Джим Хоган - Шифр Магдалины
Если и было где-то убежище от этого внутреннего недомогания, которое начало разъедать Управление, то это кафетерий. Он представлял собой грандиозное собрание людей, потерявших веру в себя, пьяниц, невротиков, пустозвонов, стукачей и других разновидностей «испорченного имущества» Управления, от которых оно (по самым разным причинам) не могло или не хотело избавляться.
Определенная часть такого «отработанного материала» слонялась там в любое время. У большей части тамошних обитателей не было вообще никакой работы, у некоторых, таких как Роско Уайт, ее просто было очень мало.
Случай с Уайтом был классическим. Выпускник факультета восточных языков Принстона с магистерским дипломом (Уайт свободно владел основным диалектом китайского, а также корейским), он поступил на работу в Управление в 1975 году. Уайта послали в Сеул под видом военного, и во время первой же командировки туда он был схвачен на демилитаризованной зоне. В течение примерно года ему пришлось пройти через множество мучительных и унизительных допросов и инсценировок казни, пока наконец его мучителям это не надоело. Уайта перевели в лагерь где-то далеко на севере и, как ему казалось, забыли. А в 1991 году, в самом конце «холодной войны», его вновь привезли в демилитаризованную зону и отпустили в том же самом месте, где шестнадцать лет назад арестовали. Трудно сказать, что означало его освобождение: политический жест или просто шутку, но Уайт чуть не свихнулся. Он стоял по колени в грязи, словно прикованный к тому месту, где когда-то, как он полагал, закончилась его жизнь, не в силах избавиться от мысли (или от надежды), что все предшествующие шестнадцать лет были лишь галлюцинацией. Наконец какой-то южнокорейский солдат в камуфляже схватил его за руку и вытащил из грязи, окончательно вернув Уайту свободу и безопасность.
Возвратившись в Америку, он обнаружил, что его уже десять лет как официально объявили погибшим.
До отставки по возрасту Уайту оставалось всего три года. До того времени он должен был исполнять обязанности офицера-связника между Оперативным управлением и Главным координатором по секретной информации. На практике в его обязанности входила отсылка запросов «аналитикам» в Оперативном управлении по поводу возможности открывать ту или иную информацию. Данная работа занимала не более часа в день, а потом до самого окончания рабочего дня Уайт мог спокойно читать, сидя в кафетерии.
Конечно, это была чудовищная, бессмысленная трата исключительного таланта и знаний, которыми обладал Уайт, но ничего поделать было нельзя. После стольких лет прилежной и часто изнурительной учебы в лучших школах и университетах практически все годы профессиональной жизни Уайта были потрачены впустую. Теперь он сидел в кафетерии с рассеянной улыбкой на устах и читал «Трагическую историю доктора Фауста» Кристофера Марло.
Джек восхищался Роско.
— Я пытался наверстать упущенное, — как-то рассказал ему Уайт, — но слишком многое прошло мимо меня. Ну например, «гласность», Берлинская стена, СПИД и Интернет. Как в той знаменитой песне Билли Джоэла, вот только все перечисленные слова не имели для меня никакого смысла. До меня там доходили только отголоски. Но тефлон, сарановые покрытия, компакт-диски… Боже мой, ведь теперь это что-то значит! Как бы то ни было, я понял, что недостаточно просто прочитывать старые номера «Тайм». Я мог заучить наизусть всю статистику относительно любого игрока, когда-либо игравшего в бейсбол за высшую лигу, но ведь самого-то его на поле я все равно никогда не увижу. Другими словами, кто, черт побери, такой Кэл Рипкен и что случилось с Хуаном Писсарро? Так постепенно я пришел к выводу, — и Уайт показал на книгу, которую держал в руках, — что чтение сочинений по истории, классики, того, что находится вне времени, над временем, приносит необходимое успокоение. Вы понимаете, что я хочу сказать?
Данфи кивнул. Именно потому, что в жизни Уайта было так много «белых пятен», даже самый будничный разговор с ним мог привести к невероятным открытиям. Данфи он очень нравился, и когда Роско Уайт спросил его, «не собирается ли он съехать из отеля и не подыскивает ли жилье», Данфи без колебаний ответил утвердительно.
— Да. А у вас что-то есть на примете?
