Оке Эдвардсон - Танец ангела
— Не вижу ничего смешного. За этими словами есть некий подтекст, и если он выплывет на поверхность, то тогда и начнется настоящая паника. Поэтому я держу такие вещи подальше от прессы.
— Удачи, — ответил Бюлоу.
После ленча все собрались в комнате совещаний. Группа таяла по мере того, как росла гора бумаг. Из лаборатории поступали улики и раскладывались в отдельные ящички и папки: волоски, кусочки кожи или ногтя, отпечаток пальца, одежды, следы, впечатления, фотографии одного и того же, но под разными углами — крик тех голосов, что услышал Эрик, стоя в комнате общежития.
Накануне он говорил с Пией Фреберг. Она не считала, что все ранения были нанесены сразу. Она была хорошим судебным врачом, очень дотошная. Количество ударов уже зафиксировано, и Винтер снова вытащил блокнот из внутреннего кармана. Мальчик в конце концов умер от потери крови.
— Сколько же все это продолжалось? — спросил инспектор Фредрик Хальдерс. Хальдерсу только что исполнилось сорок четыре, а год назад он перестал зачесывать волосы через лысину, коротко подстриг то, что оставалось, и его самооценка подскочила настолько, что он больше не считал необходимым улыбаться при разговоре.
— Хренову тучу времени, — сказал Эрик Винтер.
— Без перерыва?
— С перерывами, — ответил Бертиль Рингмар.
— Между первым и последним ударом прошло три или четыре часа, — объяснил Винтер. — Точнее мы сказать не можем.
— Какой кошмар! — не выдержал Ларс Бергенхем.
— Еще бы, — согласился Рингмар.
— А на предплечьях ран нет, — подал голос Ян Меллестрём.
— Там синяки, — сказала Анета Джанали.
— Силен, ублюдок. Сколько весил парень?
— Восемьдесят килограмм, — ответил Меллестрём. — Рост сто восемьдесят, так что было непросто его таскать.
— Если он таскал, — сказала Анета.
— По крайней мере он делал что-то в этом роде, — заключил Меллестрём.
— Следы сорок четвертого размера кружат по комнате, — продолжил Бергенхем.
— Там он мог его держать, — сказал Хальдерс.
— А то бы мы без тебя не догадались, — усмехнулась Анета. — И была бы я мужчиной, сказала бы то же самое.
Как завел Винтер, в начале собрания поощрялась свободная болтовня, нечто вроде внутреннего монолога с включенной громкостью, или мозгового штурма, или психологической терапии. Выскажи всё. Они вертели факты и кусочки фактов до боли в руках, пока фрагменты мозаики не начинали складываться один к другому.
— Как ему удалось оттуда слинять? — спросил Бергенхем.
— Он переоделся там же, — ответил Винтер.
— И тем не менее.
— Он подождал удобного момента.
— Там есть ванная, — сказала Анета.
— Тем не менее, — повторил Бергенхем.
— Пару-тройку человек он должен был встретить по дороге, — поддержал Рингмар.
— Я читал, — сказал Винтер, — что студенты теперь смотрят вниз, как будто стесняются друг друга.
— В наши времена было не так, — заметил Хальдерс.
— Как, неужели и ты где-то учился? — съязвила Анета.
Хальдерс только вздохнул.
— Потом, эти отпечатки на полу, — сказал Меллестрём.
— Я не врубаюсь, как они могут определить, что это штатив, — сказал Хальдерс.
— Вот поэтому ты тут, а они там, — сказала Анета.
Хальдерс опять вздохнул. Потом сказал:
— Чертов штатив.
Чертов штатив, думал и Винтер. Но отпечатки могли ничего и не значить. После тысяч интервью, что они провели со всеми возможными свидетелями, после всех визитов, проверки психопатов из базы данных, изучения биографии жертв (здесь еще тебе, Эрик, будут новости), фиксирования всех деталей и двух тысяч телефонных звонков…
— Прослежены ли все звонки из холла общежития? — спросил Винтер.
— Мы над этим работаем, — сказал Рингмар с обиженной миной.
— Я бы хотел посмотреть список звонков.
— Сделаем.
— Такой же надо получить из Лондона. Я с ними свяжусь.
— А от Мальмстрёмов? — спросил Рингмар.
— Да, от них тоже.
Винтер опять подумал про штатив. «Что на нем было? Что происходило? Где-то есть все, что нам надо: кассета или несколько…»
— Появились свидетели из Брюнс-парка, — сказал Меллестрём.
— Это вы уже по второму кругу жильцов опрашиваете? — уточнил Винтер.
— Еще нет, но скоро пойдем.
— Я бы хотел увидеть отчет об опросах соседей не позднее чем завтра утром. И проявите максимум внимания. Тут что-то не сходится.
