Нацуо Кирино - Реальный мир
– Потому что хочу проверить: могла ли я убить, оказавшись на твоем месте?
Червяк замолчал, и надолго.
Я посмотрела в окно, на котором не была задернута штора. В нем отображалось мое пустое лицо с прижатым к уху мобильником. На стекле не было ни одной царапины.
Червяк впервые позвонил на мой мобильник вечером после ужина, как раз, когда у меня с отцом была в самом разгаре словесная перепалка. Отец настолько вышел из себя, что даже лишился дара речи! И все из-за того, что я ему сказала, что не буду сдавать вступительные экзамены в университет.
– И кем же ты собираешься стать?
Кем стать? Знаю ли это я сама?
Если требуется ответить прямо сейчас, то могу только сказать, что буду стоять за прилавком в «Беттине» или пойду учиться на хостес. Но, услышав это, отец определенно разрыдается. Отцу нравится работать в массмедиа, но при этом он до нетерпимости консервативен. Примитивный и неинтересный человек.
– Каким-нибудь ныне модным Винни-Пухом?! Брось эти шутки! – горячился отец. – Сперва, может, тебе и будет хорошо, а что потом? Перестань вести себя, как ребенок.
Но я и не вела себя, как ребенок.
Я просто не знала, что мне делать. В старших классах школы я все яснее осознавала свою сексуальную ориентацию, и все ближе приближалось время, когда мне надо будет сделать выбор: продолжать жить, обманывая окружающих, или открыться всему миру. Пока я еще не могла принять решение, и у меня не было ни сил, ни времени думать об учебе в университете.
В те дни я даже несколько раз порадовалась, что мамы уже нет в живых.
Я молчала, и отец начал читать свои нравоучения. Бабушка принесла очищенные персики и потихоньку ретировалась в свою комнату. Я заметила, что отец выбирает слова, понимая, что дед и бабушка могут подслушивать.
– Ты будешь сожалеть, что не поступила в университет! Я в этом уверен, потому что знаю многих таких молодых людей. Только встав взрослыми и выйдя в мир, они поняли, в каких благоприятных условиях росли, и потом сожалели, что упустили свой шанс. То же случилось и с моей помощницей. Она сказала, что не знает, почему не поступила на факультет фотографии Японской академии искусств. Она провалилась на вступительных экзаменах и больше не стала поступать. Но тем не менее она бросила вызов судьбе и устроилась на работу, чтобы заниматься любимым делом – фотографией. Я ею восхищаюсь, так как она сама выбрала свой жизненный путь. А ты даже этого не можешь. Ты не знаешь мира, а когда выйдешь в него, то разочаруешься. Но тогда будет уже поздно!
Нет, не поздно, ибо я уже давно вышла в мир…
Но это не тот мир, о котором говорил отец, это мир эмоций.
Я бы хотела сказать об этом, но для этого должна была бы открыться, что я лесбиянка. На это у меня не было мужества. Поэтому все, что я могла сделать, – надуться и принять недовольный вид.
– Во всяком случае, ты ведь любила искусство, может, тебе следует продолжить его изучать?
– Наверное, уже поздно.
Эти слова были своего рода компромиссом и могли отсрочить принятие окончательного решения.
Но я ненавидела себя за это.
Лицо отца неожиданно просветлело:
– Совсем не поздно. Ты можешь пойти в подготовительную школу. Я узнаю, куда лучше всего.
Из соседней комнаты послышался облегченный вздох деда.
Обстановка в нашем доме была довольно сложной. После смерти матери отец не мог уехать из этого дома, если бы даже и захотел стать свободным. На нем висел кредит на двадцать лет, за счет которого он построил дом на две семьи. При этом в случае смерти дедушки и бабушки земля переходила ко мне как к прямой наследнице. В этом случае я могла бы выгнать своего отца из дома! Эта мысль значительно улучшила мое настроение.
– У тебя мобильник звонит, – сказал отец, указав на мои шорты. Достав телефон, я увидела, что звонит Тоси.
– Это Тоси, – сказала я. Вздохнув с облегчением, отец потянулся за сигаретой. Похоже, он был доволен, что звонок был не от парня.
– Алло, слушаю.
– Извините за беспокойство, – послышался, к моему удивлению, мужской голос. Прижав мобильник к уху, я стала медленно подниматься по лестнице. Было слышно, как внизу отец объясняет деду и бабушке, которые вышли из своей комнаты:
– Она сейчас в таком возрасте, когда трудно сказать, взрослая она или еще ребенок…
– А ты кто такой и почему у тебя мобильник Тоси? – спросила я, войдя в свою комнату.
– Это Киеми-сан, не так ли?
– Да, я Киеми.
