Эрик Ластбадер - Сирены
Эль-Калаам обвел мрачным, злобным взглядом комнату.
— Поднимите его! — приказал он.
Рита, приблизившись к молодому французу, пнула его под ребра носком ботинка. Эмулер не шевелился. Моментально нагнувшись, она прижала ладонь сбоку к его шее и подняла голову.
— Он мертв. Его задушили.
— Ты получил ответ, Эль-Калаам, — раздался голос Рудда. — Никто не собирается ничего подписывать.
— Я воспринимаю это заявление, как признание в том, что ты убил его, — холодно произнес Эль-Калаам.
— Я этого не говорил, хотя и жалею, что такая идея не пришла мне в голову.
— Очень хорошо. Однако у тебя с этим ничего не выйдет. — Эль-Калаам резко мотнул головой, и Малагез схватил Рудда за ворот рубашки. — Отведи его в парилку.
— Нет! — неожиданно воскликнул Луч. С трудом поднявшись на ноги, он привалился к зеркалу. Его слегка покачивало. — Вы подумали не на того человека. Он не убивал Мишеля. Это сделал я.
— Ты? — переспросил Эль-Калаам. — Как интересно. — И можно узнать, чего ради?
— Он был слишком молод и впечатлителен. — Французский посол старался убрать волосы, лезшие ему в глаза, но у него это плохо получалось. — Он не отдавал себе отчета в том, что ты делаешь с ним, в отличие от меня. Он не понимал, как ты обращаешься с ним, зато я понимал это. Он уже никогда бы не стал прежним. Никогда бы не стал мыслить или действовать, как прежде.
— В этом все дело.
— Да, я знаю. Вот почему его надо было остановить. Его следовало спасти от себя самого или, скорей, от того, во что ты превратил его. — На лице Луча застыло мучительное выражение. — Я сделал все, что было в моих силах, пытался поговорить с ним, но без толку. И я... — Он вдруг закашлялся, точно поперхнувшись собственными словами. — Выбор, который мне пришлось сделать, был вовсе непростым. Однако, я не мог допустить, чтобы наше правительство оказалось втянутым в этот инцидент подобным образом.
— Я понимаю, — хладнокровно произнес Эль-Калаам. — Впрочем, это не имеет значения. — Он отвернулся. — Погасите свет. До утра всем оставаться на своих местах. — Комната погрузилась во мрак.
Рассвет. Режущий глаза солнечный свет за окном. Предметы мало-помалу приобретали привычные очертания и окраску; стали видны кремовый и золотистый рисунки на обоях. Лучи, пробивавшиеся сквозь щели в ставнях, отражались от зеркала на стене.
— Осталось всего два часа, — заметил Малагез, обращаясь к Эль-Калааму.
— Мы все знаем, что должно быть сделано... так или иначе.
К ним подошел Фесси.
— Я не думаю, что израильтяне согласятся, — возразил Малагез.
Фесси скорчил презрительную мину.
— Американцы и англичане будут убеждать сионистов изменить их жесткий курс. Они обладают достаточной силой и властью. Конечно и то, и другое изрядно подзаржавело, но все-таки... что Израиль будет делать без поддержки Америки?
— Если бы Запад понимал нашу цель, — ответил Малагез. — Пока там, похоже, пребывают в сильном недоумении по этому поводу.
— На Западе разбираются в философии примерно так же, как и в Коране, то есть попросту, никак. Они понимают лишь язык пуль и смерти. Чтобы расшевелить их, необходимо прибегать к чрезвычайным мерам. Дипломатические тонкости для них — что мертвому припарка. Ничего, в свое время они сделают то, что мы требуем от них.
— Время, — прошипел Фесси. — Оно болтается у меня камнем на шее. — Он с размаху хлопнул ладонью по своему «Калашникову». — Я хочу сражаться. Мне даже отчасти хочется, чтобы срок ультиматума истек, и мы не услышали бы по радио сообщения о нашей победе. Я хочу сеять разрушения и смерть.
— Это оттого, что у тебя не все дома, — раздраженно бросил Малагез. — Мама должно быть уронила тебя головой на пол, когда ты был...
Фесси было кинулся на него, но Эль-Калаам мгновенно очутился между ними.
— Довольно! — рявкнул он. — Вы оба хороши. — Он перевел взгляд с них на Хэтер и Рейчел, стоявших у книжной полки. — Малагез, возьми девчонку. Фесси, сходи и проверь, включено ли радио на правильную частоту. — Рита взяла Хэтер под локоть. — Потом присоединяйся к нам: мы будем в «парилке»: пора проверить, из чего сделаны эти двое.
Они гуськом зашагали вдоль коридора. Ничто не изменилось в комнате, располагавшейся в его дальнем конце. Окна были по-прежнему плотно занавешены; кровать перевернута. Пол был скользким из-за розовой жидкости, разлитой по нему. На нем валялся резиновый шланг, извилистой лентой тянувшийся к тому месту, где несколько часов назад лежал Бок.
