Джоди Пиколт - Последнее правило
Сегодня показывают серию, где ребенок падает в колодец. Когда Риана спускается, чтобы спасти мальчика, она включает фонарик и обнаруживает человеческий скелет, весь в жемчугах и бриллиантах, но кости принадлежат мужчине. Это наследница, которая исчезла еще в шестидесятых. В конце концов вы узнаете, что она на самом деле мужчина…
— Разве вы не согласны, миссис Хант, что ваш второй сын, Тео, временами демонстрирует тот же стиль поведения? Или так себя ведут все подростки?
— Я бы не сказала…
— Разве от этого Тео становится невменяемым?
(Уже 16.32. Уже 16.32. Уже 16.32.)
— Можно нам уже уйти? Пожалуйста! — прошу я, но слова похожи на патоку, их не слышно; все движутся медленно, говорят невнятно, тогда я встаю, чтобы привлечь внимание.
— Мистер Бонд, следите за своим клиентом.
Я чувствую, как Оливер хватает меня за руку и рывком заставляет сесть.
Губы прокурора обнажают зубы в улыбке, но она не улыбается.
— Миссис Хант, это вы позвонили в полицию, когда в новостях увидели одеяло Джейкоба, не так ли?
— Да, — шепчет мама.
— Вы так поступили, потому что подумали, что ваш сын убил Джесс Огилви, верно?
Она качает головой (16.43) и молчит.
— Миссис Хант, вы решили, что ваш сын совершил убийство, не так ли? — говорит, словно рубит, прокурор.
«Миссис Хант
(16.35)
Отвечайте
(нет)
на вопрос».
Внезапно все в комнате замирает, словно воздух между взмахами птичьих крыльев. Я слышу, как в голове перематываются события.
«Следите за своим клиентом…»
«Ты похож на сумасшедшего…»
«Тяжелее всего слышать правду…»
Я смотрю маме прямо в глаза и чувствую, как ногти впиваются мне в мозг и желудок. Я вижу желудочки ее сердца, кровяные тельца ее крови, извилистые пути ее мыслей.
«Ох, Джейкоб, — слышу я в ответ. — Что ты наделал?»
Я знаю, что она сейчас скажет, и не могу позволить ей этого сделать.
Тут я вспоминаю слова прокурора: «Я не спрашиваю о чувствах Джейкоба. О них может знать только сам Джейкоб».
— Прекратите! — кричу я изо всех сил.
— Ваша честь, — говорит Оливер, — думаю, следует на сегодня сделать перерыв…
Я вскакиваю с места.
— Прекратите!
Мама встает с места для дачи показаний.
— Джейкоб, все в порядке…
— Ваша честь, свидетель не ответила на вопрос…
Я закрываю уши руками, потому что голоса слишком громкие, а слова отскакивают от стен и пола. Я встаю на стул, потом на стол, потом выпрыгиваю прямо перед судьей. И тут ко мне подбегает мама.
Но я не успеваю к ней прикоснуться. Я лежу на полу, пристав коленом прижимает меня к полу, судья и присяжные протискиваются вперед. И вдруг раздается спокойный и тихий голос. На меня больше никто не давит. И голос мне знаком.
— Ты в безопасности, парень, — говорит детектив Метсон.
Он протягивает руку и помогает мне встать.
Однажды на ярмарке мы с Тео пошли в комнату кривых зеркал. Мы потерялись, или, может быть, Тео просто отстал, но оказалось, что я брожу между стен и заглядываю за углы, которых на самом деле не существует. В конце концов я сел на пол и закрыл глаза. Именно это я и хочу сделать сейчас под пристальными взглядами всех присутствующих. Как и тогда, выхода не было.
— Ты в безопасности, — повторяет детектив Метсон и выводит меня из зала.
РИЧ
Чаще всего, если полицейский небольшого городка вторгается в сферу интересов шерифа, недоразумений не избежать: никто не хочет, чтобы ему указывали, что делать, так же как я не хочу, чтобы мне «налажали» на месте происшествия. Но когда Джейкоб слетел с катушек прямо в зале суда, они с радостью воспользовались бы помощью Национальной гвардии (если бы имелась такая возможность). Поэтому когда я перескакиваю через заграждение и хватаю Джейкоба, все присутствующие отступают, давая мне дорогу, как будто я на самом деле знаю, что делать.
Он качает головой, как будто сам с собой разговаривает, и одна его рука причудливо вытянута вдоль ноги. Но он, по крайней мере, больше не вопит.
Я завожу Джейкоба в камеру. Он отворачивается от меня и прижимается спиной к прутьям решетки.
— Как ты? — спрашиваю я, но он молчит.
Я опираюсь на прутья камеры с другой стороны — мы стоит практически спина к спине.
