Чарльз Эппинг - Trust: Опека
— А чей он на самом деле? — подала голос Алекс.
Охснер поднял глаза. Они метали молнии.
— Вас это не касается.
Он принялся за еду.
— Однако, это касается меня, — возразил Руди. — И я хочу знать, кто на самом деле владелец этого счета.
— Мне очень жаль. Но я не могу сказать. — Он положил кусок рыбы в рот и устремил взгляд на реку. В это время причалила прогулочная лодка со стеклянным куполом, взяла на борт группу японских бизнесменов, куривших ранее в ресторане. — Это не твое дело.
— Но если счет открыт на мое имя — неужели я не имею права знать?
— Формально имеешь, но…
— Тогда скажите мне. — Он бросил взгляд на Алекс. — Скажите нам. Кому принадлежит этот счет?
Охснер отложил нож с вилкой, вытер губы салфеткой.
— Дело в том, что счет был открыт твоим отцом в 1938 году для гражданина другой страны. Мне, как душеприказчику, было дано распоряжение никому не сообщать о его существовании. Тебе рассказали бы об этом счете только после моей смерти.
— А если бы я умер раньше вас? — настаивал Руди.
— В таком случае я оставил бы распоряжение передать счет твоим наследникам.
— Но у меня нет детей, — возразил Руди. — Кому бы тогда он достался?
— Тому, кого бы ты назвал своим наследником. Но и он — как и твой отец — мог быть лишь попечителем. В ожидании настоящих владельцев.
— Вам известно, кто настоящие владельцы? — спросила Алекс у Охснера.
— Я… я действительно не могу сказать.
— Не можете? — переспросил Руди. — Или не хотите?
Охснер несколько секунд не сводил с Руди глаз.
— Дело в том, что твой отец заключил с настоящим владельцем счета — мы их называем владельцами-бенефициарами — договор о неразглашении имени, даже опекунам-наследникам. Этот договор лежит запечатанный у меня дома, в сейфе.
— Он находится там со дня смерти моего отца? — уточнил Руди.
Охснер утвердительно кивнул.
— Вы и словом не обмолвились мне об этом!
— Практика банковского дела в Швейцарии учит ничего не предпринимать, пока не объявится подлинный владелец.
— А вам никогда не хотелось распечатать письмо? — полюбопытствовала Алекс. — Чтобы узнать, кому принадлежит счет? Чтобы попробовать связаться с владельцами?
Охснер пожал плечами.
— У меня нет такого права.
— А помните скандал с депозитными счетами в девяностые? Почему тогда вы ничего никому не сказали об этом счете?
— Не мог.
— Почему? — не отставала Алекс.
— Потому что это не депозитный счет. Это опекунский счет.
— И какая разница?
— Скандал с депозитными счетами, на который вы ссылаетесь, касался тех счетов, операции по которым не проводились со времен Второй мировой войны. На них оказалось лишь несколько тысяч долларов — деньги не были положены под проценты. Если я не ошибаюсь, на некоторых лежало вообще по сотне долларов. — Он повернулся к Руди. — Знаешь почему?
Руди отрицательно покачал головой.
— Нет.
— Потому что это были депозитные счета. Банк не проводит по ним никаких операций, лишь взимает свой процент. К тому времени, когда американцы заставили швейцарские банки обнародовать счета, после вычета всех комиссионных и банковских процентов на них почти ничего не осталось. — Охснер вновь принялся за еду. — Явно недостаточно, чтобы служить оправданием всемирному скандалу.
— А почему банки не обнародовали опекунские счета? — спросила Алекс.
— Не могли.
— Почему? — удивился Руди.
— Потому что банки никогда о них не знали. В том-то все дело. Только попечителю известно, кому на самом деле принадлежит счет.
— Тогда почему попечители не рассказали об этих счетах властям? — продолжала Алекс.
— А их никто не спрашивал. — Охснер откинулся на спинку стула. — А пока не спрашивают, те не имеют права обнародовать их. — Банкир отодвинул тарелку. — Тайна швейцарских банковских вкладов. Уверен, вы понимаете, что это означает.
— Это просто смешно, — возмутился Руди. — Если до сих пор никто не заявил права на опекунские счета, никто и не заявит.
— Кто знает. — Охснер прикурил еще одну сигарету. — И пока меня не заставят поступить по-другому, мой долг — как поверенного в делах твоего отца — следить за тем, чтобы выгодно и с умом вкладывать лежащие на счету деньги. — Он глубоко затянулся. — И ждать, когда заявят на него права.
— А тем временем вы вкладываете деньги? — уточнила Алекс.
— Да. Я лично занимался этим, пока не отошел от дел в начале девяностых. Потом я дал поручение одному служащему цюрихской компании по управлению фондами. Ее название Финакорп.[14] — Он повернулся к Руди. — Но до сих пор я лично слежу за балансом. Проверяю его каждый квартал. И, должен признаться, дела идут неплохо.
