Вадим Россик - Посмотри в лицо смерти
Снаружи доносился мягкий плеск речной зыби, навевающий мысли о каникулах. Иногда его перебивало коровье мычание, козье меканье, свиное хрюканье или собачье гавканье. Наперегонки кукарекали петухи: «И, и, и, и-и-и! И, и, и, и-и-и!» Мерно тикал круглый будильник на комоде. Убаюканный этими звуками Витас снова погрузился в сон, который на время изъял его из бытия в небытие.
Проснувшись во второй раз, Витас приоткрыл глаза и был ослеплён лучистой улыбкой яркого солнца.
– Как ты? – тоном сестры милосердия спросила Оля-маленькая, появляясь из солнечного света.
Витас пошевелился. Он был весь в поту, но горло почти не болело, голова стала на порядок легче. Очень хотелось есть. Видимо, кризис миновал.
– Лучше.
– Тогда вставай. Родители ждут на обед.
Приходской священник отец Пётр жил в двухэтажном доме под синей крышей, прятавшемся за церковью. Когда ребята оказались в трапезной, там сидели сам отец Пётр и Пашка. Слышно было, как Таисия Фёдоровна хлопотала на кухне.
– Добро пожаловать. Гость в дом – бог в дом, – приветствовал вошедших отец Пётр. Он говорил странным голосом – высоким, ломким, навевающем мысли о чём-то хрупком, как жизнь новорождённого. Рослый, но тщедушный, в слишком широкой чёрной, словно китайская тушь, рясе из льна, отец Пётр походил на картонную фигуру знаменитости, рядом с которой фотографируются туристы. За его очками угадывалось знание, копившееся ещё со времён египетского рабства и вавилонского пленения. Старательно ухоженная редкая бородёнка. Недавняя плешь отражала свет лампы, включенной, несмотря на дневное время. Впалую грудь скрашивал тяжёлый крест на серебряной цепи, который священник старательно натирал каждое утро бархатной тряпочкой.
– Здравствуйте, – скованно отозвался Витас. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Не знал правил общения с лицом духовного звания. Может быть, попам положено руку целовать, как делали мушкетёры своим дамам сердца?
– Знакомься, папулечка. Это Витас, мой однокурсник и друг, – засмеялась Оля-маленькая, стирая неловкость, и Витасу: – Садись, студент, что ты мнёшься. Мамулечка, тебе помочь? Мы умираем с голода.
Попадья издала утвердительный возглас и Оля-маленькая ускользнула в кухню. Витас занял место возле Пашки, который сердечно потряс ему руку. Осмотрелся. Иконы, полотняные полотенца, предметы из меди и бронзы, чистая скатерть на столе. Ароматы спокойствия, благодушия и ладана. Резкий контраст с замызганной бабушкиной избой резал глаз.
– Ну как вам наши палестины, молодой человек? – задал вопрос отец Пётр, благожелательно смотря на Витаса. Тот пожал плечами и промямлил в ответ что-то невразумительное.
Священник, напротив, оживился:
– Вы ещё не были в нашей церкви? Между прочим, это памятник архитектуры – образец деревянного храмового строительства с элементами древнерусского зодчества. Она была возведена в конце позапрошлого века.
– Петя, оставь юношу в покое, – оборвала мужа дородная попадья, внося в трапезную большой круглый поднос с горой дымящихся пельменей. – Лучше ешьте, пока горячие. Скоро вторая закладка подоспеет.
Витас раньше не видел таких пельменей – размером и формой напоминавших пирожки.
– Мы всегда едим пельмени с уксусом, но, если хочешь, у нас есть сметана, – сказала Таисия Фёдоровна и крикнула в кухню: – Оленька, принеси сметану!
Отец Пётр добавил:
– И бутылочку с зелёным змием прихвати!
В трапезной появилась Оля-маленькая, неся банку сметаны и бутылку водки. Пока попадья ставила на стол чашки с солёными огурчиками, помидорчиками и кислой капусткой, а священник с недовольной миной разглядывал крошечные стопки, Пашка шустро разлил водку. Когда всё было готово, отец Пётр пробормотал короткую молитву – что-то про хлеб насущный. Все, кроме Витаса, перекрестились, опрокинули в себя стопки, крякнули, продышались и приступили к еде.
– А вы видели, как упал метеорит? – поинтересовался отец Пётр, делая знак Пашке, чтобы тот наливал по второй.
– Нет, я на окраине живу, – в спешке обжёгшись горячим пельменем, еле выговорил Витас.
Оля-маленькая спросила:
– Скажи, папулечка, что случилось с Иваном?
Священник пожал худыми плечами.
