Сергей Устинов - Не верь, не бойся, не проси или «Машина смерти»
— Труп в джакузи.
— Где-где?! — раздраженно переспросил дежурный, но я уже повесил трубку.
В этом деле ни мне, ни тем более моей газете реклама пока была ни к чему. Окажись я в милиции в качестве свидетеля смерти Шиманского, неизбежно всплывет наш конфликт с «Интертуром», а уж если до этой информации доберутся друзья-коллеги из других изданий — от нас только клочья останутся. Да, похоже, и с точки зрения собственной безопасности мне лучше до поры до времени не высовываться. История, оказывается, гораздо серьезней, чем мне представлялось...
Я ехал обратно в город и думал о Шиманском, о том, что Артур Николаевич, выходит, боялся не зря. И о том, что я, выходит, зря не боялся. Ведь это я, в сущности, его убил. Я влез к этой лупоглазой секретарше, грудастой, как корова, и такой же умной, я наврал ей, что есть пленка, я задурил ей голову и фактически заставил поехать туда, где он прячется. И за ней, по выражению Шиманского, увязались.
Итак, какие же у меня успехи по выполнению специального задания редактора? Шиманского нет, пленки нет, надежды получить компромат на Квача нет. Короче, ничего нет.
До дома я добрался в сумерках. Стрихнина след простыл, только грязные тарелки и чашки в раковине напоминали о нем. Совершенно обессиленный, я решил до завтра ничего не мыть, проглотил бутерброд с холодным чаем и завалился спать. Но едва, как мне показалось, приклонил голову, зазвонил телефон. В почти полной темноте я с трудом нашарил трубку.
— Игорь Владимирович? — услышал я вежливый, но холодный женский голос. — Вам просили кое-что передать.
— Что? Кто просил? — плохо соображая, я поднес к глазам часы и при свете заоконных фонарей определил, что сплю, оказывается, уже часа четыре. В трубке играла далекая музыка, переговаривались чьи-то плохо различимые голоса.
— Вам просили передать, — не отвечая на вопрос, продолжала женщина, и теперь ее тон показался мне не просто холодным, а нагло-издевательским, — что на сегодня уже два человека в морге и один в реанимации. Что вы получили хороший совет, но им не воспользовались. И еще вам просили передать, что больше советовать и предупреждать не будут.
— Погодите! — крикнул я, но в ответ услышал только короткие гудки.
Включив свет по всей квартире, я пошел в ванную и долго держал там голову под струей холодной воды. По мере охлаждения мысли тяжелели и обретали форму.
Во-первых, ясно, что Аркатов с ними в шайке. Или он у них на крючке, что для меня одно и то же. Во-вторых, связался я с людьми крутыми и решительными. Эвона, как ловко и нахально они выследили и пристукнули Шиманского, как быстро разыскали меня — при том, что мой телефон давно уже ни в редакции, ни в горсправке не дают. В-третьих...
В-третьих, самое невероятное. Как сказала эта холодная стерва: двое в морге, один в реанимации? Шиманский, толстый тотошник и Артем. Но ведь мне до сих пор даже в голову не приходило — да и с чего было приходить, — что между кафе «Эдем» и Покровкой, точнее, между бегами и «Интертуром» может быть хоть какая-то связь! И тем не менее эта связь есть.
Очень странно. Очень любопытно. Очень страшно.
8
Мясо
Рассвет я встретил, как поэт или влюбленный — без тени сна и в состоянии нервической возбужденности, что было немудрено: гора окурков в пепельнице напоминала верещагинский «Апофеоз войны», а кофе я выпил столько, что если бы умел гадать на кофейной гуще, к утру наверняка знал бы точно, что было, что будет и чем сердце успокоится. Но гадать я не умел, сердце не только не успокаивалось, а, наоборот, колотилось в бешеном кофейно-табачном ритме, и к тому времени, когда багровое солнце пошло привычно карабкаться на частокол окрестных многоэтажек, о том, что было, я знал не больше, чем тремя часами раньше, а о том, что будет, и того меньше.
Вопрос первый — как убитый ресторанщик оказался связан с убитым в тот же день тотошником? — оставался без ответа. Впрочем, не слишком долго поломав голову над этой загадкой, я благоразумно решил до поры до времени оставить ее в покое. Эти два дела пришли к нам с Артемом из слишком уж разных источников, так что фантазировать здесь можно было хоть до одури с одинаковой степенью бесплодности. Чистая случайность? Нечистая?
Значительно актуальней сейчас было другое. На вчерашнее утро мы имели два задания. Одно — персонально от шефа, второе надыбали сами. Результаты: оба с треском провалены, причем в ночи печальной они как-то оказались связаны между собой, что не позволяет хоть частично высвободить руки, отложив беговые проблемы в долгий ящик. На фоне того, что Артем вышел из строя, это вдохновляло мало.