Я догадалась, что в руки этого парня как-то попал мобильник Тоси и он сейчас названивает женщинам, чьи номера в нем забиты. Тембр моего голоса низкий, поэтому меня по телефону редко воспринимают как женщину. Парень робко извинился и собирался разъединиться.
– Подожди, я девушка. Откуда у тебя этот мобильник?
– Я его нашел и хотел бы вернуть владелице.
Я объяснила, что надо позвонить по номеру «Мой дом» в памяти телефона.
– Понял, – ответил он и добавил: – Почему, хотя вы и девушка, говорите о себе «орэ» и грубо разговариваете?
Рассердившись, я парировала:
– А тебе сколько лет?
– Семнадцать, учусь в последнем классе школы.
– Ну и дурень ты большой, – сказала я и собиралась разъединиться, когда он вдруг сказал:
– А сегодня я убил свою мать.
Подумав, что это шутка, я подыграла ему:
– Ну и что! Я сама три года назад убила свою.
И это не было ложью. Конечно, я не убила ее своими руками, но это произошло у меня в душе.
Рак яичника обнаружили у моей матери в апреле, когда я еще только была в седьмом классе, а умерла она в октябре, когда я училась в девятом классе, так что три года учебы совпали с болезнью моей матери. От обнаружения рака и до смерти, как правило, проходит значительное время, и этот период тяжело сказывается на окружающих. Было бы ошибкой утверждать, что моя мать примирилась с болезнью. Правда, случалось, что она вела себя спокойно, но большей частью была вне себя от горя и постоянно жаловалась на свою судьбу. А ведь ей было всего тридцать восемь лет.
Отец иногда совсем не возвращался домой, и это было, с моей точки зрения, довольно безнравственно, так как еще больше способствовало вспышкам эмоциональной неуравновешенности матери, и мы, семья, не знали, как с ней в эти моменты справиться. Иногда она крепко обнимала меня и просила прощения, в другое время – грубо отталкивала нас от себя. Нам приходилось мириться с подобными резкими сменами настроения. Все это настолько меня мучило и изматывало, что я просто не знала, как мне поступить. К тому же как раз в это время у меня появились подозрения, не лесбиянка ли я. Когда я осознала, что мать слишком поглощена своей болезнью, чтобы еще и задумываться над моими проблемами, то почувствовала себя полностью одинокой и ушла в себя со своими мрачными переживаниями. В результате душевных мук я приняла решение отказаться от своей матери. Я убедила себя в том, что мать умерла еще тогда, когда стало известно о ее болезни, а то, что сейчас лежит в кровати, – просто живой труп.
Перед кончиной матери отец зашел за мной, но я отказалась выйти из комнаты.
– Иди, мать хочет повидать тебя.
– Не пойду, – сказала я, держа в руках Тедди, и отрицательно покачала головой.
– Я понимаю, тебе страшно. Но не бойся. Она умирает, и ты должна попрощаться с ней. – Он почти плакал, но меня это не тронуло. Идти, потому что она при смерти, и при этом фальшиво улыбаться! И это всё? А как же мои чувства? Беспорядочные мысли проносились у меня в голове.
– Маме будет очень грустно.
– Ничего не поделаешь. Всем грустно.
– И тебе не жаль, что она умирает? Ты ведь ее единственная дочь…
А она для меня – единственная мать.
Я не собиралась мстить, но мне хотелось, чтобы моя мать, хотя бы умирая, подумала об отношениях со своей дочерью.
Махнув рукой, отец вышел из комнаты. Вскоре после этого зазвенело оконное стекло. Посмотрев, я увидела на нем трещину, как будто кто-то бросил в него камешек. Тедди задрожал от испуга. Я открыла окно и посмотрела на улицу. Было совсем темно, перед домом горел уличный фонарь, и никого не было видно. Сразу после этого зазвонил телефон, и я узнала, что моя мать умерла.
– Так вы думаете, что этот камешек и была ваша мать? – задумчиво сказал парень, услышав мой рассказ.
– Я не знаю. Это больше смахивает на историю с привидениями, поэтому я никому об этом не рассказывала. Ты первый.
– Почему не рассказывали?
– Просто не хотела, но, если честно… – сказав это, я замолчала. Почему я так откровенна с парнем, с которым даже ни разу не встречалась?
– Так что было дальше? Я хочу услышать.
Парень был со мной откровенен, и я принялась рассказывать, подбирая слова:
– Думаю, что мать осуждала меня. Ненавидела ли она меня, не знаю. Но если ненавидела, то и после смерти ее призрак будет витать в воздухе. Когда она умерла, я впервые испугалась. Дело не в том, что я боялась ее или ее призрака. Мне стало страшно от того, насколько тесными могут быть узы между людьми… Поэтому-то, когда я решила от нее отказаться, у меня возникло такое чувство, что я убила свою мать.
