Итан Блэк - Мертвые незнакомцы
– Мичум назвал детективу ее имя. – Седой переходит к делу.
Оба его собеседника разом втягивают воздух в предвкушении неприятностей, и черноволосый ругается.
– Значит, получится двойное наблюдение, – говорит он потом.
– Поскольку Чарли больше нет, – продолжает человек с поврежденным локтем, – ею займусь я.
Черноволосый вздыхает, надавливая указательным пальцем на точку на шее, чтобы прекратить головную боль.
– Ты не смог бы узнать имя копа?
– Рано или поздно он объявится. Почему мне кажется, что это будет рано?
Женщина хмурится и молчит, вопросительно глядя седому в глаза. Потом спрашивает, что они трое будут делать, когда коп объявится.
– Послушайте, – человек с поврежденным локтем указывает на фотографии, – либо он, либо все остальные.
– Наверное, ты прав.
Раздается щелчок, последний слайд исчезает, и в комнате становится немного светлее из-за проектора. Стол, за которым они сидят, сделан из полированного ореха, вокруг него десять стульев, хотя заняты только три. Все стулья с высокими спинками и потрескавшимися кожаными сиденьями. На полу – тонкий бледно-зеленый ковер. На встроенной стенной секции, тоже ореховой, установлен телевизор. На экране – Нью-Йорк, звук выключен. Один из новостных каналов сообщает о тушении пожара в отеле в Инвуде. Камера показывает, как съезжаются кареты «скорой помощи». У желтых ограждающих лент давятся зеваки, вытягивая шеи, чтобы лучше видеть. Бурый дым наполовину скрывает полную луну.
На белых стенах нет ни картин, ни плакатов, толстые шторы задернуты, и пахнет в комнате полиролыо для мебели. А еще от проектора попахивает какой-то электрической гарью – возможно, это горела пыль.
Человек с поврежденным локтем поворачивается к более молодому:
– Твоя очередь.
Черноволосый становится собраннее, хмель явно выветривается. Он занимает место женщины возле проектора. На экране появляются копии чертежей.
– Вот дом. Пентхаус принадлежит ей, – говорит он.
На следующем снимке – схема двухкомнатной квартиры.
– В квартире ремонт с перепланировкой. Но планы полагается согласовывать с городом, поэтому достать их не слишком трудно. Представляете? Если в квартире больше одной уборной, то при перепланировке вы обязаны «обеспечить возможность входа в помещение людям, которые передвигаются на инвалидных колясках». Таков, черт побери, закон.
– В своей собственной квартире? – удивляется женщина.
– Чертово правительство повсюду, – отвечает черноволосый.
– Не надо о правительстве, – обрывает их седой.
– Ладно. Вот вестибюль. Там постоянно дежурит портье – они меняются каждые восемь часов. По ночам – латиноамериканец Морис. Дальше чернокожий Феликс. Третьего типа зовут Эмброуз. Он самый вредный, проскочить труднее всего… но хотите услышать хорошие новости?
– Был бы признателен.
– Это богатый дом, поэтому сейчас перестраиваются четыре квартиры – и серьезно: стены снесены, полы вскрыты, – а значит, каждый день там снуют как минимум десятка два рабочих. В доме есть служебный вход, и вошедшие там пользуются отдельным лифтом. У меня есть имена подрядчиков. Разносчики тоже пользуются служебным лифтом, но если входить под видом разносчика, то только до семи вечера, потому что позже уже не впустят. Хозяевам приходится спускаться в вестибюль и расплачиваться у входа. Простому народу вход воспрещен.
– Снобы, – комментирует блондинка.
– И на последнем чертеже, – черноволосый явно любуется своей работой, – план крыши соседнего дома. От этого дома нашу приятельницу отделяет только балкон соседней квартиры. Щель между домами – два фута, но на соседнем доме есть ограда из колючей проволоки. Однако если миновать загородку, то добраться до ее квартиры легко. Сосед – холостяк, его девушка живет на Риверсайд-драйв, и обычно он ночует там. Камер на крышах нет, но в обоих домах они установлены в главных лифтах и цокольном этаже. У меня есть схемы систем электро- и газоснабжения. В квартире соседей снизу подвесной потолок, и в лифте тоже, если ты решишь пойти этим путем. Но у этих, нижних, первоклассная сигнализация с тройной подстраховкой. А еще нужен ключ от лифта. Просто подняться на любой этаж нельзя. Нужен специальный ключ. Теперь ее работа. А! Новый слайд! Это черный ход внизу…
Через десять минут совещание заканчивается, и блондинка уходит, а через некоторое время брюнет тоже направляется к двери. Диапроектор по-прежнему включен. Человек с поврежденным локтем остается один, и на экран возвращаются фотографии Джилл Таун. Джилл в музее Гуггенхейма, снова рука об руку с черноволосым мужчиной, поднимается по пандусу на второй этаж. Джилл на кафедре в больнице «Маунт Синай» под транспарантом с надписью «Год медика».