— Один парень в Свонтоне покончил с собой прямо в камере, — говорю я, как будто мы ведем обычную беседу. — Его забрали в участок и оставили в камере, чтобы проспался. Он стоял, как ты, но скрестив руки. На нем была фланелевая рубашка, застегнутая на все пуговицы. На него постоянно была направлена камера видеонаблюдения. Ты, наверное, теряешься в догадках, как же он это сделал?
Сперва Джейкоб молчит. Потом едва заметно поворачивает голову.
— Он обвязал рукава рубашки вокруг шеи и затянул петлю, — отвечает он, — поэтому на мониторе казалось, что он стоит, опершись о прутья решетки, а на самом деле он уже повесился.
У меня вырывается смешок.
— Черт побери, парень, а ты настоящий знаток!
Джейкоб поворачивается ко мне лицом.
— Мне нельзя с вами разговаривать.
— Наверное.
Я пристально смотрю ему в глаза.
— Зачем ты оставил одеяло? Ты ведь не настолько глуп.
Он колеблется.
— Разумеется, я оставил одеяло. Как же тогда могли догадаться, что именно я инсценировал все это? Вы так и не обратили внимания на пакетик чая.
Я тут же понимаю, что он имеет в виду улику в доме Джесс Огилви.
— Он лежал в раковине. А на кружке не было отпечатков пальцев.
— У Джесс была аллергия на манго, — поясняет Джейкоб. — Как у меня. Я терпеть не могу вкус манго.
Он слишком дотошен. Вместо того чтобы уничтожить улики, он оставляет их намеренно — как будто испытывает полицию. Я не свожу глаз с Джейкоба, пытаясь понять, что он хочет мне сказать.
— Но не считая этого, — улыбается он, — вы все поняли правильно.
ОЛИВЕР
Мы с Хелен стоим перед судьей Каттингсом, как нашкодившие школьники.
— Я не намерен больше присутствовать при этом фарсе, мистер Бонд, — говорит он. — Если нужно, вколите ему успокоительное. Либо вы держите своего подзащитного оставшуюся часть этого заседания под контролем, либо я прикажу надеть на него наручники.
— Ваша честь, — говорит Хелен, — о каком справедливом суде может идти речь, если каждые пятнадцать минут нам подкидывают цирковые номера?
— Вы знаете, что она права, мистер Бонд, — замечает судья.
— Ваша честь, я обжалую судебное разбирательство с нарушением процессуальных норм, — сообщаю я.
— Вы не можете этого сделать, поскольку именно ваш клиент нарушает нормы, мистер Бонд. Несомненно, вам это известно.
— Верно, — бормочу я.
— Если одна из сторон намерена подать ходатайство, хорошо подумайте, прежде чем подавать. Мистер Бонд, я хочу, чтобы вы передали мое предупреждение, прежде чем мы начнем.
Я выхожу из кабинета судьи раньше, как Хелен успевает что-либо сказать, чтобы еще больше разозлить меня. И тут же — когда думаю, что хуже уже не бывает, — вижу, как Рич Метсон разговаривает с моим подзащитным.
— Я просто составил ему компанию, пока вы не пришли, — объясняет Метсон.
— Уж кто бы спорил!
Он не обращает на меня внимания и оборачивается к Джейкобу.
— Эй, — окликает его детектив, — желаю удачи!
Я жду, пока его шаги затихнут вдалеке.
— Что, черт побери, здесь происходит?
— Ничего. Мы просто обсуждали дела.
— Отлично! Когда вы в последний раз беседовали вдвоем, забыл, чем это закончилось? — Я скрещиваю руки на груди. — Послушай, Джейкоб. Придется вправить тебе мозги: если будешь себя так вести, отправишься за решетку. Точка.
— Если я буду себя так вести? — говорит он. — Офигеть!
— Ты, наверное, еще слишком молод и не помнишь «Мир Уэйна». И невзирая ни на что, судят не меня. Я не шучу, Джейкоб. Если ты еще раз выкинешь что-нибудь подобное, обвинение запихнет твой зад в тюрьму или, еще хуже, обжалует судебное разбирательство, а это означает, что все начнется по новой.
— Ты обещал, что заседание закончится в четыре часа.
— Обещал. Но в зале суда бог — это судья, и он хочет заседать дольше. Поэтому мне плевать, даже если заседание затянется до четырех ночи или судья Каттингс объявит: всем встать и показывать фокусы. Ты сядешь рядом со мной и будешь молчать как рыба.
— Ты расскажешь присяжным, почему я это сделал? — спрашивает Джейкоб.
— И почему ты это сделал?
Знаю, лучше бы я этого не спрашивал. Но сейчас не до лжесвидетельства. Думаю, между мной и Джейкобом не должно остаться недомолвок.
— Потому что я не мог ее бросить, — отвечает он, как будто констатируя очевидное.
