Эволюция убийства - Алекс Норман
– «Уазик» у Мити, говоришь?
– Старый, армейский, он его из хлама собрал. Там этого хлама много, сказал.
– Где много хлама?
– Не сказал.
– Номер машины знаешь?
– Как не знать?
– А фамилия этого Мити?
– Поспелов Дмитрий Васильевич. Он сейчас на бойне, позвонить можно. – Коротилов хлопнул себя по карману.
– Позвони, – кивнул Олег, с сомнением глядя на него.
Предчувствие не обмануло, дозвониться до Поспелова не удалось, телефон оказался заблокированным. Возможно, абонент избавился от мобильника, чтобы полиция не смогла выйти на него. Если так, то Митя уже в бегах. Да и в любом случае искать его на скотобойне опасно. Скорее, там найдут самого Олега. К Инге нужно ехать, брать в охапку и везти в полицию. Гайтаров мертв, бояться его нечего, и она может рассказать всю правду о нем. Это реальный шанс на спасение.
6
Ноги сильные, тело мощное, не гнется, но дуб тоже не падает после первых ударов топором. Митя блаженно улыбался, вспоминая, как держал босса за его бычью шею, как тот упирался, не желая умирать, а он бил, бил. Наконец Артемыч согнулся, опустив руки, изо рта хлынула кровь, глаза закатились. Ноги ослабли, тело завалилось на бок. Миг между прошлым и будущим называется жизнь. А миг между был человек и нет его – это смерть. И нет ничего прекраснее, чем этот миг в жизни жертвы.
Всякий раз, убивая, Митя испытывал дикий прилив энергии. Как будто душа убитого врывалась в него, бальзамом растекаясь по крови, по мышцам, а сознание кричало от восторга. Может, он вампир по жизни, только питается не кровью, а энергией умирающих тел. А может, он сам дьявол! Или как минимум волк-оборотень высшего уровня посвящения.
Каждый раз, убивая кого-то, Митя возносил себя на самый верх мироздания, ощущая высшей силой, но эйфория обычно длилась недолго. Кровавые воспоминания быстро теряли свою яркость, внутренняя дрожь спадала, со временем наступала депрессия, возникало чувство жалости к жертве, порой, даже раскаяние накатывало, а иногда и слезы на глаза. Убивать – большой грех, Митя это понимал, но ничего не мог с собой поделать. Такие охоты устраивал, столько крови у него на руках…
Эйфория обычно спадала быстро, но уже третий час, как Гайтарова нет, а настроение все еще на высоте. Возможно, это головокружение от успеха: Митя спокойно ушел из города, машина на ходу, двигатель работает без перебоев, ментов на хвосте нет, печалиться не о чем. Есть ощущение, что адреналин закончится не скоро.
Это после Валерии он остыл довольно быстро. Может, потому что не хотел ее убивать. Вернее, хотел, но держал себя в руках. Он же человек, а не зверь, поэтому осознавал свою опасность для общества. Охотился, убивал, раскаивался, даже плакал, но все равно не мог остановиться. Хотя и пытался. Не зря же отправился в город, одно время мыл машины, никого не трогал, затем устроился на скотобойню, три года исправно отпахал, ни одного человека не убил. Мог и дальше продолжать в том же духе, чтобы мама гордилась сыном.
Мама давно уже на том свете, но всегда где-то рядом, смотрит на него, ругает, дает советы. Ругает, говорит, что нельзя убивать. И всегда говорила. Всегда заботилась о сыне, всегда говорила, что белое – это белое, а черное – это черное. Жили они бедно, так что мама свой кусок отдавала, собирая сына в школу, чтобы не голодал. Был у них в классе Жора Поджилков, наглый, задиристый, Мите сильно доставалось от него. Как-то Жора порвал ему брюки, мама могла зашить их, подлатать, а она новые купила, на последние деньги. Ссадины лечила, синяки сводила и все просила, чтобы Митя не отвечал ударом на удар. А он ответил. Но уже после школы. И так ответил, что Жора даже вину свою перед ним прочувствовать не успел.
И за маму он тоже спросил. С отца. Который никогда и не жил с ними. Даже знать их не хотел. Этот выродок очень обидел маму, а она просила простить его. И Митя простил. Но после того, как наказал этого чертового кочегара…
Не хотела мама, чтобы Митя убивал. Но так он и не говорил ей ничего, она и не знала. А сейчас знает, потому что уже на небесах. Она умерла, и Митя остановился, перестал убивать. И вдруг Артемыч предложил ему работу. И так вдруг захотелось горяченького. Да и мама почему-то молчала, не останавливала сына…
А убить предстояло женщину. И ее детей. На женщину Митя нездорово возбудился. Как самый настоящий маньяк, которому мало убить. Но ведь он вообще не маньяк, просто зверь, который по своей природе не может убивать. Зверь он, оборотень, но точно не маньяк. Поэтому он сразу сказал себе – никакого насилия. Смерть и только смерть. Даже нож купил с именем жертвы. Чтобы только ножом…
Собака почуяла в нем жестокого зверя, Мите ничего не стоило приручить пса, управился за один день, хотя мог обойтись и без этого. Вегас чуял в нем волка, заметил его и сразу поджал хвост. Митя спокойно прошел в дом, но застал там только женщину. Валерия сладко спала, ни о чем не подозревая. Одеяло откинуто, сорочка короткая, ноги обнажены. Не молодая, но так и Митя не мальчик, тридцать восемь лет не так давно стукнуло.
Мама как будто что-то почувствовала, спустилась с небес, тронула за плечо. Убивать можно, сказала она, насиловать нельзя… И Митя убил. Накрыл ладонью женщине рот и ударил ножом в сердце. А потом еще. И еще. Все больше возбуждаясь. В конвульсиях восторга чувствуя, будто душа усопшей проходит через него, оставляя после себя шлейф ярких ощущений. Но эти ощущения были бы куда ярче, пройди новопреставленная душа через его плоть. Но мама не велела… Да и убивать она не разрешала. Но Митя давно уже взрослый, у него есть свое мнение!..
Дорога хорошая, без колдобин, машину не трясло, но в багажнике что-то бухнуло. Поспелов кивнул. Проснулась рыбка, пора снимать с кукана и пересаживать в салон. Но сначала нужно съехать с шоссе, где можно нарваться на ментов, до поворота совсем ничего.
Инга снова зашевелилась, коленками ударив по спинке заднего сиденья. Баба она горячая, уж кто-кто, а Митя это знал, видел, как Артемыч пер ее в своем кабинете. И видел, и слышал не крики-стоны, а эротическая симфония в стиле рок. И сама Инга как песня, может, и не красавица, но какая
