Алан Фолсом - Послезавтра
– Осборн! Они мертвы! Ради Бога, оставьте их! – Маквей вцепился в Осборна, пытаясь поднять его на ноги.
Лицо и руки Осборна были испачканы кровью. Его безумный взгляд вонзился в мертвых, требуя у них ответа. Никто, кроме них, не знал, почему был убит его отец. То, что они мертвы, второстепенно. Главное, они замкнули цепь. Больше идти было некуда.
Внезапно вверху раздался страшный грохот – взорвался газопровод. По потолку поплыл огненный шар и за какие-то доли секунд переместился в противоположный конец зала. Мгновение спустя их сбило с ног; ревущее пламя пожирало все вокруг. Осборн исчез из виду. Маквей судорожно вцепился в ножку стола, закрывая голову свободной рукой. Второй раз за вечер он в огне; но этот пожар был в тысячу раз страшнее прежнего.
– Осборн! – закричал он. – Осборн!
Покрытое ожогами лицо Маквея теперь обгорело до самой кости. Та капля воздуха, что еще оставалась в комнате, шла, казалось, из недр печи. Каждый вдох обжигал легкие.
– Осборн! – снова крикнул Маквей, но пожар ревел, как море в шторм, и ничего не было слышно. И тут он уловил запах горького миндаля. Цианид!
Маквей увидел, что кто-то движется прямо перед ним.
– Осборн! Это цианид! Осборн! Ты слышишь меня?
Но это был не Осборн, а его жена, Джуди. Она сидела на крыльце их деревянного домика на берегу Большого Медвежьего озера на фоне пурпурных вершин, покрытых снежными шапками. Над высокой золотистой травой вились крохотные мошки; воздух был чист и прозрачен, и Джуди улыбалась.
– Джуди? – услышал Маквей собственный голос.
Вплотную к нему приблизилась чья-то голова. Маквей не узнавал, кто это. Опаленные волосы, красные глаза, черное, словно копченая рыба, лицо.
– Давай руку! – раздался вопль.
Маквей закрыл глаза и снова увидел Джуди.
– Руку, черт побери! Дай руку!
Маквей протянул руку. Кто-то схватил ее, он услышал звон разбитого стекла, затем ощутил, как его подняли на ноги и поволокли к разбитым стеклянным дверям. Потом он увидел густой туман, и легкие наполнились холодным воздухом.
– Дыши! Дыши глубже! Ну давай же! Дыши, сукин сын! Дыши!
Маквей не видел того, кто кричал, но был уверен, что это Осборн. Кто же, кроме Осборна. Это был его голос.
Глава 126
Джоанна смотрела в окно гостиничного номера. Огни Берлина еле пробивались сквозь густой туман. Вряд ли утром будет летная погода, подумала она, прошла в ванную, почистила зубы и приняла две таблетки снотворного.
Джоанна пыталась понять, почему доктор Салеттл так грубо и резко нарушил ее планы. Она с горечью думала о том, почему фон Хольден не сказал ей, что летит с Шоллом сразу после церемонии. Полно, да правда ли это?
Кто такой, в конце концов, этот Салеттл? Кто уполномочил его контролировать все передвижения фон Хольдена и даже Шолла? Зачем он сделал ей подарок? Ведь она значит для него не больше комара, севшего на руку, он вполне мог выгнать ее и без всяких объяснений. Салеттл – жестокий интриган. Джоанна была уверена, что та страшная и темная сексуальная история с Либаргером – его рук дело. Но главное – фон Хольден. Только он реальность; все остальное казалось Джоанне сном.
Джоанна легла в постель, продолжая думать о фон Хольдене. Она вспоминала его лицо, прикосновения и понимала, что до конца своих дней не сможет полюбить никого другого.
Фон Хольден был в отчаянии. Никогда еще – ни во время службы в спецназе, ни в КГБ, ни в Штази – он не ощущал себя таким разбитым, физически и морально. Интересно, какую характеристику дали бы ему сейчас в спецназе? В прежней говорилось, что фон Хольден «даже в самых чрезвычайных обстоятельствах действует уверенно и четко, сохраняя спокойствие и ясность рассудка».
Сразу после встречи с Салеттлом он, как и было приказано, направился в Королевские апартаменты, входившие в комплекс Золотого Зала, ждать Шолла.
Но в тот же миг, как только дверь за ним закрылась, он ощутил внезапный укол – предвестие опасности. Нет, его не охватила паника, но что-то внутри начало отсчитывать секунды, как в бомбе с часовым механизмом, и через пять минут фон Хольден ушел. Салеттл уже стар, Шолл тоже, как и Дортмунд, и Юта Баур. Власть, богатство и возраст превратили их в деспотов и самодуров. Даже Шолл, который допускал, что Маквей и Осборн могут докопаться до правды, до конца все-таки не верил в это. У этих людей притупилось ощущение опасности. Мысль о провале казалась им абсурдной. Даже появление Маквея и берлинской полиции с ордером на арест не насторожило их.