– Откуда я знаю? Ваня куда-то отправился тем вечером, а утром его с разбитой головой нашёл Сайфулка. В полиции сказали, что Ваня упал и ударился виском о камень. Несчастный случай.
«Весь ваш Тюрлюк – несчастный случай», – подумал Витас, но вслух ничего не сказал.
– Упокой Господь его душу, – вздохнула Таисия Фёдоровна, крестясь. – Пашенька, сына, наливай.
– И что теперь будет с телом? – задал вопрос Витас.
Запустив пятерню в бородку, отец Пётр принялся нанизывать своим высоким голосом сочащиеся слезами слова:
– В понедельник я послал телеграмму Ваниной семье в Германию, а вчера позвонил им из райцентра. Тяжёлый был разговор. Мы все пребывали в состоянии глубокого горя. Сообща решили похоронить Ваню здесь в Тюрлюке. В следующий понедельник. Раньше полиция тело не отдаст. С «Упокой-сервисом» я уже договорился. Горох заверил, что всё будет на уровне. Да и ценник у него не такой смелый, как у других. Павлик, давай-ка ещё по одной. Могий вместити да вместит.
– А из родных Ивана на похоронах никого не будет? – спросила попадья.
– Почему же никого? Из Мюнхена прилетит его дочь.
***
На площади перед церковью было многолюдно. Девочки прыгали через скакалочку. Вокруг остановочного павильона носились детишки. Визжа и вопя, они бросали друг в друга пригоршни грязи. Рядом копались в заглохшем мотовелодрандулете чересчур упитанный Славик Конюхович и чересчур тощий Илларион. Впрочем, копался один Славик. Илларион, глубокомысленно нахмурившись, следил за толстяком, который ремонтировал железного коня одним молотком. Свои длинные волосы художник-оформитель собрал в хвост, руки сунул в карманы и помогал советами. Возле молодёжи беседовало о своём старшее поколение Тюрлюка: директор школы Виктор Александрович с портфелем – его все называли Виксаныч, Перегнат Сиводедов в чёрной китайской куртке из кожзаменителя да хромой дед Валентин с клюкой – вечная затычка ко всем местным бочкам. Дед Валентин был так стар, что казалось, будто он появился одновременно с горами. Высокий, но сутулый старик, облезлый и худой как скелет. Костлявое лицо. На грудь спускалась неопрятная борода, а на макушке – напротив – последняя седая прядка собиралась покинуть хозяина. Свою бабку дед Валентин давно похоронил. У забора дружно мочилась местная похоронная команда – Горох с Градобыком.
– Здравствуйте, мужчины! И вы здесь, Перегнат Петрович? – удивился участковый Огурцов, подходя к собравшимся. – Никак в дом божий собрались? Вы ж коммунистом были, даже вроде парторгом?
– Я и сейчас коммунист, – проворчал Перегнат. – Убеждений не менял и партбилет не выбросил как некоторые.
Бывший парторг говорил спокойно, но уголки обычно плотно сжатого рта слегка подёргивались. Короткая седая стрижка придавала Перегнату вид отставного военного, ещё достаточно крепкого для своих лет.
Дед Валентин мелко захихикал, прикрывая ладошкой дряблый рот. Побагровев, директор школы послал Перегнату кривую улыбку:
– Это вы на меня намекаете, Перегнат Петрович? Так тогда время было такое – все были коммунистами, а теперь время другое.
– Раньше в Тюрлюке жили люди-человеки, а теперь одни козлы и дровосеки, твою медь!
Перегнат длинно сплюнул. Обиженно сморщив бледную физиономию, Виксаныч отвернулся от грубияна. Дед Валентин направил клюку на участкового.
– А скажи-ка нам, мил человек, что с немцем случилось? Общество интересуется.
Огурцов пожал плечами.
– Что тут говорить? Не повезло герру Киршу. Навернулся на камнях и убился. Похороны назначены на понедельник. Его дочь приедет.
Горох гнусно осклабился:
– Если в башке фарша нет, то и сала не добавишь. Не сиделось ему в своей Германии. Пил бы сейчас баварское пиво, а не лежал в морге.
Из-за угла вынырнул Толян с лукошком на локте. Завидев учителя химии, Виксаныч помахал ему рукой. Толян приблизился. Директор школы вздохнул. Наружность и исходивший от Толяна душок были вполне уместны возле пивнушки, но никак не в школе. Самоходный памятник пропащим выпивохам.
– Вы не забыли, Анатолий Николаевич, что завтра начало учебного года? – спросил директор школы сухим тоном. – Надеюсь, вы готовы?
Конец ознакомительного фрагмента.