Винтер сказал, что именно, и Рингмар кивнул, а Хальдерс потом сказал Меллестрёму, что как же они сами это не заметили, ведь должны были бы заметить при первом же опросе. «Проклятие», — сказал он, а потом выкинул обиду из головы, сосредоточившись на деле.
«Я хочу тебе кое-что показать», — сказал он Джейми, встретив его рано утром на Дроттнингатан, и открыл сумку — быстро, как бы невзначай. Они договорились, и Джейми пошел на работу, а тот своей дорогой, и вечером он позвонил в дверь, когда Джейми как раз вышел из душа, тщательно смыв запах сигарет. Сам Джейми бросил курить полгода назад, когда начал работать в баре, — это было бы уже чересчур.
По спине пробежали мурашки возбуждения. «Меня могут использовать, — думал Джейми, и в паху разгорался жар — мягкий, приятный. — Наконец-то я попробую по-настоящему», — пронеслось у него в голове. Мысли путались от волнения.
«Какой он здоровый бугай. Монтирует свое снаряжение. Посмотрел на вино, которое я приготовил на столе. Теперь он подходит и берет стакан, что я ему налил. Он что-то мне сказал? Он надевает маску. Черт, это уже страшновато. Он возвращается к камере и включает ее. Я думал, она громче работает. А, теперь она начала жужжать».
Джейми повернулся к черной линзе и широко открыл глаза от изумления, но не успел и слова сказать, как в рот врезалась тряпка, и звуки застряли в горле, а руки оказались связанными за спиной.
Потом он сидел на стуле, который тот принес из кухни, не мог оторвать глаз от камеры и думал: «Похоже, этот тип больной. Я был готов поиграть немного по его правилам, но мне не нравится, что он все время молчит. Игра игре рознь. Я не хочу больше здесь сидеть. Я встану и повернусь к нему спиной, чтобы он развязал мне руки».
Удар сзади, боль взорвалась, как в аду, и запульсировала в животе под пупком.
Ему удалось посмотреть вниз, и ему показалось, что в животе на мгновение что-то вздулось. От боли он не мог поднять голову и только смотрел на растекающуюся под ногами лужу и думал: «Этот ублюдок разлил вино по всему полу».
Теперь тот ходил вокруг, и Джейми подумал, что маска теперь другая, но когда он увидел, что у него в руках, все мысли выскочили из головы, кроме одной: дело зашло слишком далеко. От ужаса ноги перестали держать, и он стал падать вперед, прямо на то, что блестело в свете сильной лампы у камеры, и закричал беззвучным криком, пытаясь схватить ртом воздух.
Он опять стоял. Теперь он все понял. Он хотел отойти к стене, но движения остались в его воображении. Он поскользнулся и упал, ударив бедро, и скользил по полу, не находя точки опоры.
Он услышал голос. Внутри его раздается голос. «Он кричит мне, и это я сам. Теперь я отползу к стене, и, если я буду не двигаться, все обойдется.
Мама. Мама!»
Даже когда ничего не было видно, жужжание не прекращалось. «Прочь отсюда».
Это продолжалось долго. Сил не осталось. Его подняли. В голове не осталось мыслей. Что-то, по чему бежали мысли раньше, разомкнулось, и теперь они выливались прямо в голову и тело. Его подняли опять.
9
По пути в центр города Винтера сопровождал птичий гомон. Асфальт на дороге высох, а снег испуганно прятался под соснами в парке. Холод завернул в себя вечер и поднялся ночевать в небо, куда-то на север.
Он долго сидел в сумерках, пил чай, краем уха слушал сообщения на автоответчик. Комната провоняла кисло-сладким запахом креветок, которые он принес из китайского ресторанчика Лаи Ва. Он открыл балконную дверь и впустил вечер. Потом вернулся в кресло, но тут же встал опять, отнес посуду в кухню, включил посудомоечную машину. Он заварил новый чай, пошел в комнату, поставил квартет Чарли Хаденса и смотрел на улицу, в синеву, которая так и не стала как следует черной. В голове вертелись две мысли одновременно: желание уехать и о внезапной смерти.
У ножа, который он видел, лезвие было заточено с обеих сторон, как у меча, который используется для… для… дальше он не смог ничего придумать, и наступила ночь.
Винтер разбирался в последнем докладе Меллестрёма уже минут десять, как в комнату ворвался Бергенхем.
Въехав в царство солнца и прозрачного воздуха, Винтер надел темные очки, которые всегда лежали в машине, и город преобразился на его глазах, стал тише, цвета поблекли. Он остановился, пропуская на пешеходном переходе трех мужчин. Заплетающимися шагами они передвигались из Ваза-парка на улицу Виктории. Ветер в тяжелых порывах с северо-запада шевелил их волосы.