Церемонию в мавзолее не отменили, а просто отложили. Все должно состояться. Как только вмешаются юристы, полиция сразу же покинет здание. Крайняя дерзость заключалась в том, что эта церемония не только была связана с раскрытием тщательно охраняемой тайны Организации; ее целью было убийство. Второй шаг «Ubermorgen» – ритуальное убийство Элтона Либаргера. Но и это лишь прелюдия к истинной сути «Ubermorgen».
Ладно, пусть они играют в заносчивых идиотов, раз ни на что другое не способны. Он, фон Хольден, не из таких. Он – последний гвардеец Организации. Он поклялся защищать ее от внутренних и внешних врагов, чего бы это ни стоило. Шолл помешал ему возглавить операцию в отеле «Борггреве», а Салеттл передал ему приказ Дортмунда оставаться в Королевских апартаментах до особого распоряжения. И, сидя здесь в одиночестве, с тикающим внутри темным Vorahnung, слыша за стеной гром аплодисментов – Элтон Либаргер входил в Золотой Зал, – фон Хольден пришел к выводу, что сейчас внутренние враги едва ли не опаснее внешних. Поэтому следующий приказ будет отдавать он, а не они. По черной лестнице фон Хольден спустился к запасному выходу, вызвал в службе безопасности машину – белую «ауди» – и повел ее назад, к дому № 45 по Берен-штрассе, надеясь вернуть контейнер в безопасные недра «Сада». Но он опоздал. Улицу перекрыли пожарные машины, а само здание было объято пламенем! Сидя в автомобиле посреди темной улицы, фон Хольден с ужасом почувствовал, как оживают его видения. Все началось с прозрачных перекатывающихся волн; следом за ними появились алые сполохи полярного сияния, потом – ярко-зеленые.
Чтобы отогнать их, фон Хольден включил радио – плевать он хотел на всех и на их идиотские приказы, но кое-кого все-таки следовало проинформировать. Шолла, Салеттла, Дортмунда или хотя бы Юту Баур. Но в тот момент, когда приемник был у него уже в руке, раздался вызов из дворца:
– Люго! – донесся из приемника отчаянный голос Эгона Фриша, старшего офицера службы безопасности Шарлоттенбурга. – Люго!
Фон Хольден несколько секунд поколебался и наконец ответил:
– Люго.
– Здесь настоящий ад! Золотой Зал заперт и горит! Все входы и выходы блокированы!
– Блокированы?! Как?
– Опустились пожарные двери. Электричество отключено, поэтому поднять двери невозможно!
Выехав с Берен-штрассе, фон Хольден как сумасшедший помчался по Берлину. Как это могло случиться? Ведь ничто этого не предвещало! Потайные двери установили во всех комнатах дворца полтора года назад, на случай пожара и для предотвращения вандализма – за целых восемнадцать месяцев до того, как были назначены дата и место сегодняшнего празднества. Автоматизированные компьютерные системы службы безопасности ведут наблюдение за домом на Берен-штрассе двадцать четыре часа в сутки, а в последнюю неделю – в Шарлоттенбурге. Сегодня после полудня фон Хольден лично проверял работу этих систем в Золотом Зале и в зале романтизма, где подавали коктейли. Все было в порядке, все работало.
Подъехав к дворцу, фон Хольден увидел, что он оцеплен. Ближе всего к дворцу можно было пройти через мост Каприви, и фон Хольден поспешил туда. Но уже за четверть мили от дворца он увидел всполохи пламени, взметающиеся в черное небо. К утру дворец превратится в пепел. Это трагедия национального масштаба, и он знал, что назавтра газетные заголовки уподобят ее поджогу Рейхстага в 1933 году.[43] Найдут ли газетчики повод сравнить то, что может произойти теперь, с последствиями того поджога, фон Хольден пока не знал. Он твердо знал одно: выполнив приказ Салеттла, он сам и бесценный контейнер, принесенный им из «Сада», были бы сейчас охвачены бушующим пламенем.
Глядя с моста Каприви на горящий Шарлоттенбург, фон Хольден своей властью принял решение ввести в действие «Заключительную Операцию». Ее разработали в 1942 году как последнюю и решающую меру, обусловленную обстоятельствами невероятной сложности. Полвека руководство совершенствовало и оттачивало ее. Все, кто входил в высшие круги Организации, изучили операцию до мельчайших деталей, так что могли проделать ее даже с закрытыми глазами. Поскольку предполагалось, что исполнителю придется действовать в одиночку в критических обстоятельствах, решение о маршруте и способах передвижения он должен был принять сам; это зависело от его изобретательности. Оригинальность операции заключалась в ее простоте и доступности – именно поэтому она и исключала осечки. Время от времени она подавляла доводы даже главных деятелей Организации, пытавшихся помешать ее проведению.
