Итан Блэк - У Адских Врат
Наконец Воорт находит библиотеку на узкой мощенной булыжником улочке, протянувшейся с севера на юг прямо за рядом трехэтажных особняков судоходной компании, образующим западную стену морского порта. На двери — нацарапанная от руки записка: «Дьюк и мистер Т желают пиццу-кальцоне. Будем в десять. Ждите здесь — или вам же хуже».
Почему-то даже информационные объявления в Нью-Йорке похожи на угрозы.
«Тот бродяга в Литтл-Нек двигался как-то очень быстро. Просто исчез».
Сидя на крыльце под сентябрьским солнышком, Воорт пытается определить, что еще насторожило его в том типе. Вспоминает, как когда-то папа готовился к секретной операции. Билл перемазался хуже, чем мальчишка после игры в футбол, а пахло от него, как от мусорного бака в августе. С фальшивой бородой он смахивал на члена «семьи» Чарльза Мэнсона — Конрад видел их по телевизору.
«Похож я на бомжа, Конрад?»
И да, и нет.
«Что неправильно, Шерлок?»
Ты выглядишь слишком гордым.
Папа усмехается и ерошит сыну волосы. Потом объясняет:
— Обычные люди на улице смотрят тебе в глаза как равные или прячут взгляд. Бродяги заглядывают в лицо, желая чего-то или хитря, нервничая или стесняясь.
«Одет тот человек был правильно, — думает теперь Воорт. — А вот смотрел он на меня как-то не так. Или это воображение разыгралось?»
К дому приближаются две фигуры: высокий, сутулый, худой человек и чихуахуа, идущий рядом с хозяином без всякого поводка. Парень уминает сочную пиццу-кальцоне в салфетке. Пес, заметив, что Воорт загораживает ему дорогу к крыльцу, угрожающе рычит.
— Я — детектив Конрад Воорт.
Парень театрально хватается за грудь. Из-за оставленной им записки и глупой ухмылки у Воорта складывается впечатление, что для него все — повод для шутки.
— Не видел я эту девочку, — выдыхает сутулый. — Понимаете, шел дождь.
— Мы можем зайти внутрь, сэр?
Сутулый оседает на порог.
— Лепке… Лепке… Федералы сжимают кольцо. Я спрятал бабло на кладбище.
— Гав, — благодарно отвечает Дьюк. Или собака — это мистер Т?
— Дело важное, — терпеливо говорит Воорт, пока сутулый отпирает библиотеку. На вид шутник молод, лет двадцати шести, но черные волосы над высоким лбом уже редеют. На воротничке белой рубашки — пятно томатного сока. Судя по рябоватой коже и морщинам, жизнь его проходит между работой и DVD-проигрывателем.
— О Боже! — восклицает парень, когда они входят в крохотное помещение библиотеки. — Я оставил тело рядом с письменным столом, но его нет. Только не говорите, что доктор Икс еще жив!
Воорт отбрасывает вежливость.
— Сэр, вчера утонул человек. Это не кино. И не несчастный случай. Хватит дурью маяться.
— Простите. — Внезапно библиотекарь становится похож на послушного ребенка. Покраснел до корней волос. — Сюда никто никогда не ходит. А когда кто-то появляется, меня несет. Кто утонул?
Пес сворачивается калачиком на подушке, уложенной на свободном пятачке на нижней полке. Воорт осматривает библиотеку. Три прохода длиной в пятнадцать футов, вдоль них — забитые книгами полки. Дощатые полы, один-единственный скрипучий стол и стойка библиотекаря. Стульям с жесткими спинками на вид около двух десятков лет. На стене над каталогом (по десятичной системе классификации Дьюи) висят картины маслом, изображающие буксиры. Под потолком крутится вентилятор. Полное отсутствие электроники и запах бумаги, от времени ставшей темной и ломкой.
— Приходилось слышать о корабле под названием «Гусар»?
— Опять?!
На лице написано столь искреннее изумление, что Воорт понимает: на этот раз парень не шутит.
Библиотекарь хмурится:
— Вы уже четвертый, кто за месяц спросил меня об этом старом кладе.
Клуб Джона Пола Джонса (названный в честь героя Войны за независимость) — это престижная новая пристань для яхт возле Бруклинского моста — только для избранных. Небольшой каменный мол защищает стоящие на якоре яхты и роскошную плавучую баржу, на которой и расположился клуб, а также пришвартованные рядом знаменитейшие портовые рестораны: «Манхэттенс уотер клаб» и «Бруклинс ривер кафе». Клуб щедро оплатил девяносто девять лет аренды.
Тед Стоун — член этого клуба. До причала можно быстро доехать на такси от его пентхауса и офиса, расположенных по соседству с ООН.
