Жан-Кристоф Гранже - Лонтано
Появились здания в ореоле света: невысокие, крыши-террасы, деревянные стены, как бы сложенные из перекрещенных досок. По непонятной причине многие окна были освещены и мигали в черном зиянии долины. Паркуя машину на стоянке, Эрван подумал о бальном зале, опустевшем после сигнала тревоги: несмотря на иллюминацию, никакого человеческого присутствия заметно не было. Подходя к двойным стеклянным дверям, он вытащил оружие и дослал патрон. Абсурд.
Вестибюль был пуст. Стены, пол, потолок – все белое. Потолочные светильники отражались в линолеуме. Зеленые растения разграничивали пространство. Телефонистка – или медсестра – дремала за стойкой. Он подошел. Женщина выпрямилась.
– Нужна срочная помощь? – спросила она, слегка встревожившись.
Эрван спрятал оружие и достал свою трехцветную карточку:
– Мне нужно увидеть вашего шефа.
– Вы француз?
– Уголовный розыск.
– Вы говорите о профессоре Шлиме?
– Именно.
Он прочел это имя на сайтах, которые успел просмотреть. Жан-Луи Шлиме. Мировая известность. Престижные публикации в научных журналах. Владелец клиники с девяносто третьего, наряду с другими швейцарскими инвесторами.
– Что вы здесь делаете?
Эрван обернулся и с первого взгляда понял, что перед ним именно тот, кто его интересует. Слишком хорошо, чтобы оказаться простой случайностью…
Коренастый мужчина лет пятидесяти, рыжий и улыбчивый, из тех, кто внушает доверие, даже, и особенно, когда надежды больше нет. На нем был толстый свитер и лыжные брюки.
– Я доктор Шлиме. Что вы желаете в такой час?
Эрван снова продемонстрировал свое удостоверение:
– Просто поговорить с вами.
Врач был не один. Рядом с ним высился непроницаемый гигант в пуховике – скорее приближенный телохранитель, чем санитар.
– Вас неправильно проинформировали, – пошутил он, – ваше удостоверение здесь недействительно.
– Я с дружественным визитом.
– В полночь?
– Именно в полночь. Даже во Франции я не имел бы права находиться здесь в такое время. Посмотрите на ситуацию под другим углом: поговорим сейчас здесь, и через час все будет закончено. Выставите меня вон, и я вернусь завтра или послезавтра с кавалерией, следователем и всем бардаком, который из этого вытекает.
– Вы блефуете, – улыбнулся тот. – Швейцария никогда вас не поддержит без многонедельных процедур. Мои адвокаты задушат все это в зародыше. Кстати, а о чем речь? Мне себя упрекнуть не в чем.
Эрван вновь обрел уверенность и ориентиры: играть по-жесткому, продвигаться наугад, рассчитывать скорее на свое присутствие, чем на бумаги.
– Ноябрь 2009-го. Жан-Патрик Ди Греко. Иво Лартиг. Себастьен Редлих. Жозеф Ирисуанга. Дам скидку за всех четверых.
Шлиме махнул маленькой розовой пухлой ручкой:
– Прошу за мной. Можно сказать, я жду вас с первого дня.
126
– Бессмертные клетки!
Зал напоминал библиотеку, которая мутировала в полярную лабораторию. Шкафы-холодильники, пронумерованные, из нержавеющей стали. Белый кафель от пола до потолка. Холодный неон идеально подходил для освещения ящиков с жидким азотом, в которых поддерживалась температура минус сто восемьдесят градусов.
– На протяжении многих лет мы собираем клетки.
– Клеточные штаммы?
– Изначально это не всегда так, но мы научились их дедифференцировать, то есть делать из них нейтральные, а потом генетически перепрограммировать.
Одеты они были как космонавты в бумажной обертке: комбинезоны, плиссированные нашлепки на черепе, бахилы на ногах. И передвигались шелестя, словно листья, а в довершение всего были вынуждены защитить лицо хирургической маской и очками на случай возможных брызг: азот так холоден, что обжигает, как пламя.
– Кому принадлежат клетки?
– Предусмотрительным пациентам, которым мы сможем в нужный момент спасти жизнь.
Они шли вдоль блестящих стен. Странным образом это средоточие вечной жизни напоминало морг.
– Придет день, когда фрагмент пуповины будет систематически сохраняться из терапевтических соображений. – Врач положил затянутую в перчатку руку на хромированную дверцу. – В распоряжении каждого человеческого существа будет запас клеток, что позволит обновить его кровь, костную ткань, всю человеческую машинерию.
Эрван подумал о первом дне Великого поста, дне воздержания, когда священник чертит крест на лбу верующего и произносит слова из Книги Бытия: «Прах ты и в прах обратишься». Минули те времена: человек отныне был не прахом, а бессмертными клетками.
