Дэн Браун - Инферно
Предрассветный воздух в Аэропорту Ататюрк был холодным и пропитан туманом. Легкая дымка покрывала и обволакивала шоссе вокруг частного терминала.
Лэнгдон, Сиенна и Сински приехали на городском автомобиле и были встречены сотрудником ВОЗ, который помог им выйти из машины.
— Мы всегда к вашим услугам, мэм, — сказал мужчина, провожая всех троих в скромное здание терминала.
— А что насчет мистера Лэнгдона? — спросила Сински.
— Частный рейс во Флоренцию. Его временные проездные документы уже на борту.
Сински признательно кивнула.
— А как на счет того, что мы еще обсуждали?
— Уже в процессе. Груз будет отправлен так скоро, как только возможно.
Сински поблагодарила человека, который теперь направлялся по бетонированному шоссе к самолету. Она обратилась к Лэнгдону:
— Вы действительно уверены, что не хотите присоединиться к нам?
Она устало улыбнулась ему и заправила свои длинные серебристые волосы за уши.
— В свете сложившейся ситуации, — сказал Лэнгдон кокетливо, — я не уверен, что заурядный профессор искусств может чем-то ещё быть полезен.
— Вы сделали достаточно, — ответила Сински. — Больше, чем Вы думаете. Как и…
Она хотела обратиться к Сиенне, но молодая женщина уже не находилась возле них. Сиенна была на расстоянии 20 ярдов, она в задумчивости остановилась у большого окна, ожидая посадки на борт С-130.
— Спасибо, что поверили в неё, — тихо сказал Лэнгдон. — Я думаю, что это нечасто случалось в её жизни.
— Я подозреваю, что мне и Сиенне Брукс многому стоит поучиться друг у друга. — Сински протянула руку. — Счастливого пути, профессор.
— И Вам, — сказал Лэнгдон, когда они обменялись рукопожатием. — Удачи в Женеве.
— Она нам понадобится, — ответила она, и затем кивнула в сторону Сиенны. — Я дам вам немного времени. Просто отправьте её к нам, когда вы закончите.
Когда Сински шла через терминал, она опустила руку в карман и достала две части своего сломанного амулета, плотно сжимая их в ладони.
— Не расстраивайтесь из-за амулета Асклепия, — крикнул Лэнгдон ей вслед. — Это поправимо.
— Спасибо, — ответила Сински. — Я уже и не надеялась.
* * *Сиенна Брукс стояла у окна и пристально смотрела на призрачные огни взлетно-посадочной полосы, укутанной туманом и скоплением облаков. В отдалении, на диспетчерской башне контрольного пункта, гордо развивался турецкий флаг — область красного цвета, украшали древние символы — полумесяц и звезда — наследие Османской империи, всё ещё величественно возвышаются над современным миром.
— Даю лиру, чтобы узнать о чем ты думаешь, — произнес глубокий голос позади неё.
Сиенна не обернулась:
— Надвигается шторм.
— Я знаю, — ответил Лэнгдон спокойно.
Спустя некоторое время Сиенна повернулась к нему.
— Я хотела бы, чтобы ты тоже поехал в Женеву.
— Мне приятно, что ты сказала это, — ответил он. — Но Вы будете заняты разговорами о будущем. И менее всего, тебе будет нужно, чтобы какой-то старомодный преподаватель мешал твоей работе.
Она посмотрела на него с недоумением.
— Ты думаешь, ты для меня слишком старый?
Лэнгдон громко засмеялся.
— Сиенна, я определенно слишком стар для тебя!
Она неловко покачнулась, чувствуя смущение.
— Хорошо… но по крайней мере ты будешь знать, где меня найти. — Сиенна пожала худенькими плечами. — Я имею в виду… если ты когда-нибудь захочешь увидеть меня снова.
Он улыбнулся ей.
— С удовольствием.
Она воспряла духом, и все же тишина повисла между ними, они оба не знали, как лучше попрощаться…
Сиенна смотрела в глаза американского профессора, и почувствовала, как ею завладели эмоции, с которыми она не могла совладать. Она встала на цыпочки и поцеловала его губы. Когда она отстранилась, ее глаза были влажными от слез.
— Я буду скучать по тебе, — прошептала она.
Лэнгдон нежно улыбнулся и обнял её.
— Я тоже буду по тебе скучать.
Они долго стояли обнявшись, не в силах оторваться друг от друга. Наконец, Лэнгдон сказал:
— Существует старинное изречение… которое часто приписывают самому Данте… — Он сделал паузу. — «Вечность… начинается сегодня».
— Спасибо, Роберт, — сказала она, и из её глаз покатились слезы. — Я наконец чувствую, что у меня есть цель.
Лэнгдон придвинул ее ближе.