В данный момент весьма довольный Тед вместе с красавицей дочерью, четырнадцатилетней Кандейс, потягивает свежевыжатый апельсиновый сок с мякотью в гриль-баре и смотрит в венецианское окно. Служащие готовят его сорокадвухфутовую яхту к выходу, чтобы он отвез Кандейс в Куинс на вечерние матчи Открытого чемпионата США по теннису. Тед всегда радуется, делая что-то вместе с Кандейс.
А вот при виде Леона Бока, появившегося в дверях бара, он совсем не радуется.
— Папа, я жду не дождусь, когда же увижу матч Алон — Девиль!
Бок останавливается под картиной «Эндевор», грозный, как стихия. На нем выцветшие джинсы и желтая ветровка.
— Мистер Стоун, на два слова.
У причала — игрушки членов клуба: пятидесятифутовая «Кантер Атлантик» и «Грэнд Бэнкс 42 классик». «Гаттерас 76» в прекрасном состоянии и стремительная «Ферретти 53». В моменты редких приступов пессимизма Теду кажется, что эти суда — лишь спасательные шлюпки, обслуживающие остров. Он вспоминает старые кинохроники Гаваны в ночь прихода к власти Кастро, когда люди, владевшие яхтами вроде этих, хлынули на причалы, прихватив ценные бумаги и драгоценности, запустили мощные двигатели и бежали.
— Одну минуту, милая. Мне надо поговорить с этим человеком.
— Мы же пропустим начало.
— Ерунда. На «Кандейс» мы можем делать тридцать узлов.
Тед целует гладкий лоб, любуясь ее свежестью, волнением, умным взглядом, юностью. Бок, заметив, что Стоун встал, выходит из бара в главный зал, где можно поговорить без помех.
Помещение оформлено в пастельных тонах. На картинах — клиперы, пароходы, роскошные старые яхты Дж. П. Моргана и Малколма Форбса. Ковер такой толстый, что на нем можно спать. Кожаные кресла. Пальмы в кадушках колышутся от дуновения бесшумно работающего кондиционера. Комната залита косыми лучами естественного света.
Бок — большой, спокойный, внушительный — ждет.
Рассказывает о детективе.
И под конец добавляет:
— Не хочу ничего предпринимать без вашего одобрения.
— Правильно, что ты пришел сам. Терпеть не могу телефоны, даже если они защищены. Хоть и можно заблокировать прослушку, но со временем изобретут что-то, что поможет пробить защиту и все услышать.
— Детективы тоже люди, с ними тоже происходят несчастные случаи.
Стоун сосредоточенно хмурится, говоря себе, что здесь нет хорошего варианта — только разные степени риска. Медленно качает головой:
— Если полиция усомнится, что это несчастный случай, против нас выступит целая армия. А мне здесь жить. Это ты можешь отправиться домой — откуда бы ты там ни был.
— Тогда есть другие способы.
Бок обдумывает варианты. Стоун смотрит, как Кандейс расхаживает перед венецианским окном. Яхта готова. Девочка хочет ехать. Ему нравится, что теннисный матч кажется ей таким важным.
Бок тихо рассказывает Стоуну, как он однажды нейтрализовал одного журналиста в Испании.
— Он потом покончил с собой.
— Надо думать!
— Ну-ну, я же не делал этого лично. Заплатил кое-кому.
— Но я не хочу, чтобы он покончил с собой, — говорит Стоун. — Эффект может быть тот же, что при убийстве. А если он все записывает? А если он оставит записку? Нет, ты говорил, что у него есть друзья в управлении и родственники. Чиновники, — добавляет он пренебрежительно, — выходят из себя, когда что-то может их лично коснуться. Это у них в крови. Мне нужно, чтобы он заткнулся, но остался жив — по крайней мере пока. Внешне живой. Внутри мертвый.
— Мистер Стоун, я не волшебник.
— Уверен, ты что-нибудь придумаешь.
Бок на мгновение задумывается.
— Можно разыграть вариацию на испанскую тему, — предлагает он.
— Иисусе, — в ужасе выдыхает Тед. — Но разве у него нет напарника?
— Пока нет.
Стоун с шумом выдыхает:
— Ну хорошо. Но только если он доберется до Макгриви.
— Как говорил Уайлд: «Умеренность губительна. Успех сопутствует только излишеству».
— Может быть, он не узнает о Макгриви или узнает через несколько дней — в этом случае разницы не будет. Поэтому, если пройдет неделя, а он не тронет Макгриви, временно забудь о нем.
Стоун машет рассерженной Кандейс, появившейся в дверях:
— Еще полно времени, милая.
Отечески улыбаясь, он возвращается в гриль-бар.
— Я никогда не насмотрюсь на теннис, — говорит отцу Кандейс.
— Всегда хочется еще и еще, — отвечает ей папа.
— Расскажите мне о «Гусаре».
