D.O.A. - Почтенное общество
Книги в большинстве своем Парисом тоже читаные-перечитаные.
Скоарнек — парень образованный, думающий. Может быть, по-дурацки, но думающий. И теперь он в бегах. Почему?
У этажерок на полу картонные коробки. В беспорядке. На лицевой стороне каждой маркером обозначено название организации, к которой относится содержимое коробки: банк, Электроэнергетическая компания Франции, «Французские мобильные телефоны»… Почти все они пусты. Чтобы не оставлять следов. Предположение о бегстве подтверждается.
Скоарнек вполне вероятный подозреваемый. По крайней мере двоих видели, когда они убегали из здания, где жил Субиз. Несколько часов спустя трое покидают дом Скоарнека.
Его окликает Перейра: прибыли полицейские, пора уступать место.
В холле большого парижского отеля группа мужчин, отвечающих за предвыборную кампанию Герена. Пьют виски, чтобы скоротать время. Настроение приподнятое, никакого напряжения, путь свободен.
Перед входом в отель останавливается машина. Из нее выходят Герен с женой. Камиль Гезд, глава предвыборного комитета, от взгляда которого ничего не ускользает, тут же увлекает Герена за собой.
Соня делает вид, что ничего не заметила, и одна входит в гостиницу.
Гезду, как и кандидату, около пятидесяти. Это очень высокий, очень худой и узколицый человек с крупным носом. Спина у него согнута, он склоняется над собеседником, руки болтаются вдоль туловища — вылитый аист, откладывающий яйцо. А в остальном умен, правда меньше, чем сам полагает, с полным отсутствием чувства юмора и призванием серого кардинала. Герен доверяет ему, поскольку никак не может представить Камиля своим соперником.
— С Субизом разобрались, — шепчет тот на ухо Герену и сует ему в карман CD-ROM.
— И чем это пахнет?
— Это плохо пахнет. Сам увидишь… Субизу, а значит, и Комиссариату по атомной энергетике известно практически все. Мы слишком поздно выявили, что Субиз окучивает Борзекс. К этому моменту все уже совершилось.
Лицо Герена вытягивается.
— Думаешь, Комиссариат воспользуется этим во время выборов?
— Думаю, нет. Не в их привычках. Они напрямую не вмешиваются в политику, не таким образом. — Гезд выдерживает паузу. — А вот Кардона может серьезно навредить партии левых радикалов…
Герен выпрямляется:
— Идем. Нас ждут.
— Иди вперед, я догоню.
Гезд ждет, пока за его шефом не закроются двери, и направляется к стоянке автомобилей.
В самой глубине в другом черном седане ожидает заказчик кражи со взломом, из Центрального управления общей информации.
— И что?
— Я отдал ему диск, как договаривались.
— Как он отреагировал на смерть Субиза?
— Я ему не сказал. Не сейчас. Нет никакой спешки. В прессу еще ничего не просочилось. Подождем результатов первого тура, они неплохие, и это смягчит удар. И потом у вас будет время на ответные меры. У Криминальной полиции, возможно, уже появятся подозреваемые, когда я им преподнесу эту новость.
— Хотелось бы надеяться.
— Для вас это было бы действительно неплохо, Мишле. И для меня тоже. Начальство вас не достает?
— Директору информационной службы прекрасно известно, что я ваш человек, а значит, возможно, и нового президента. А поскольку его заботит собственное будущее, он предпочитает не задавать вопросов и предоставляет мне свободу действий. Да и вообще им удобнее делать вид, что ничего не происходит…
— Предупредите, если ситуация изменится.
Они прощаются, и супрефект Мишле отбывает со стоянки, а Гезд возвращается в холл гостиницы.
Почти сразу после своего приезда в Париж Нил отправляется на улицу Фобур-Сен-Мартен, в небольшую квартирку, которую снимает для дочери, упорно не отвечающей на его телефонные звонки.
Лифта нет. Он поднимается на пятый этаж, звонит в дверь. Тишина. Нил бросает взгляд на часы: три часа дня — ничего удивительного, ей есть чем заняться. Он спускается, заходит к консьержке, где в сборе все семейство. Нил обворожительно улыбается, против его английского акцента устоять невозможно, и консьержка находит время ему ответить:
— Ваша дочь не живет тут уже несколько месяцев.
— Как это здесь больше не живет? Я снимаю ей эту студию, она звонит мне раз в неделю и ни разу ничего об этом не сообщила.
Консьержка колеблется:
— На самом деле она приходит сюда только за своей почтой. — Видя растерянное лицо этого наивного родителя, она продолжает: — У вас с ней проблемы?
— Возможно.