— Ну, — ответил Роско, — если вы не против совместного проживания, у меня есть ферма и пять акров земли в Беллвью. Арендная плата не очень высокая. Ну как?
— В общем, положительно, — сказал Данфи, — но должен признаться, что я могу у вас не очень долго задержаться.
— Почему?
— У меня знакомая в Лондоне, и — только никому не говорите об этом — я подумываю об отставке. Кроме того, я далеко не самый большой аккуратист.
Роско усмехнулся:
— Именно поэтому я и держу уборщицу. Приходящую, конечно. Раз в неделю. Но без нее я бы не смог обойтись.
— Ну что ж, в таком случае… У вас будильник не слишком громкий?
8
Новое задание Данфи получил ровно через неделю после того, как он переехал к Роско Уайту, и оно его совсем не обрадовало. Он уже почти смирился с мыслью о невозможности возвращения в Лондон, но полагал, что такую же операцию с не меньшим успехом можно вести и в другом городе. В Женеве, к примеру, или, еще лучше, в Париже. Он позаимствовал у кого-то пишущую машинку и одну за другой направил несколько служебных записок по данному вопросу, однако не получил на них никакого ответа. В конце концов ему пришла краткая директива с требованием явиться на трехдневные подготовительные курсы для сотрудников отделов информации.
Данфи стоило только взглянуть на окружавших его слушателей курсов, дабы понять, что его ожидает безрадостное будущее. За исключением его самого, всем им было не меньше шестидесяти, и большинство уже было занято неполный рабочий день. Фактически все они находились на пенсии и были рады пополнить свой пенсионный бюджет определенной суммой, которую получали за ежедневное двухчасовое пребывание в Управлении. Их особенно не волновало и то, что их работа фактически не имела никакого смысла. Они только снова и снова повторяли: «Как чудесно опять оказаться в седле».
Со своей стороны Данфи уже был готов с седла слезть. Единственное, что его останавливало, было полное непонимание причин того, что с ним произошло. Управление явно хотело, чтобы он ушел, а он не понимал, почему. Но Данфи был уверен по крайней мере в одном: если он уйдет прямо сейчас, то уже никогда не узнает правды.
И потому, стиснув зубы, он решил остаться и слушать, как толстый офицер-информационщик разъясняет действие закона о свободе информации применительно к деятельности ЦРУ. Закон стал настоящей «занозой в заднице» для Управления, сказал инструктор, так как он дает любому человеку с улицы — «независимо от того, насколько лояльно он к нам настроен» — право запрашивать правительственные документы по всякому интересующему его вопросу. На практике это означало, что если такой запрос получен (Управление получало их более дюжины ежедневно), офицер связи (одним из них и был Роско Уайт) передавал его кому-то из «информационщиков». «Информационщик», получивший запрос, отправлялся в Центральный отдел регистрации, расположенный в здании «В», и находил требуемые документы. Затем документы копировались, и «информационщик» внимательно прочитывал их, отмечая фломастером те данные, которые закон запрещал обнародовать. К примеру, ту информацию, которая могла скомпрометировать разведку США и ее методы. В заключение отредактированные копии отсылались главному координатору Отдела информации, где специальный аналитик осуществлял итоговый просмотр. И только после этого документ выдавался по запросу.
Конечно, Управление было совсем не заинтересовано в разглашении большей части той информации, которой располагало. Как сказал инструктор: «Вы должны прежде всего запомнить, что мы работаем в Центральном разведывательном управлении, а не в Центральном информационном управлении». И разница была особенно ощутима в том, как обращались с запросами, делавшимися на основании Закона о свободе информации. При том, что закон требовал от Управления ответа на каждый запрос в течение десяти дней, законодательно невозможно было предусмотреть, сколько времени уйдет на то, чтобы найти документ, просмотреть его и затем предоставить тому человеку, от которого запрос исходил. Это полностью зависело от того, какими человеческими ресурсами располагало ЦРУ для выполнения названных поручений.
Здесь инструктор широко улыбнулся:
— К сожалению, наши ресурсы очень и очень ограниченны, так что я полагаю, вы можете сказать, что мы постоянно завалены работой.
— Каков объем невыполненных запросов? — спросил Данфи.
— По последней информации, — ответил инструктор, — у нас было около двадцати четырех тысяч запросов, находившихся на стадии выполнения.
