Мартин Сутер - Small World
У балюстрады на террасе стояла Элли, третья жена Томаса Коха, и наблюдала все это действо. Томас познакомился с ней в начале семидесятых. Карл Лагерфельд тогда только недавно принял на себя руководство фирмой «Шанель». Элли Фридриксен была одной из самых любимых его манекенщиц. Через год она вышла замуж за Томаса Коха. Через десять стала жить самостоятельной жизнью и как можно дальше от Томаса.
Рядом с ней стояла Инга Бауэр, шведка, она была намного моложе Элли и в двадцать пять вышла замуж за промышленника из окружения Томаса Коха. Обе женщины подружились очень быстро.
— Если бы я знала, что Кони не пригласили, я бы не пришла. Инга махнула в сторону свадебных гостей.
— А их ты находишь интереснее?
Элли одарила обнявшуюся пару, проплывшую мимо террасы, своей шанелевой улыбкой.
— Нет, конечно, но Томас — да.
— А ты?
Элли отпила из бокала глоток шампанского.
— Я? Я собираюсь разводиться.
Капелла сельских музыкантов под соснами заиграла свадебную величальную. Гости тут же стали подпевать. Все поднялись и выпили за здоровье молодых.
— Бедная девочка.
— Если это и есть та женщина, — сказала с удивлением Инга, — которую он все время искал, то любая другая из тех, что были раньше, была бы ничем не хуже. Элли насмешливо посмотрела на нее.
— Симона стала просто актуальна, пришел тот момент, когда Эльвира решила, что пришло время и для Урса. Так когда-то стала актуальной его мать, поскольку Эльвира решила, что пришло время для Томаса.
— Это звучит так, будто грядет конец света, — засмеялась Инга.
— А ты оглянись вокруг, — возразила Элли. — Разве это не конец света?
Эльвира Зенн установила свой «трон» в палатке для невесты и, казалось, подтверждала всем своим видом, что преклонный возраст не помеха для любви. Она сияла от удовольствия и сверкала бриллиантами, была остроумна и обаятельна и все время следила за тем, чтобы между ее прямой спиной и мягкой спинкой кресла оставалось пространство шириной в ладонь.
Томас расположился напротив нее и чувствовал себя менее раскованно. Его смущало поведение Элли. Обычно они изображали на светских раундах счастливую супружескую пару, и рецепт идеального брака был для всех таков: личная свобода каждому. Но сегодня она держалась холодно. Отказалась обойти с .ним гостей, как бы исполняя роль матери жениха, перекинулась не более чем двумя фразами с родителями невесты (парой, экипированной в честь такого события чересчур нарядно и плохо скрывавшей свой восторг по поводу партии, сделанной их дочерью, взлетевшей столь высоко над их привычным окружением). Элли совершенно откровенно держала дистанцию, не желая иметь с ним ничего общего.
Да и со своим сегодняшним положением на вторых ролях он тоже никак не мог смириться. До сих пор на всех семейных приемах в центре внимания всегда был он. На сей раз все было иначе. Триумф праздновал Урс, на него смотрели как на будущего главу концерна. К этому Томас тоже еще не был готов.
Но что больше всего выбило его из колеи, так это поведение Кони Ланга. Прежде он объявился бы здесь, будь у него приглашение или нет. Кони, конечно, застрял бы у ворот, охрана не пропустила бы его, но в подобных ситуациях он умел проявлять особое высокомерие, и тогда кто-нибудь из охраны пришел бы к Томасу и сказал: «У ворот стоит господин, который утверждает, что он ваш старейший друг-приятель и якобы забыл приглашение дома».
Но на сей раз этого не случится. Он в Италии. И прислал Урсу и Симоне стандартную открытку с пожеланиями счастья и прекрасный букет от «Blossoms», самого респектабельного цветочного магазина в городе. Томасу же он написал лично.
Дорогой Томи!
Через несколько дней для тебя начнется новый период жизни. Твой сын создаст свою семью, и тем самым будет сделан последний шаг для передачи эстафеты в его руки. Вскоре ты отойдешь на такие позиции, откуда с чувством успокоения будешь видеть, что твое и Эльвирино дело находится в хороших руках.
И в моей .жизни тоже произошел решительный поворот. Представь, я познакомился на старости лет с женщиной моей мечты. Я влюблен как гимназист, перестал пить, и жизнь, которая в последнее время сыграла со мной (и тем самым с вами толке) злую шутку, вдруг стала ко мне благосклонна.
Разве это не странно, что мы опять в одно и то .же время, хотя и в разных местах, переживаем важную перемену в .жизни? Не возникает ли и у тебя иногда ощущение, что наши судьбы тесно и неразрывно связаны, хотим мы того или нет?