— Что вы сделали с Сюзан? — осведомилась Хэтер.
— Она стала совершенно бесполезна для нас. — Эль-Калаам махнул рукой, повернувшись к Малагезу. — Посади ее туда.
Тот с силой усадил Рейчел на измазанное кровью сидение стула, на котором пытали промышленника. Лицо девочки было блестящим от пота. Она сидела неподвижно, глядя на Хэтер, словно пытаясь, взглядом сказать ей что-то.
— Мы хотим от тебя очень простей вещи, — начал Эль-Калаам, стараясь говорить как можно более мягко и рассудительно. — Нам нужно, чтобы ты сделала заявление. — Он взглянул на Рейчел. — Только представь себе, как мир отреагирует на подписанное тобой заявление, поддерживающее наше требование.
— Никто не поверит ему.
— Разумеется, мы могли бы сами написать его и расписаться за тебя, но такую подделку очень быстро обнаружили бы. Нам нужно, чтобы почерк был твоим.
— Все равно, ему никто не поверит, — повторила Рейчел.
Бросив на нее недовольный взгляд, Эль-Калаам махнул рукой, отметая это возражение.
— Еще как поверят. Люди весьма доверчивы. Они верят в то, во что им хочется верить или... во что им предлагают поверить. Сочувствие к нашим нуждам широко распространено во всем мире. Люди просто боятся выражать его открыто... сионистские головорезы есть повсюду.
— Все, чего мы хотим — это жить в мире. Эль-Калаам плюнул на пол, и на его лице появилась злобная, презрительная гримаса.
— В мире. О, да, разумеется. В вашем мире. Вы хотели бы жить в мире без арабов.
— Наоборот, это вы хотите уничтожить нас.
— Ложь, выдаваемая за истину! — воскликнул он и тут же добавил гораздо тише и мягче. — Это лишь то самое бредовое заблуждение, от которого мы хотим освободить тебя. — Он криво усмехнулся. — У нас есть для этого время... и методы. — Он прикоснулся к плечу Рейчел.
— Не трогайте ее, — подала голос Хэтер. — Она всего лишь ребенок.
Эль-Калаам повернулся к ней.
— Ты говоришь, ребенок? Неужели ты думаешь, что если я вложу этому ребенку в руки заряженный автомат, она в то же мгновение не прикончит меня? У нее не возникнет ни тени сомнения, что так и надо поступить. Он подошел к Хэтер, за спиной которой чуть справа стояла Рита.
— Ты что, так до сих пор ничего и не поняла? Похоже, что нет, как я посмотрю. — Он показал пальцем на Рейчел. — Этот ребенок — ключ... ключ ко всем... решеткам, мешающим осуществлению наших сокровенных желаний. Мне плевать на всех остальных, очутившихся здесь... от них мне никакого проку. Но она... она для меня все.
— Твой муж понял это сразу. Поэтому он и сделал то, что он сделал. Я признателен ему за это. Он был дилетантом, попытавшимся на один короткий миг стать профессионалом. И ему это удалось. Но ты, — в его голосе послышалось презрение. — Ты всего лишь охотник на кроликов. Ты не имеешь реального представления о жизни и смерти; о том, что у них представляет большую ценность в тот или иной моменты. Твой муж знал, по крайней мере, это. В душе он был революционером. Ты же просто домохозяйка, обученная стрелять в игрушечную мишень. У тебя нет ни ума, ни смелости.
Не сводя испытывающего взгляда с Хэтер, он взял ее за подбородок, поднял голову, затем опустил.
— Запомни, что с этой минуты ты должна держать рот на замке. Наблюдай за тем, что будет происходить здесь. Если ты вымолвишь хоть слово, у Риты хватит зарядов в автомате, чтобы разнести твой череп на мелкие кусочки. Ясно?
Хэтер молча кивнула. Эль-Калаам сделал резкий жест.
— Мы приступаем.
* * *— Я обнаружила кое-что, что тебе следует знать. Он не произнес ни своего имени, ни ее, будучи слишком озабочен вопросом секретности. Тем не менее Дайна по голосу тут же догадалась, кто ей звонит. Она тут же вспомнила его особенную, сияющую улыбку и искалеченные руки художника. Втянув в себя воздух, она спросила.
— Что?
— Не по телефону, — ответил Мейер. — Нам надо встретиться.
Она подумала о лихорадочном графике съемок оставшихся сцен фильма: работа близилась к завершению. Ее сердце ёкнуло.
— Я не могу приехать в Сан-Диего.
— Тебе не придется этого делать. Я в Лос-Анджелесе.
— Где?
— То тут, то там. — Он рассмеялся, и Дайна вспомнила изысканный запах его одеколона и сухую, глянцевую кожу на щеках. Ты можешь освободиться на часок?
Дайна посмотрела на часы.
— Только под вечер, — ответила она. — Мы будем сниматься до наступления сумерек. Полседьмого вас устроит?