— Ох уж эти дети! — вздыхает женщина. — Если хотите посмотреть, как она живет, то ключ справа над дверью. Найдете в щели над косяком.
Две минуты спустя Нил уже в квартире. Воздух спертый. Открывает окно: уличный шум врывается в помещение как порыв жизни. Голый матрас, пустой выключенный холодильник. В кухонном шкафу несколько банок консервов.
У Нила подкашиваются ноги. Он растягивается на матрасе, смотрит в потолок. «Ты совершенно не знаешь свою дочь. Нет больше маленькой примерной девочки, хорошей ученицы, нет студентки подготовительного отделения Ветеринарной школы, которая звонит раз в неделю. Да и существовали ли эти девочки? Может быть, это были просто маски? Или ты не заметил, когда ваш контакт прервался? Это, вероятно, произошло не вчера. А если по-честному, то существовал ли вообще этот контакт? Не искал ли ты в Сеф после смерти Люсиль просто образ ее исчезнувшей матери?»
Потолок медленно вращается, закручивается воронкой. Головокружение.
В середине дня Парис и Перейра отправляются на улицу Фобур-Сен-Мартен. Консьерж Скоарнека сыграл свою роль: он подтвердил существование девицы, восхитительной брюнетки с длиннющими волосами и семейными привычками. Куланжу как раз удалось в арабской лавочке на углу раздобыть чек, выписанный в прошлую пятницу, которым девушка заплатила за пиво и чипсы. Время: около девятнадцати часов. На чеке оказалось имя: Сефрон Джон-Сейбер, оно фигурировало и в телефонной книге вместе с адресом.
Недалеко, в десятом округе.
Сведения из охраны квартир не дали ничего, упрекнуть в чем-то мадемуазель с английским именем было невозможно. По крайней мере, на первый взгляд. Но Этель Руйер, оставшаяся на набережной Орфевр вместе с Тома, сообщила, что у девушки есть старый черный «гольф», то есть малогабаритный седан темного цвета. Именно такой видели около дома Субиза вскоре после времени предполагаемого убийства. В него садились двое потенциальных подозреваемых. Итак, один из них — девушка?
Достаточная причина, чтобы без промедления постучать в ее дверь. Или позвонить.
Парис нажимает кнопку. Два коротких звонка. Полицейские ждут. За дверью тишина, потом какое-то движение. У двери шаги. Тяжелые. Не женские. Дверь открывает заспанный мужчина и спрашивает, что им нужно. Легкий английский акцент. Учитывая возраст, он может быть ее отцом.
Перейра вытаскивает удостоверение:
— Криминальная полиция. Мы ищем мадемуазель Сефрон Джон-Сейбер. Она проживает по этому адресу?
— Что вам от нее нужно?
— Кто вы?
— Ее отец.
Парис вглядывается в загорелое, заросшее седой бородой лицо. Скроен мужчина крепко, этакий любитель приключений, слегка небрежен. Хорошо говорит по-французски.
— Ваше имя?
— Нил Джон-Сейбер.
— Ваша дочь дома?
— Почему вы об этом спрашиваете? — В голосе нотки беспокойства.
— Мы можем войти?
Нил колеблется.
Парис снова вступает в разговор, голос его звучит успокаивающе:
— Закон нам это разрешает, к тому же это в ее интересах.
Подумав для виду, Нил отходит от двери и пропускает полицейских:
— С моей дочерью что-то случилось?
Перейра проходит в середину квартиры. Осматривается, потом оборачивается к своему начальнику и качает головой:
— Никого.
Парис кивает, смотрит на постель. Простыня отсутствует. В квартире давно никто не жил.
— Ничего, насколько нам известно. Но нам бы хотелось поговорить с ней. Она, судя по всему, могла бы помочь нам в одном деле.
— В каком деле?
Парис, улыбаясь, подходит к Нилу, который так и не отошел от входной двери:
— Мы из Криминальной бригады. — Он извлекает из кармана футболку, найденную у Скоарнека, и показывает ее мужчине. — Узнаёте?
Ответ звучит как констатация факта, никаких раздумий:
— Это футболка дочери. Я купил ее в прошлом году. Где моя дочь?
— Нам бы тоже хотелось это знать. Есть предположения?
— Никаких. Есть повод для беспокойства?
— Пока нет. Вы живете в Париже? — Перейра тоже подходит к мужчине.
— Нет.
— А где?
— В Каоре.
— Хороший город. И чем вы занимаетесь?
— Ресторанный критик.
Парис не сводит глаз с глубоких морщин, изрезавших лоб Нила. Он тоже ничего не понимает. Еще один отец, который ничего не понимает.