Какие остались в запасе ходы? Аркатов, как говорится, мягко, но твердо меня послал, посоветовав не совать нос куда не надо. Я пренебрег и остался с носом (каламбур, вполне достойный такого неудачника, как я). Второй раз мне к нему идти пока что не с чем.
Брутальный ресторанщик умер среди своей роскоши, алкаш-тотошник откинул тапочки на грубой мостовой, выражаю, как говорится, глубокое соболезнование родным и близким покойных, но применительно к моим делам существенно одно: оба теперь представляют совершенно никудышные источники информации.
Предпринять еще одну атаку на «Интертур»? Побьют лицо, если не хуже. Ловить шансы на бегах? Но шансов вог так, с наскока, разобраться в этом гадюшнике, кто кому Николай, у меня, пожалуй, не больше, чем у полевой мыши угадать фаворита, перебегая скаковую дорожку под копытами участников заезда. Я с отвращением в который раз за эту ночь пролистнул несколько испещренных собственными каракулями листков — наскоро сделанную расшифровку пленки из разбитого диктофона.
За время неоконченной беседы с Артемом тотошник вывалил кучу самой разной информации о современных способах мошенничества вокруг тотализатора. Имен и даже лошадиных кличек он старательно избегал, и хотя Артем всячески его к этому подводил, тот каждый раз отделывался каким-то хмыканьем или хрюканьем, тут же начиная рассказывать новую историю с безымянными героями. У меня сложилось впечатление, что он отнюдь не оставил надежды поторговаться насчет оплаты своих знаний и пока набивал им цену, самое сладкое приберегая напоследок.
Но общий смысл сводился к следующему. Практически девять десятых наездников, а вместе с ними бригадиров, тренеров, конюхов, прочих служащих ипподрома, включая высшее руководство и даже судей, так или иначе повязано с беговой мафией. Крупные тото, которых называют «мясниками», имеют в своем подчинении до десятка, а то и более «шнурков», осуществляющих связь с конюшнями, кассами, судейской бригадой. Как выразился наш собеседник, все схвачено, за все уплачено. Каждый второй заезд кто-нибудь «ляпает». Информация держится в тайне до последней секунды и даже позже: если надо, «свои» кассирши пробьют билеты и после звонка, возвещающего о начале заезда.
Когда наш тотошник, сам, по собственному признанию, бывший наездник, рассказывал, как это делается, то даже сквозь попавшие на пленку шорохи, шумы и гул большого города я различал в его сипении нотки сладострастных воспоминаний.
Не минует чаша сия почти никого. Один наездник попадается на картах, другой на водке, третий сам лезет с распростертыми объятиями — вот он я, возьмите с потрохами! Совсем честных просто нет — система отторгает. Ну а если кто-то решит, что ему важен сегодня спортивный результат — для звания, для карьеры, это пожалуйста. Но только до той поры, пока его не отведут в уголок конюшни, куда-нибудь за денники, и не скажут три заветных слова: «Тебя не надо».
— Тебя не надо! — старым патефоном хрипло реготал багровый тотошник. — И все! И все! И никого не гребет, на каком «фонаре» ты едешь!
— А как наездник может не приехать... э... на явном «фонаре»? Ведь за такое могут и дисквалифицировать? — поинтересовался в этом месте Артем, и я оценил его терпение и выдержку: он не гнал собеседника, а, наоборот, собирал неторопливо детали, «мясо», которое потом придаст будущему материалу вкус достоверности.
— Его проблемы, — буркнул в ответ «красная шапочка» и добавил: — Ты за них не волнуйся, учить не надо, все ученые. Не так собрал, перепейсил, не на ту дырочку чек застегнул, кобуры не надел, удила другие... Да мало ли что! Воробей перед носом взлетел! Сказали «не надо» — значит, «не надо».
— А если он откажется? — гнул свое Артем.
— Откажется? — в голосе тотошника послышалось большое сомнение насчет такого развития событий. — Ну так выплатит «мяснику» все потерянные деньги, да еще и штраф на него повесят.
Что будет, если наездник откажется платить, Артем даже спрашивать не стал.
Короче, деталей было в избытке, но сами по себе они сенсацией не являлись. Сенсацией они должны были стать в конце рассказа — но рассказчик до кульминации не дожил. И вот теперь я должен был мучительно размышлять, есть ли в моем распоряжении хоть какой-нибудь материал, годный в дело. На поверхности оставалось, пожалуй, одно: чем, кроме алкогольных паров, объясняется столь отчаянное поведение «красной шапочки»?
