мою рану, он присел на корточки рядом со мной и сказал: «Теперь ты понимаешь, почему я тебя не убил. Это было бы сделать слишком просто. Сейчас ты хочешь уйти и забрать с собой мальчишку. Ты в своем высокомерии считаешь, что знаешь все о нем: кто он такой, что ему нужно в жизни, что для него лучше и что хуже. Но, как и все подобные тебе варвары, ты ничего не знаешь. И теперь ты это сам понял. Вин не хочет с тобой идти. И он вовсе не стремится отсюда вырваться. Здесь он уже мужчина, хотя тебе этого не понять. Здесь у него мужская ответственность и мужские радости. Ему приходилось убивать, и он сам получал ранения в бою. Он доказал свое мужество, и он вполне всем обеспечен».
«Ты слишком много говоришь за Вина, — сказал я, — не давая ему возможности сказать за самого себя». Я повернулся к мальчику, и он плюнул мне в лицо. Генерал Киу рассмеялся. «То, что тебе казалось, ты видишь в нем, было иллюзией, порожденной твоим собственным сознанием, твоей собственной культурой, — сказал он. — Но этого, я полагаю, тебе тоже не понять. Вы, люди Запада, все живете иллюзиями. С этим ты ничего поделать не можешь. Такова твоя природа. А жаль».
Как только я немного оклемался, он отпустил меня. Даже послал со мной эскорт солдат, чтобы проводить меня через опасную территорию и проследить, как бы моя рана не начала гноиться.
Сив повернулся лицом к Сутан, и теперь его шрам оказался в тени.
— Генерал Киу был прав, — сказал он тихо. — Я ничего не знал. В своем высокомерии я думал, что могу отличить черное от белого, что знаю за всех людей Шана, что для них лучше и что хуже. Но Генерал Киу доказал мне, что белое — это черное, а черное — это белое, и я до сих пор помню его урок.
Сутан тронула его за плечо. — Извини меня, — сказала она, — за то, что я тебе тут наговорила.
— Забудем про это. — Он заглянул ей в глаза. — Готова идти?
Она кивнула.
— Тогда пошли. — Сив направился к двери, повернул ручку. Но тут на него накатила такая волна дурноты, что пол под его ногами сначала закачался, а потом приподнялся и ударил его по затылку.