— Сиенна, ты всегда говорила, что хочешь спасти мир. Это твой шанс.
Она улыбнулась и направилась к выходу. Пока Сиенна шла к ожидающему её C-130, она думала обо всем, что произошло с ней… обо всем, что еще может произойти… обо всем, что станет её будущем.
Вечность, повторила она про себя, начинается сегодня.
Когда Сиенна поднялась на борт, она молилась, чтобы Данте был прав.
Глава 104
Дневное бледное солнце низко опустилось над Домской площадью, отражаясь от белой плитки колокольни Джотто и отбрасывая длинные тени на великолепный собор Флоренции Санта-Мария-дель-Фьоре.
Похороны Игнацио Бузони только начинались, когда Роберт Лэнгдон проскользнул в собор и нашел себе место, радуясь тому, что жизнь Игнацио будет увековечена здесь, в бессмертной базилике, за которой он присматривал на протяжении долгих лет.
Несмотря на яркость фасада, интерьер собора Флоренции был совершенным, строгим, лишенным всяких излишеств. Тем не менее, аскетичное помещение, казалось, сегодня было особенно торжественным. Чиновники, друзья и коллеги из мира искусства со всей Италии заполонили храм, чтобы отдать дань памяти большому и веселому человеку, которого они ласково назвали Дуомино.
Средства массовой информации сообщили, что Бузони умер, когда делал то, что любил больше всего — прогуливался ночью вокруг Домского собора.
Тон похорон был удивительно оптимистичным, с юмористическими комментариями от друзей и семьи. Один коллега отметил, что любовь Бузони к искусству эпохи Возрождения, по его собственному признанию, могла сравниться только с его любовью к спагетти болоньезе и карамельному пудингу.
После службы, когда все присутствующие на похоронах смешались и принялись с нежностью вспоминать случаи из жизни Игнацио, Лэнгдон бродил по кафедральному собору, любуясь произведениями искусства, которые Игнацио так глубоко любил… «Страшный суд» Вазари под куполом, витражи работы Донателло и Гиберти, часы Уччелло, и мозаика, украшающая пол, о которой часто забывают.
В какой-то момент Лэнгдон обнаружил себя, стоящим перед знакомым лицом — портретом Данте Алигьери. Изображённый на легендарной фреске Микелино, великий поэт стоял перед Горой Чистилища и словно скромное подношение держал в руках свой шедевр «Божественная комедия».
Лэнгдон задумался, что подумал бы Данте, узнав, какое воздействие оказала его эпическая поэма на целый мир спустя столетия, в будущем, которое даже сам флорентийский поэт не смог бы вообразить.
Он обрёл вечную жизнь, подумал Лэнгдон, вспомнив высказывания о славе ранних греческих философов. Пока произносят ваше имя, вы не умрете.
Это было ранним вечером, когда Лэнгдон направился через площадь Сант Элизабетт и вернулся в элегантный флорентийский отель Брунеллески. Наверху, в своём номере, он с облегчением обнаружил огромный пакет, ожидавший его.
Наконец пакет прибыл.
Пакет я запросил от Сински.
Лэнгдон торопливо разрезал упаковочную ленту на коробке, извлек драгоценное содержимое и удостоверился, что оно тщательно упаковано в мягкую пленку с пузырьками.
Однако, к удивлению Лэнгдона, в коробке лежали еще несколько предметов. Кажется, Элизабет Сински использовала свое влияние, чтобы раздобыть даже сверх того, что запрашивал Лэнгдон. В коробке находилась собственная одежда Лэнгдона — рубашка с воротником, застёгивающимся на пуговицы, брюки цвета хаки и его поношенный пиджак из Харрис-твида — все тщательно выстирано и выглажено. Даже его туфли из кордовской кожи были — только что отполированные. Внутри коробки он также, к своему удовлетворению, нашел свой кошелек.
Последний извлеченный предмет, однако, заставил Лэнгдона тихо засмеяться. Его реакцией было отчасти облегчение, что предмет снова у него… а отчасти смущение от того, что он так волновался из-за него.
Мои часы с Микки Маусом.
Лэнгдон немедленно закрепил на запястье коллекционные часы. Ощутив на своей коже поношенный кожаный ремешок, он почувствовал себя в безопасности. К тому времени, одевшись в свою собственную только что полученную одежду, и засунув ноги обратно в свои же мокасины, Роберт Лэнгдон снова почувствовал себя самим собой.
Лэнгдон вышел из отеля, вынося с собой тонкий пакет в большой сумке отеля «Брунелески», которую он позаимствовал у консьержа. Вечер был необычайно теплым, добавляя сказочную нотку его прогулке по Via dei Calzaiuoli к одинокому шпилю Палаццо Веккьо.
