Тэми Хоуг - Ночные грехи
Солнце встало уже почти час назад, и его бледные лучи проникали внутрь церкви сквозь витражи. Квадратики и овалы мягких цветов робко мерцали на серой однотонной ковровой дорожке, бегущей по центральному проходу.
Ханна была бледной и изнуренной, глаза лихорадочно блестели. Том поинтересовался, когда она в последний раз ела и спала больше, чем час-два. Ее золотистые волосы потускнели, и она небрежно собрала их на затылке в конский хвост. Огромный черный хлопчатобумажный свитер скрывал ее худобу, но Том видел ее запястья и кисти рук, когда она сжала их у себя на коленях. Они были такие изящные, как резные фигурки из слоновой кости, с почти полупрозрачной кожей на них. Он протянул ей руку, и она сразу ухватилась за нее обеими ладонями.
— Что вы имеете в виду? — осторожно переспросил Том.
— Прошлой ночью. Это было похоже на сон, но это не было сном. Это как… э-э-э… видение. Я понимаю, звучит безумно, — добавила она поспешно, — но это точно было. Так реально, трехмерно… Он был одет в пижаму, я никогда не видела ее раньше, и у него была повязка… — Она замолчала, разочарованная, недовольная собой. — Я говорю, как сумасшедшая, но это произошло, и это было как в жизни. Вы не верите мне, да?
— Конечно, я верю вам, Ханна, — прошептал Том. — Я не знаю, что с этим делать, но я верю, что вы что-то видели. Как вы думаете, что это было?
Видение. Астральная проекция… Экстрасенсорика или что-то еще. Неважно, как она назвала это явление, но прозвучало, как отчаянный бред отчаявшейся женщины.
— Я не знаю, — сказала Ханна, вздохнув и опустив плечи.
Отец Том тщательно взвешивал слова, понимая, что переступил через тонкую грань и оказался на опасной территории.
— Вы переживаете огромный стресс, Ханна. Вы хотите видеть Джоша больше, чем дышать. И нет ничего необычного в том, что вы увидели его во сне, который показался реальностью.
— Это не сон, — настаивала она упрямо.
— Что думает Пол?
— Я не говорила ему.
Она отстранилась от Тома, положила руки на колени и печально посмотрела на кольцо, которое Пол надел ей на палец, как символ их любви и союза. Не предает ли она его своими сомнениями? Или он предал их всех? Вопросы сплетались в животе, словно клубок змей, ядовитых, отвратительных существ, над которыми она не имела контроля. Ханна перевела взгляд на парящий сводчатый потолок церкви, на сложную стеклянную мозаику Иисуса с ягненком в руках в высоком окне. Она разглядывала украшенное резьбой распятие Христа, устремившего свой взгляд на престол со своего места на кресте. Пустая церковь казалась ей огромной холодной пещерой, и она почувствовала себя маленькой и беспомощной.
— Вчера полиция попросила его дать отпечатки пальцев, — пробормотала Ханна приглушенным тоном, словно на исповеди.
— Я знаю.
— Они не говорят это, но думают, что он в этом замешан.
— А что вы думаете? — осторожно спросил отец Том.
Ханна ответила не сразу, прислушиваясь, как змеи снова начали свиваться в клубок внутри нее.
— Я не знаю, — наконец выдохнула она, закрыла глаза и судорожно перевела дыхание. — Не стоило бы сомневаться в нем. Он мой муж. Он — единственный человек, кому я должна доверять. Я привыкла к мысли, что мы самые счастливые и удачливые люди на земле, — прошептала Ханна. — Раньше мы действительно любили друг друга. Доверяли. Уважали. Мы создали семью. У нас были свои приоритеты. Сейчас я задумываюсь, а было ли все на самом деле или это был просто преходящий момент. Я чувствую себя, как если бы наши жизни поместили в один самолет только на то время, а сейчас мы летим в разных направлениях, так далеко друг от друга, что даже не можем общаться. И я чувствую себя такой обманутой и такой глупой. И я не знаю, что делать.
Она выглядела потерянной. Способная и умная, но совершенно не подготовленная к подобной катастрофе в своей судьбе. Она жила той жизнью, о которой большинство людей могло только мечтать. Она выросла в любящей семье, ей был дан ряд преимуществ, она многого достигла и во многом преуспела, вышла замуж за красивого мужчину и создала отличную семью. Она никогда не думала, что ей придется бороться с такой болью и бедой, и не имела никаких навыков для борьбы. Том видел в ней сейчас просто ошеломленную и беззащитную женщину и поймал себя на том, что проклинает Бога за излишнюю к ней жестокость.