— Почему же никто из Финакорпа никогда не связывался со мной? — удивился Руди. — Счет ведь на мое имя, кто-то должен был…
— Что касается финансового менеджера, ему известно, что этот счет является частью имущества твоего отца, — покачал головой Охснер. — А я, поверенный твоего отца, — единственный человек, перед кем они обязаны отчитываться.
— До каких пор? — поинтересовался Руди.
— Пока я жив. Ты же знаешь, я передал тебе право собственности на все остальное имущество твоего отца уже много лет назад. И хотя счет также является частью этого имущества, именно я, будучи единственным поверенным в его делах, несу ответственность за счет, а не ты.
— Отец Руди погиб в 1987-м, а вопрос о наследстве все еще открыт? — спросила Алекс. Она помнила, что адвокату ее матери понадобилось всего три недели, чтобы закрыть вопрос о наследстве и распродать имущество.
— Скорее всего, вам неизвестно, но в Швейцарии вопрос о наследстве остается открытым до тех пор, пока поверенный в делах считает это необходимым, — сухо ответил Охснер. — Может быть, несколько лет. Может быть, если нужно, несколько десятилетий. — Он вызывающе посмотрел на девушку. — Такие здесь порядки.
— Значит, это вы управляли счетом в 1987 году? — поинтересовалась Алекс.
В глазах Охснера сверкнули молнии.
— Я возмущен вашими намеками, барышня. — Он со злостью затушил сигарету. — Да, я купил «Тоблер & СИ», когда отец Руди в начале восьмидесятых отошел отдел, но он настаивал на том, что лично будет заниматься ведением этого счета. Потом он умер — через четыре дня после введения кода в банковский компьютер.
— Смахивает на совпадение, не так ли? — заметил Руди. — Отец был убит спустя четыре дня после компьютерной манипуляции со счетом, который он вел.
— Убит? — Охснер выглядел озадаченным. — Тебе прекрасно известно, что твой отец покончил жизнь самоубийством.
Щеки Руди вспыхнули.
— Но… это так и не доказали.
— О чем ты, Руди? — нахмурился Охснер. — Нашли же предсмертную записку.
Руди бросил взгляд на Алекс.
— Ладно, записка и правда была, но в ней говорилось: «Руди, надеюсь, ты позаботишься о маме». Полиция нашла ее в номере отеля — в Сусе.
Охснер потянулся через стол и положил руку на плечо Руди.
— Руди, все поверили в то, что твой отец покончил жизнь самоубийством. Я. Полиция. Даже твоя мама. Почему же ты не можешь принять этот факт?
— Но отчего свою предсмертную записку он адресовал мне, а не маме?
— Вероятно, он знал, что больше всего его смерть заденет тебя. Придется кое-что сообщить тебе, Руди. Когда твой отец рассказывал мне об этом счете в 1987 году, за день до своего отъезда в Тунис, он говорил так, как человек, который не собирался возвращаться назад.
— Тогда почему вы не остановили его? — произнес Руди внезапно охрипшим голосом. — Если было так очевидно его намерение?
— А что я мог сделать? — Охснер выглядел обиженным. — Как бы там ни было, никто не мог бы дать руку на отсечение, что именно он собирается сделать.
— В таком случае почему вы так уверены, что он покончил с собой?
Охснер покачал головой.
— Руди, мне очень жаль. — Он положил руки на стол. — Когда оглядываешься на прошлое, становится очевидным: он уже решился.
Руди впился в Охснера взглядом.
— Если бы вы сделали хоть что-нибудь, сказали хоть что-нибудь. Мне или маме.
— Я ничем не мог помочь. — Охснер опять покачал головой. — Это меня не касалось.
— Правда? — Алекс отодвинула тарелку. — Как не касается и этот счет?
— Говорю вам, я ничем не мог помочь, — с вызовом ответил Охснер.
— Еще как могли. Вы же поверенный в делах. У вас все права, если не сказать обязанность, помогать.
Охснер глубоко вздохнул.
— Знаю, вам, американцам, трудно это понять. — Он взглянул ей в глаза. — Но в обязанности швейцарского банкира не входит во все вмешиваться и совать нос в личные дела клиентов. Наша обязанность — дисциплинированно хранить их имущество, пока не объявится владелец или наследник владельца. Вот в чем суть тайны банковского вклада в Швейцарии. — Судя по всему, он произносит эту тираду уже не впервые. — Тайна банковского вклада в Америке, простите меня за такие слова, — это оксюморон. Вы, американцы, хотите, чтобы все про всех знали. Вы хотите, чтобы люди все о себе рассказывали. Это одна из причин, почему клиенты кладут свои деньги в швейцарские банки. Они знают — я не буду кричать об этом на каждом углу.
