Харлан Кобен - Второго шанса не будет
Мне хотелось вернуться в коматозное состояние, в каком я был в больнице. Мне хотелось, чтобы меня накачали антибиотиками… Кожа нестерпимо горела. Нервные окончания были обнажены и реагировали на малейшее прикосновение.
Меня охватили чувства страха и беспомощности. Страх не позволял мне выйти из комнаты, а беспомощность – кошмарное осознание того, что я сам во всем виноват и ничем не могу облегчить боль моей девочки, – надела на меня смирительную рубаху и погрузила во тьму. Я чувствовал, что теряю рассудок.
Дни проходили, как в тумане. Почти все время я проводил у телефона, точнее, у нескольких телефонов – у домашнего и двух мобильных (своего и того, что передал похититель, для последнего я купил зарядное устройство, чтобы работал постоянно). Я лежал на диване. Телефоны располагались справа от меня. Я старался не смотреть на них, даже пялился на телевизор, действуя по старой поговорке: «Чайник, с которого не сводишь глаз, никогда не закипает». И все же исподтишка посматривал на эти чертовы телефоны, опасаясь, как бы они не улетучились, и нетерпеливо ожидая, когда же они наконец зазвонят.
Я вновь и вновь пытался восстановить ту самую неизъяснимую связь отца с дочерью, которая раньше подсказывала мне, что Тара жива. Жилка все еще билась (или, по крайней мере, я заставлял себя верить, что бьется), правда, слабо, нить превратилась в лучшем случае в волосок.
«Это твой единственный шанс…»
Вдобавок, усугубляя чувство вины, прошлой ночью мне явилась во сне женщина, не Моника – старая моя возлюбленная Рейчел. Это был один из тех снов на грани реальности, когда все кажется чужим, неправдоподобным, невозможным даже и все-таки достоверным. Мы с Рейчел были вместе. Мы так и не расстались, хотя и прожили годы врозь. Мне, как и в действительности, тридцать четыре, но ей столько, сколько было, когда она бросила меня. Тара во сне оставалась моей дочерью, и никто ее не похищал, но одновременно она являлась и дочерью Рейчел. Быть может, вам снилось когда-нибудь такое: концы с концами не сходятся, но все равно всему веришь? Когда я проснулся, сон, как это обычно бывает, забылся. Осталось лишь смутное, хотя и удивительно сильное ощущение.
Мать постоянно хлопотала вокруг меня. Вот только что притащила очередной поднос с едой. Я в очередной раз не обратил на него ни малейшего внимания, она в очередной раз произнесла: «Ты должен поддерживать силы ради Тары».
– Да, мама, ты права, сила – это главное. Сейчас я сделаю сто отжиманий, и Тара вернется.
Мама только покачала головой. Конечно, с моей стороны было жестоко так говорить. Ей ведь тоже больно. Исчезла внучка, сын в ужасном состоянии. Она вздохнула и направилась на кухню. Я не извинился, лишь посмотрел ей вслед.
Часто наведывались Риган с Тикнером. Ей-богу, при виде их вспоминаешь Шекспира с его шумом и яростью, которые ничего не означают. Детектив и фэбээровец рассказывали о чудесах техники, задействованных в поисках Тары (тут тебе и дезоксирибонуклеиновые кислоты, и скрытые камеры слежения новейшего образца, установленные в аэропортах, на железнодорожных вокзалах и транзитных пунктах). Они неустанно повторяли полицейские клише «во все углы заглянем», «иголку в стогу сена отыщем»… Я только кивал. Они заставили меня изучить фотографии разыскиваемых преступников, но моего оборванца среди них я не обнаружил.
– Мы проверили «Би энд Ти электришнз», – сообщил Риган в первый же день. – Такая компания существует, в качестве опознавательного знака используется магнитная пластинка, ее легко отлепить от автомобиля. Пару месяцев назад кто-то украл такую штуковину, но компания сочла это мелочью и заявлять о краже не стала.
– А номера?
– Таких номеров нет.
– Как это?
– Старыми воспользовались, – пояснил Риган. – Это совсем нетрудно. Отрезается левая часть от одного номера, правая – от другого, части свариваются, вот вам и новый номер.
Я тупо посмотрел на него.
– Однако есть и нечто обнадеживающее, – порадовал Риган.
– Вот как?
– Мы явно имеем дело с профессионалами. Они прекрасно отдавали себе отчет в том, что, если вы свяжетесь с нами, мы наводним своими людьми весь торговый центр. Они отыскали такое место, куда незаметно не проникнешь. Далее, они направили нас по ложному следу – заставили заниматься украденным логотипом, поддельными номерами. В общем, повторяю, профессионалы.
– И это обнадеживает, потому что…
– Как правило, профессионалы крови не жаждут.
– А чего жаждут?
