Элизабет Костова - Историк
ГЛАВА 58
«На следующий день ровно в полвторого мы стояли перед воротами Стойчева. Элен, демонстративно не замечая Ранова, сжала мне руку, но даже Ранов был сегодня в праздничном настроении: хмурился меньше обычного и нарядился не в черный, а в коричневый костюм. Из-за забора слышались разговоры и смех, пахло костром и аппетитной едой. Я тоже радовался бы жизни, если бы не мысли о Росси. Я чувствовал что сегодня, именно сегодня, должно случиться то, что поможет мне найти его. В предчувствии этого события я решил от всей души повеселиться на празднике в честь Кирилла и Мефодия.
Во дворе под шпалерами собралась компания. Среди мужчин и женщин порхала Ирина: подкладывала кушанья на тарелки, подливала в бокалы могущественный янтарный эликсир. Завидев нас, она устремилась вперед с распростертыми объятиями, словно встречала старых друзей. Мне и Ранову она пожала руки, Элен поцеловала в щеку.
— Я так счастлива, что вы пришли. Спасибо! — воскликнула она и добавила: — Дядя не мог уснуть и ничего не ел после вашего ухода. Надеюсь, вы уговорите его поесть.
Она надула нежные губки.
— Не волнуйтесь, — утешила ее Элен, — конечно, мы его уговорим.
Стойчев принимал гостей под яблоней. Кто-то составил здесь в круг деревянные кресла, и он занял самое большое, а вокруг расселись люди помоложе.
— А, здравствуйте! — воскликнул он, с трудом поднимаясь на ноги.
Гости поспешно вскочили, чтобы помочь ему и приветствовать нас.
— Добро пожаловать, друзья мои. Пожалуйста, познакомьтесь с другими моими друзьями. — Слабым взмахом руки он указал на окружавшие нас лица. — Некоторые учились у меня до войны и по доброте заходят навестить старика.
Многие из этих людей могли считаться молодыми только с высоты его лет — вряд ли кому-нибудь здесь было меньше пятидесяти. Они, улыбаясь, пожимали нам руки, а один даже изысканно склонился к руке Элен. Мне нравились их живые темные глаза и спокойные улыбки с блеском золотых зубов.
Сзади подошла Ирина. По-видимому, она опять приглашала всех к столу, потому что через минуту поток гостей вынес нас к столикам под шпалерами. Столы здесь воистину ломились, источая вкуснейшие запахи, исходившие от барашка, целиком зажаренного над огнем, разведенным в саду. В глиняных мисках на столах стояли картофельный, помидорный и огуречный салаты, творог, ломти золотистого хлеба и те же плоские сырные пирожки, которыми нас угощали в Стамбуле. Было тут и тушеное мясо, и холодная простокваша, и печеные баклажаны с луком. Ирина не давала нам покоя, пока не нагрузила наши тарелки так, что мы едва держали их, а потом проводила в садик, неся следом бокалы с ракией.
Тем временем студенты Стойчева явно соревновались, кто принесет учителю больше еды. Наконец они до краев наполнили его бокал, и профессор медленно поднялся на ноги. По всему дворику послышались призывы к тишине, после чего он произнес короткую речь, в которой кроме имен Кирилла и Мефодия я уловил и наши с Элен имена. Собравшиеся ответили громкими криками: «Стойчев! За здравето на профессор Стойчев! Наздраве!» Вокруг прогремело "Ура! " Сияющие лица были обращены к Стойчеву: каждый старался улыбнуться ему, подняв бокал, и кое у кого на глазах были слезы. Мне вспомнился Росси, скромно слушавший речи и приветствия, которыми мы отмечали двадцатую годовщину его работы в университете, и я отвернулся, чувствуя комок в горле. При этом я заметил, что Ранов со стаканом в руке потихоньку продвигается к шпалерам.
Когда общество вернулось к столам и занялось разговорами, мы с Элен обнаружили, что нам достались почетные места рядом с профессором. Он улыбнулся, кивая нам:
— Как я рад, что вы сегодня с нами. Вы знаете, это мой любимый праздник. По церковному календарю мы празднуем дни многих святых, но этот день дорог всем, кто учится и учит, потому что посвящен славянскому алфавиту и литературе — наследию долгих веков, идущему от великого изобретения Кирилла и Мефодия. Кроме того, в этот день все мои любимые ученики и коллеги возвращаются ко мне, чтобы оторвать дряхлого профессора от работы. За что я им искренне благодарен.
Он с любовной улыбкой оглядел собравшихся и хлопнул соседа по плечу. У меня сжалось сердце при виде его ладони, тонкой и хрупкой, почти прозрачной.
Немного погодя ученики Стойчева начали расходиться: одни по направлению к столу, где разрезали жареного барашка, другие по двое, по трое уходили в сад. Как только они разошлись, Стойчев нетерпеливо повернулся к нам.
