Виктор Пронин - Ошибка в объекте
Тетрадзе вошел в кабинет стремительно, будто за ним гнались, будто у него было всего несколько секунд, чтобы спастись.
— Валентин Сергеевич! За что меня здесь держат? Вы спите дома, вы кушаете, где хотите, вы дышите воздухом…
— На вашей одежде следы преступления,— терпеливо произнес Демин.— Как вы посоветуете мне поступить?
— Посмотрите мне в глаза! Посмотрите! Неужели вы не видите, что это глаза честного человека? Отвечайте, Валентин Сергеевич, неужели такие глаза могут быть у убийцы?! — Тетрадзе перегнулся через стол, чтобы следователю было виднее, какие у него глаза.
— Посмотрел,— сказал Демин.— Очень красивые глаза.
— Знаю, что красивые, мне об этом все женщины говорят!
— Я не специалист по глазам, Тамаз. Точно такие же глаза могут быть у человека, потерявшего три рубля, у человека, которого машина обдала грязью, от которого ушла девушка… Разве нет?
— Вы правы,— Тетрадзе устало опустился на стул.— Вы правы.
— Прекрасно вас понимаю. Мне не удалось получить ничего, что бы сняло с вас подозрение, Тамаз. Ищем еще одного участника веселого застолья в доме Жигунова. Пока не нашли.
— И не можете найти?— спросил Тетрадзе как-то замедленно, словно думая о чем-то другом.— Не можете найти… Когда я уходил, он оставался… Когда я пришёл второй раз — его уже не было… Но лежали окровавленные люди… А его не было! Я понял! — торжественно заявил Тетрадзе и встал.— Это он. Он все это совершил Он преступник.
— Может быть,— бесцветно сказал Демин.— А следы крови на вас.
— А знаете, что я скажу…— Тетрадзе некоторое время смотрел на Демина как-то невидяще, словно припоминая что-то полузабытое.— Я сейчас такое скажу… Вы сразу меня отпустите…
— Внимательно вас слушаю.
— Вы не искали этого молодого человека на Кавказе?
— До Кавказа еще не добрались.
— Напрасно. С Кавказа надо было начинать! — свистящим шепотом произнес Тетрадзе.— Я дал ему адрес моей мамы. Да! Сидим за столом, говорим хорошие слова, почему не пригласить человека в гости? Пригласил. И он записал адрес
— Уж коли вы дали ему адрес, может, и мне не откажете? — усмехнулся Демин.
— Тоже хотите отдохнуть в Лагодехах?
— И немедленно. С завтрашнего утра.
— О! — Тетрадзе хлопнул себя ладонью по лбу.— И как я сразу не подумал! Знаете, это нетронутый уголок первозданной природы! Заповедник, прекрасный грузинский заповедник Лагодехи! О! Как я хочу домой!
Борисихин в отличие от Тетрадзе выглядел расслабленным и каким-то безразличным. Молча кивнул, сел на предложенный стул. Обхватил колени ладонями да так и остался сидеть.
— Пока меня не было, вы, говорят, признались в преступлении?— спросил Демин.
— Признался,— кивнул Борисихин.
— Расскажите, как все случилось?
— Я все написал… Но, кажется, здесь любят без конца повторять одно и то же.
— Открою профессиональный секрет,— сказал Демин,— повторяться не любим. Но вынуждены, поскольку человек, который врет, не может удержаться от того, чтобы каждый повтор дополнять все новыми и новыми подробностями. А человек, который говорит правду, не может ее изменить, и его показания не отличаются от предыдущих. Давайте не будем с кондачка судить о работе другого.
— Они напоили мою жену… Если бы я не пришел, они бы могли воспользоваться ее состоянием… К тому шло. Сначала они сказали, что ее нет, потом говорили, что пусть, дескать, проспится у них, потом длинный сказал, что он берет ее себе на ночь… В общем, я к тому времени был… был в возбужденном состоянии.
— Представляю.
— А когда уходил, старик… Придется, говорит, и мне сегодня одному ночку коротать… И смеется. Беззубый, лысый, толстый, небритый… Ну, я ему и врезал. Что-то под руку подвернулось… В общем, перестал смеяться.
— Он упал?
— Старик был в таком состоянии, что на него достаточно было дунуть, чтобы он рухнул в снег.
— Значит, упал?
— Вероятнее всего. Я уже не смотрел. Ударил его и тут же к жене.
— В больницу зачем приходили?
— Чтобы узнать о старике… Вдруг, думаю, нечаянно убийцей стал.
— Почему же не узнали открыто? Зачем понадобилось пробираться черным ходом?
— Ну, как… Начну узнавать, сразу догадаются… Решил потихоньку… Надо же знать, как вести себя.
— Вы ударили его молотком?
— Нет, какой молоток в снегу… Поленом.