— О, Ханна, — прошептал Том. Он не пытался удержаться от желания отбросить прядь волос с ее щеки. Его хорошо обучали искусству сострадания, но если он когда-то и владел мудростью, она покидала его рядом с этой женщиной. Он не мог предложить ей ничего, кроме пустых слов… и себя.
Ханна повернулась к Тому и положила голову ему на плечо. Ее слезы быстро промочили свитер. Ее приглушенные слова рвали его сердце на части.
— Я просто не понимаю! Я так старалась!..
Справиться с тем, что никогда не должно было коснуться ее жизни.
Том обнял ее руками и нежно держал, как бы защищая ото всего мира. Он оглядел свою пустую церковь с лампадками — небольшими язычками пламени за кобальтовым стеклом, символами надежды, которая угасала и умирала без ответа. Страх, что охватил его изнутри, заставил плотнее сжать руки вокруг Ханны, и она ответно обвила его руками, зарыв пальцы в мягкую шерсть его свитера. Том нежно погладил ее по спине, задержал руку в тонких волосах на затылке. Он вдохнул ее чистый, сладкий запах, и его охватила щемящая тоска, неизведанная ранее. Желание испытать ту любовь, которую разделяют мужчины и женщины с сотворения мира.
Он не спросил почему. Почему Ханна. Почему именно сейчас. Вопросы и упреки могли подождать. Желание — нет. Том крепко держал ее, затаив дыхание, и молился, чтобы время остановилось хоть на мгновение, потому что понимал — это не могло продлиться долго. Он прикоснулся губами к ее виску, оставив нежный поцелуй, и почувствовал вкус ее слез, соленый и теплый.
— Грешники!
Обвинение раздалось как гром среди ясного неба. Но это не было гласом Божьим, вопль издал Альберт Флетчер. Дьякон появился из-за ширмы, скрывавшей дверь в ризницу. Он слетел вниз по лестнице, как черный призрак, с дикими глазами и оскалившимся ртом, держа в руках огромную керамическую чашу. В то же самое время двери притвора в задней части церкви приоткрылись, и верующие, пришедшие на утреннюю мессу, застыли, оторопев от вида странной картины, открывшейся перед ними.
Отец Том вскочил на ноги. Ханна повернулась к Флетчеру лицом. Он навалился на нее с сумасшедшим визгом, похожим на звуки ночного кошмара.
— Горите, грешники! — закричал он и выплеснул содержимое чаши.
Святая вода ударилась о Ханну, как о стену, и расплескалась на отца Тома. Пожилая женщина у дверей испуганно ахнула.
— Альберт! — пронзительно закричал Том.
— Возмездие за грех — смерть!
Он не слышал ничего, ослепленный злобой, или не желал ничего слышать, что сказал бы ему отец Том.
— Порочная дочь Евы!
Флетчер швырнул керамическую чашу в Ханну. Она вскрикнула, пытаясь увернуться в сторону и одновременно отразить удар. Том бросился перед нею и взвизгнул, поскольку чаша угодила в него и, словно ракета, отскочила от правого бедра. Она с грохотом упала на сиденье церковной скамьи перед ним и слетела на пол, расколовшись с громким треском. Не обращая внимания на боль, Том бросился в проход, пытаясь схватить Флетчера. Но дьякон отскочил назад за пределы досягаемого.
— Возмездие за грех — смерть! — закричал он снова, отступая по ступеням к алтарю.
— Альберт, прекратите! — потребовал Том, энергично двигаясь к нему. — Послушайте меня! Вы не контролируете себя. Вы не знаете, что творите. Вы не разобрались в том, что увидели. Теперь успокойтесь, и мы все обсудим.
Флетчер, не останавливаясь, двигался к алтарю, не спуская своих прищуренных глаз с отца Тома.
— «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные»,[8] — процитировал он утробным монотонным голосом и отступил в алтарь, заложив руки за спину и нервно перебирая пальцами. Его лицо побледнело и блестело, как воск, от выступившего пота. Мышцы напряглись, кожа натянулась на костях, как на барабане, и судорожно подергивалась.
На последней ступеньке отец Том сбавил темп и медленно протянул руку. Должен ли он был это предвидеть? Должен ли был что-то сделать раньше, чтобы предотвратить это? Он всегда думал об Альберте Флетчере как об одержимом, но не как о сумасшедшем. Бывали идеи и похуже, чем навязчивая идея Бога. Но безумие было безумием. Он протянул ему руку с намерением вытащить его набожность обратно через грань безумия.
— Вы не понимаете, Альберт, — тихо сказал он. — Пойдемте со мной и дайте мне шанс объяснить.
— Лжепророк! Сын сатаны! — Дьякон взмахнул рукой и основанием тяжелого медного подсвечника ударил отца Тома по голове.