— Давайте поговорим, пока есть возможность. Племянница обещала задержать мистера Ранова, сколько сумеет. Я должен кое-что сказать вам, и у вас, насколько я понимаю, тоже есть что сказать.
— Несомненно. — Я подвинулся ближе к нему, и Элен повторила мое движение.
— Прежде всего, друзья мои, — заговорил Стойчев, — я внимательно перечитал письмо, которое вы мне вчера оставили. Вот ваша копия. — Он вынул из нагрудного кармана листок. — Возвращаю вам, храните хорошенько. Я много раз ее перечитывал и убежден, что оба письма написаны одним человеком: неким братом Кириллом. Разумеется, без оригинала невозможно сличить почерки, но если копия точна, стиль и композиция совпадают и даты, разумеется, тоже соответствуют. Думаю, можно не сомневаться, что оба письма составляют одну корреспонденцию, хотя можно только догадываться, каким образом они оказались у столь разных людей. По этому поводу у меня есть несколько соображений, но сперва я хотел бы услышать больше о ваших поисках. У меня сложилось впечатление, что вы прибыли в Болгарию не просто ради осмотра монастырей. Как вы обнаружили это письмо?
Я ответил, что мне трудно изложить причины, которые заставили нас начать поиски, потому что они могут показаться несколько мистическими.
— Вы говорили, что читали работы Бартоломео Росси, отца Элен. Недавно он исчез при очень странных обстоятельствах.
Я, как мог коротко и четко, обрисовал для Стойчева находку Книги Дракона, исчезновение Росси, содержание его писем, карты, которые мы захватили с собой, и наши поиски и находки в Стамбуле и Будапеште, включая народную песню с напечатанной над ней гравюрой и странным словом «Ивиреану», найденную в будапештской библиотеке. Единственное, о чем я умолчал, была тайна Стражи Полумесяца. Кругом было столько народу, что я не рискнул доставать бумаги из портфеля, но карты и их сходство с силуэтом дракона в книге описал во всех подробностях. Профессор слушал очень внимательно, не скрывая интереса, с широко открытыми глазами под сдвинутыми к переносице бровями. Он перебил меня только один раз: настойчиво попросил как можно точнее описать Книги Дракона — и мою, и Росси, и Хью Джеймса. Я понимал, что знатоку рукописей и первых печатных изданий эти книги представляются особенно любопытными.
— Моя у меня с собой, — сказал я, похлопав по стоявшему на коленях портфелю.
Он едва не подскочил, уставившись на меня.
— Как только будет можно, я бы хотел ее посмотреть! Однако пока он остро заинтересовался открытием наших стамбульских друзей, что настоятель, которому писал брат Кирилл, проживал, вероятно, в то время в Снаговском монастыре.
— Снагов! — шепотом вскричал он.
Его морщинистое лицо побагровело, и я испугался, как бы ему не стало плохо.
— Я должен был догадаться! Письмо тридцать лет пролежало у меня в библиотеке!
Я подумал, что надо бы при случае спросить, откуда взялось его письмо.
— Как видите, достаточно доказательств, что монахи брата Кирилла, прежде чем направиться в Болгарию, прибыли из Валахии в Константинополь.
— Да, — он покачал головой. — Я-то всегда считая, что речь идет о путешествии монахов из Константинополя, о паломничестве в Болгарию. Мне в голову не пришло… Максим Евпраксий… настоятель Снагова… — В возбуждении он то и дело моргал, и черты его лица были смяты нахлынувшими чувствами. — И слово «Ивиреану», которое попалось вам и мистеру Джеймсу в Будапеште…
— Вам оно понятно? — жадно спросил я.
— Да, да, сынок. — Стойчев смотрел сквозь меня. — Антим Ивиреану, ученый и печатник, работавший в Снагове в конце семнадцатого века — гораздо позже Влада Цепеша. Я читал о его работах. В свое время он считался выдающимся ученым и его имя привлекало в Снагов множество блестящих посетителей. Он выпустил Святое Писание на румынском и на арабском — по всей вероятности, его типография была в Румынии первой. Но — Господи! — пожалуй, не первой, если Книги Дракона намного старше! Я непременно должен вам показать! — Он покачал головой, широко распахнув темные глаза. — Идемте ко мне в комнату, сейчас же!
Мы с Элен огляделись.
— Ранов увлекся Ириной, — тихо сказал я.
— Да. — Стойчев уже поднялся. — Войдем в боковую дверь. Пожалуйста, скорее.
Нас не приходилось торопить. Одного взгляда на его лицо хватило бы мне, чтобы полезть за ним и на отвесный утес. Старый профессор с трудом поднимался по лестнице, и мы медленно шли следом. У большого стола в гостиной он присел отдохнуть. Я заметил, что стол завален множеством книг и рукописей, которых не было на нем вчера.