— Старику лучше,— сказал Демин.
— Да? — приподнялся на стуле Борисихин и тут же снова сел.— Даже не знаю, радоваться этому или нет… Сволочь он. Не надо бы ему жить.
Что-то все сегодня с сюрпризами, подумал Демин. Неужели пребывание в закрытом помещении так действует на людей, что они начинают ценить правду? Или дело в другом — уточняют свои позиции, готовятся к длительной обороне?
— Входите,— сказал он, увидев в дверях Жигунова Конвоир остался в коридоре, а Михаил, закрыв за собой дверь, оказался лицом к лицу со следователем.
— Вы в самом деле подозреваете меня? Или мое пребывание здесь — хитрый ход, чтобы сбить с толку настоящего преступника? — Жигунов был напряжен, глаза его лихорадочно блестели, по всему было видно, что он держится из последних сил.
— А как вы сами думаете? — Демин показал на стул.— Садитесь, в ногах правды нет.
— А в чем она? В стуле, который предлагаете? В камере? Или в тюрьме, куда собираетесь меня посадить?
— Вы задаете столько вопросов, что я не знаю, на какой отвечать. Поскольку я задал только один вопрос, ответьте сначала вы — чем сами объясняете свое пребывание здесь?
— Своеволием.
— Хорошо. Теперь мой ответ. Вас задержали правильно. Судите сами… Произошло опасное преступление. Есть жертвы. У вас с отцом отношения плохие. Вы почти год не общались. И тем не менее весь день провели у отца. Могу я допустить, что неосторожное слово, намек, взгляд заставят вас потерять самообладание? Могу я сделать такое допущение?
— Но ведь этого не было…— без прежней уверенности добавил Жигунов.
— Не очень убедительно, согласитесь. Что происходит дальше? В доме пожар, убит человек, через сутки умирает еще один. Я спрашиваю — где вы были? Где провели ночь? Вы не помните. У вас дома при обыске находят шарф.
— Это не мой шарф!
— Подождите, Жигунов. Находят шарф. Эксперты утверждают — ворсинки от этого шарфа остались на заборе. То есть вы ушли из дома отца тайком, чтобы не видели соседи. Как понимать? Причем шарф находят не на вешалке, а спрятанным. И на нем кровь, которая по группе совпадает с кровью вашего отца.
— Шарф не мой.
— Как он оказался в вашей комнате общежития? Как на нем появилась кровь вашего отца?
— Не знаю.
— Давайте думать вместе. Вы много выпили в тот день?
— Получилось нечто странное… Этот кавказец со своими тостами, длинный парень с деньгами, шалопутная Борисихина с глазками… Все это как-то подействовало, даже не могу объяснить, почему так много пил.
— Другими словами, ничего не помните?
— Нет, почему же… Кое-что помню.
— Вы ушли в калитку или через щель в заборе?
— Не могу сказать… Об этой щели я знал, ведь в доме прожил много лет… Мог уйти и через щель.
— Что было дальше?
— Домой пошел, в общежитие. Жена меня, конечно выперла. И правильно сделала. Одобряю. Говорит, при веди себя в порядок, потом приходи. Одобряю,— повторил Жигунов.
— Это вы сейчас так говорите, а тогда? Как поступили тогда?
— Обиделся.
— За обидой следуют действия. Ваши действия?
— Молчал я об этом, но, видно, придется сказать… Пошел к одной девушке, к которой я всегда могу прийти… Приютит Не прогонит.
— И на этот раз она вас приютила?
— Да. Ничего у нас с ней не произошло, я был не в том состоянии, но не выгнала, уложила спать. У нас с ней раньше были отношения, до того, как женился… Видно что-то осталось. А жена считает ее до сих пор не то соперницей, не то разлучницей… Их не поймешь.
— Почему же молчали до сих пор?
— Если скажу, придется на суде повторить… Если жена узнает, где ночевал… Пиши пропало. Опять же не хотелось Вальку в историю втягивать. Все одно к одному А теперь, смотрю, всем придется выяснять отношения. Большая стирка предстоит… Та еще будет постирушка…
— Эта Валентина… Как ее фамилия? — спросил Демин.
— Фамилия? Ромашкина ее фамилия.
— Где живет?
— Ой-ей-ей! — застонал Жигунов, раскачиваясь на стуле из стороны в сторону.— Вязну, вязну и, кажется вот-вот поверю, что я их всех там поубивал.
— Адрес Ромашкиной,— напомнил Демин.
— На нашем заводе она работает, недалеко от завода и живет, на Садовой. Дом двадцатый.
— Она подтвердит ваши слова?
— Кто ж ее знает… Хотя чего это я… Конечно, под твердит.
— Переночевали, а дальше?
— Пошел утром на работу, потом пластался перед женой, прощения вымаливал