– Мичум, ты все изгадил, – произносит он вслух.
Выключает проектор. Без электрического жужжания в комнате совершенно тихо, телевизор дает немного света.
Мысленно седой слышит голос из давнего прошлого: «Я стреляю собак. Вот что я делаю: я убиваю собак».
Нет времени на воспоминания.
Из встроенного в стенку сейфа он достает пистолет. Еще достает кобуру для ношения на голени.
«Хотел бы я знать имя того чертова копа».
Глава 5
На следующее утро ровно в девять, когда начинается рабочий день доктора Джилл Таун, Воорт оставляет «ягуар» перед домом на углу Пятой авеню и Шестьдесят седьмой улицы, под знаком «Стоянка запрещена». На первом этаже дома – кабинет доктора, напротив – Центральный парк. Дубы и клены пылают осенним великолепием. Няни катят крохотных наследников и наследниц в новеньких колясках через водовороты яркого света.
После ночи без ответов и часа в пробке на лонг-айлендской скоростной автостраде, наименее соответствующей своему названию дороге в стране, Воорт выставляет знак «Полиция» на защитном козырьке, ставит блокиратор на руль из орехового дерева и одергивает пиджак, выглаженный утром горничной Микки. Нажимает звонок с надписью «1А». Вполне подходящий адрес для сверхпреуспевающего врача, каким скорее всего и является доктор с Пятой авеню.
Приемная сразу же производит впечатление необычной. Дело не в размере – помещение довольно небольшое, учитывая цены на Манхэттене. Дело и не в секретарше, сидящей за толстым стеклом с небольшим отверстием, куда суют медицинские бланки или справки. Но сидят в приемной главным образом люди лет двадцати – тридцати. Пожилых пациентов нет, а в этот час – в будний день – их должно быть здесь больше.
Воорт представляется немолодой латиноамериканке в темных очках для чтения, по цвету соответствующих переброшенной через плечо длинной косе.
– Вы – тот детектив, который оставил сообщение вчера вечером? Мы пытались разыскать вас в вашем управлении.
– Я застрял в пробке.
– Ну что же, доктор сейчас работает, – говорит секретарь таким тоном, будто это она сама занята. – Доктор только что вернулась из отпуска. – Она бросает взгляд на пациентов. – Ее время расписано до восьми вечера. Могу ли я быть вам полезной?
Воорт объясняет, что он по делам службы и займет всего несколько минут в связи с важными обстоятельствами.
– Одним из случаев доктора? – Привычка защищать согласуется с ограниченным кругозором секретаря.
– Нет, одним из моих дел.
Секретарь неохотно сообщает, что, возможно, через некоторое время доктор смогла бы выделить ему несколько минут. А пока Воорта отправляют в приемную, украшенную произведениями искусства, которые заставили бы позеленеть аукциониста из «Кристи». По оценке Воорта, деревянная статуэтка высотой два фута, установленная в нише над кофейным столиком из красного дерева, – римская и к тому же еще до Константиновой эпохи. Христос, вырезанный до гибели империи, радостный, а не скорбный, как стали его изображать после того, как гунны пронеслись по Италии, принеся бубонную чуму. Разложенные за стеклом наконечники стрел родом не из Северной Америки. Судя по резьбе, они сделаны до появления огнестрельного оружия, если они из Европы, и до появления европейцев, если из Океании. Каменная маска из Зимбабве. Богиня плодородия с преувеличенными формами родом из развалин на Ближнем Востоке. Система сигнализации, видимо, не уступает установленной в музее «Метрополитен». Одна страховка всего этого равноценна трехмесячному жалованью полицейского. И если такие вещи доктор Таун помещает в приемной, то дома у нее, полагает Воорт, может оказаться маленький Лувр.
– А что за врач эта доктор Таун? – спрашивает он сидящего рядом преждевременно поседевшего священника, который, морщась, прижимает руку к животу.
– А вы не знаете? Вы же к ней пришли.
– Я к ней не по поводу медицины.
– Она ведущий в городе специалист по тропическим болезням, – объясняет священник гордо, словно сам заслужил похвалу. Пока все, относящееся к доктору Таун, делает ей честь. Священник добавляет: – Епархия всегда направляет нас сюда, когда мы возвращаемся из командировок в тропики. – Он зажмуривается от боли. – Я только что вернулся из Боливии. Всегда возвращаюсь с амебами и глистами. Это все вода. Приезжаешь в деревню, и кто-нибудь обязательно угощает овощами. И что тут скажешь? Не могу, мол, есть то, до чего вы дотрагивались?