– По нашему предположению, они ждут, пока вы дозреете, чтобы потребовать еще денег.
Дозрею. Похоже, замысел осуществляется. Я дозреваю.
Вскоре после провала операции с выкупом позвонил тесть. В голосе слышалось разочарование. Не хочу осуждать Эдгара – в конце концов, именно он дал деньги и намекнул, что готов дать еще. Разочарован он был прежде всего мной, тем, что вопреки его совету я обратился в полицию.
В этом он, конечно, был прав. Это я во всем виноват.
Часто приходил Ленни. Он избегал моего взгляда, потому что винил себя за совет выложить все полиции.
Я пытался принять участие в расследовании, но полиция не поощряла моих усилий. Только в кино власти делятся информацией с жертвой. Естественно, я заваливал Ригана и Тикнера вопросами. Они не отвечали. Они никогда не обсуждали со мной подробностей. К моим расспросам относились едва ли не с презрением. Допустим, мне хотелось побольше узнать о том, как обнаружили тело жены, почему ее нашли нагой. Они отмалчивались.
Судя по выражению их лиц, Риган и Тикнер постоянно переходили от чувства вины за то, что все так плохо кончилось, к подозрению, что, возможно, именно я, несчастный муж и отец, стою за этим делом. Им хотелось побольше разузнать о моем непрочном браке с Моникой. И о пропавшем револьвере. В общем, все, как говорил Ленни. Чем дальше, тем больше власти сосредотачивались на единственном имеющемся в их распоряжении подозреваемом.
Вашем покорном слуге.
По прошествии недели присутствие полиции и ФБР ощущалось меньше: Тикнер и Риган появлялись уже не каждый день, а придя, часто посматривали на часы или, извинившись, звонили по другим делам. Понять их было нетрудно. Никаких новых следов у них не было. Жизнь входила в свою колею. И что-то во мне даже радовалось этому.
Но на девятый день все изменилось.
В тот вечер я был один. Я люблю родных и друзей, но иногда мне нужно побыть наедине с собой. Все ушли до ужина. Я заказал еду в ближайшем ресторане и, получив оную, согласно маминой инструкции поел, чтобы набраться сил. Потом отправился спать.
Я посмотрел на будильник, стоявший на тумбочке у изголовья кровати. Потому и запомнил время – двадцать два часа восемнадцать минут. Рассеянно посмотрел в окно и едва не пропустил нечто необычное – во всяком случае, сознание его не отметило, но взгляд зафиксировал. Я пригляделся повнимательнее.
На дорожке, застыв, как статуя, не сводя глаз с моего дома, стояла женщина. (То есть мне показалось, будто она не сводит глаз. Утверждать с уверенностью не возьмусь.) Насколько я понял, у нее были длинные волосы.
Я колебался, не зная, что предпринять. О моем деле до сих пор говорили в новостных передачах. Репортеры болтались около дома круглыми сутками. Я оглядел улицу. Ни машин, ни телевизионных фургонов. Она пришла пешком. Впрочем, в этом не было ничего необычного. Я живу в пригороде. Люди здесь всегда гуляют, кто с собакой, кто с супругой или супругом, иногда и то и другое. Одинокая женщина – тоже не сенсация.
Только вот зачем она здесь остановилась?
«Любопытство явно нездоровое», – решил я.
Женщина показалась мне высокой. По спине пробежал неприятный холодок. Я схватил рубаху и натянул прямо на пижаму. Затем – тренировочные брюки. Снова глянул в окно. Женщина, похоже, напряглась.
Она заметила меня.
Не успел я моргнуть, как она поспешно зашагала прочь. Я почувствовал стеснение в груди. Попробовал открыть окно. Заело. Я дернул за ручку. Рама подалась, и я выглянул в образовавшуюся щель.
– Стойте!
Женщина ускорила шаг.
– Подождите же!
Она перешла на бег. Я отпрянул от окна. Где шлепанцы, я понятия не имел, а туфли надевать не было времени. Я выбежал из дома. Трава щекотала подошвы. Я помчался в направлении, куда она ушла. Но тщетно – я потерял ее.
Вернувшись домой, я позвонил Ригану и рассказал ему о случившемся. Звучал мой рассказ довольно глупо, я сам это почувствовал. Перед домом стоит женщина. Великое дело! На Ригана это тоже не произвело впечатления. Решив в конце концов, что все это ерунда, просто какая-то любопытная соседка, я залез под одеяло, выключил телевизор и закрыл глаза.
Но ночь еще не окончилась.
В четыре утра зазвонил телефон. Пребывал я в состоянии, которое квалифицирую как сон. Но вообще-то по-настоящему я теперь не сплю – так, дремлю. Ночи и дни тянутся, как резина. Одно отделено от другого тончайшим занавесом. Ночью удается отдохнуть телу, но мозг неутомимо работает.