– Расскажите мне о Ди Греко, Лартиге, Редлихе, Ирисуанге.
Шлиме не заставил лишний раз себя просить:
– Они явились ко мне и предложили безумный план, на который я тут же согласился.
– Почему?
– Во-первых, из-за денег. А еще ради эксперимента. Их идея завораживала: стать кем-то другим благодаря спинномозговой пересадке.
– Вы знали, откуда взялись клетки? Кого они выбрали в качестве оригинала?
– Нет. Мне это было не важно.
Человек воспроизвел убийцу в четырех экземплярах и говорил об этом как о банальной программе исследований.
– Вы осознаете, что я мог бы обвинить вас в незаконной медицинской практике?
Хирург стянул маску с лица и от души рассмеялся. Из его рта вырвался клуб пара.
– Вы неподражаемы. Не можете вы меня ни в чем обвинить и прекрасно это знаете. И уж тем более не здесь, где ваши полномочия равны нулю.
– Я передам дело швейцарским коллегам.
– А кто докажет обвинения? Вы? Я могу представить любой документ, подтверждающий, что эти люди страдали лейкемией. Облучение полностью разрушило их старые клетки, а пересадка заново восстановила организмы. – Он воздел маленькие ручки в перчатках. – Не пойман – не вор!
Эрван начинал постукивать зубами в этом «клеткохранилище».
– Не могу поверить, что вы согласились на их план.
– Они грозились впрыснуть себе какую-нибудь болезнь крови, чтобы заставить меня лечить их.
– И вы поверили в их шантаж?
– Нет, но это доказывало их решимость. Уж лучше положить деньги в карман и провести эксперимент.
– Вы знали, что клетки изъяты из мертвого тела?
– Я не интересовался деталями.
– Я уверен, что ваши «добровольцы» убили как минимум пять человек, вообразив, что превратились в того убийцу, генетическое наследие которого вы им впрыснули.
Шлиме приподнял брови и тут же вернулся к своему обычному выражению веселой акулы. Не густо в качестве эпитафии пяти жертвам. Бесполезно обсуждать с ним проблемы морали и ответственности: вид у него был такой же холодный, как у его шкафов, и такой же безумный, как у его реинкарнированных пациентов.
– Назовите мне даты, имена и обстоятельства.
– Почему я должен вам отвечать?
Эрван тоже снял маску:
– Что бы вы ни думали, я уже завтра могу прислать сюда тьму швейцарских полицейских. Не надо недооценивать мои возможности причинить вам неприятности.
Маленькие облачка пара по-прежнему вылетали изо рта Шлиме и, казалось, розовели вокруг него.
– Идемте, – сказал он наконец, – мы здесь заледенеем.
Они оставили свои бумажные костюмы в шлюзовой камере и двинулись по новым коридорам. Громила исчез. Они оказались в маленьком кабинете, забитом книгами и папками, – подобием кабинета Ласея в Шарко.
– Итак, вы встретили этих преступников до того, как были доставлены образцы?
Шлиме налил себе зеленого чая, – очевидно, он держал полный термос у себя в столе.
– Будем называть их «пациентами», если не возражаете. Все было организовано заранее, разумеется. С медициной не импровизируют.
– Клетки должны были доставить в определенный день?
– Мы с самого начала договаривались на конец 2009-го. Как только клетки прибыли, мы их заморозили и параллельно начали процедуры по облучению моих… добровольцев. Далее последовал этап дедифференциации и помещения в питательную культуру.
Итак, смерть Фарабо была запрограммирована. Хосе Фернандес не только провел операцию на трупе, сначала он задушил его ночью, заставив поверить в инсульт или сердечный приступ. Фанатики заказали смерть своего кумира, чтобы успешнее реинкарнироваться в его шкуру.
– Когда произошла пересадка?
– В октябре 2010-го.
– Курс облучения длился довольно долго?
– Это очень тяжелый протокол. Нужно полностью разрушить костный мозг.
– Все четверо прошли этот курс одновременно?
Шлиме кивнул. Он держал свою керамическую чашку двумя руками – вычурные манеры очередного Безумного Доктора чудовищно действовали Эрвану на нервы.
– К концу их нужно было госпитализировать, так?
– Да, последняя фаза особенно сложная: пациент очень слаб, в состоянии неустойчивого выживания. И тогда ему начинают впрыскивать новые клетки. Мало-помалу тело начинает регенерировать.
Эрван представил себе этих окруженных швейцарскими елочками людей, которые медленно превращались в Человека-гвоздя. Кто за это платил? Наверняка Лартиг и Ирисуанга, набобы клана.