Мы совершаем вдвоем небольшое сентиментальное путешествие по Италии. Когда мы обедали под аркадой на площади Сан-Марко, я вдруг явственно увидел нас здесь маленькими мальчиками и как Эльвира с Анной по очереди фотографируют нас. Ты помнишь? Тебе очень хотелось поймать голубя, ты бросился за ним и, упав, разбил себе колено в кровь. Анна промыла его тебе в том самом ресторане, где мы сегодня обедали, и перевязала камчатной салфеткой, а Эльвире стало плохо, когда она увидела кровь.
Сколько .же с тех пор утекло времени? Шестьдесят лет или шесть дней?
На следующей неделе мы вернемся в Швейцарию. Ты будешь приятно поражен, когда познакомишься с Розмари.
Желаю тебе от всего сердца только одного хорошего.
Не забывший старую дружбу
твой Кони
Томас Кох никак не мог вспомнить себя и Кони детьми в Венеции.
— Не пройтись ли нам немного? — спросила Эльвира. Гости за ее столом поднялись. Томас подал ей руку. Они медленно двинулись по празднично убранному парку.
— Что тебя гнетет?
— Да ничего, а почему ты об этом спрашиваешь?
— Ты все время напряженно размышляешь.
— Ну, когда единственное дитя женится… Эльвира улыбнулась.
— Это больно только в первый раз.
Теперь уже и Томас улыбнулся. Они сели на скамейку, стоявшую несколько в стороне.
— Мы в детстве были в Венеции? Кони, я, ты и Анна?
Эльвира насторожилась.
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Кони написал из Венеции. Он вспомнил, как я погнался на площади Сан-Марко за голубем и разбил себе колено. Анна перевязала мне рану в ресторане салфеткой, а тебе от этого стало плохо.
— Что за глупости, — сказала Эльвира.
Свадьбу играли допоздна. Когда стемнело, в парке зажгли лампионы и факелы. «Pasadena Roof Orchestra» играла вальсы-бостоны и фокстроты, и пары танцевали на большой террасе. Возле маленького павильона в рододендроновых кустах кто-то пел под гитару голосом Донована, и неудивительно, потому что это он и был, а в большой палатке за роялем сидел Джордж Бейл и играл из «American Songbook».
В одиннадцать часов устроили такой грандиозный фейерверк, что люди в городских кафе на бульваре внизу в восторге хлопали в ладоши. После фейерверка гости начали расходиться.
Урс до полуночи всех угощал и здорово напился. Симона пыталась скрыть свое разочарование, и понадобилось незаметное, но энергичное вмешательство Эльвиры, чтобы новобрачные сели наконец в дожидавшийся их лимузин «Just married!» (Новобрачные (традиционная надпись на свадебном автомобиле; англ.)).
Около двух часов ночи Томас Кох, крепко подвыпив, уселся рядом с Джорджем Бейлом за рояль и начал «лабать» «Oh when the Saints» (Хит Луи Армстронга «Когда святые маршируют».), ему любезно аккомпанировал пианист, чей гонорар составил в этот вечер восемнадцать тысяч франков, «исполнение» было восторженно встречено самыми стойкими из гостей-
В три часа ночи ушли последние. Выдохшийся персонал погасил лампионы и еще долго потом дымившиеся факелы.
Томас Кох взял в свою комнату пиво. Когда он сел с пивом на край постели, взгляд его упал на записку, написанную почерком его жены.
«Не могли бы мы завтра поговорить? Предлагаю встретиться после обеда в библиотеке. Элли».
На следующий день уже с утра Эльвира, охваченная нетерпением немедленно увидеть письмо Конрада Ланга, направилась по дорожке вверх — от «Выдела» к вилле. Палатки уже убрали, и все следы праздника исчезли.
Томас занимал одну часть дома, Элли другую, а Урс жил наверху.
Войдя в холл, Эльвира увидела, как Элли вышла из библиотеки; помахала ей и стала подниматься по широкой лестнице на второй этаж.
На пороге библиотеки показался Томас.
— Элли! — позвал он и тут заметил мачеху. — Она хочет развестись. Ты можешь это понять?
Эльвира пожала плечами. Она не понимала, как можно разорвать такой брак, но это ее не удивило. Она знала, что жить с Томасом очень тяжело и что женщина, решившаяся однажды на развод с ним, встретит в суде понимание. Значит, бороться придется только за ограничение материальных потерь. У Эльвиры были для таких дел хорошие адвокаты. Она знала Элли как разумную и трезвую женщину, с которой можно разговаривать. Этот развод сам по себе будет вполне управляемым. Трудно будет только с Томасом из-за его ущемленного самолюбия.
Она прошла с ним в его «холостяцкую» комнату, выслушала все жалобы и причитания, разделила с ним его возмущение и даже поддакнула по поводу Элли, пока ее быстро улетучивающееся терпение еще позволяло ей это. Затем заговорила о письме Конрада Ланга. Томас не мог вспомнить, куда дел его, знал только, что видел его перед самым обедом. Эльвира прикинула, что к чему, и нашла письмо смятым в кармане его шлафрока. Она разгладила его и внимательно прочла. Потом опять смяла в кулаке.
