Стивен Кинг - Темная половина

Тэд склонился над детьми, и воробьи уселись и на него тоже. Они не клевали его; просто сидели.

И наблюдали.

Старк исчез. Он превратился в живую, корчащуюся гору птиц. Кровь сочилась сквозь машущие крылья и перья. Откуда-то снизу до Тэда донесся жуткий треск раскалывающегося дерева.

Они пробили себе дорогу на кухню, подумал он. Еще он мельком подумал о газовых трубах, подведенных к плите, но мысль эта была далекой и безразличной.

И вот он начал улавливать какие-то влажные хлюпающие звуки и треск живой плоти, отрываемой от костей Джорджа Старка.

— Они все-таки пришли за тобой, Джордж, — услышал он свой собственный шепот. — Они пришли за тобой. Теперь помоги тебе Бог.

Алан почувствовал, что над ним снова образовался кусочек пустого пространства, и через маленькие дырочки в одеяле посмотрел наружу. Сквозь одну из прорех на щеку ему упал птичий помет. Лестничный пролет по-прежнему был заполнен птицами, но число их уменьшилось. Большинство явно осталось в живых и добралось туда, куда стремилось.

— Пошли, — сказал он Лиз, и они снова стали продвигаться по хрустящему ковру из мертвых птиц. Им удалось добраться до площадки на втором этаже, когда они услышали крик Тэда:

— Так заберите же его! Заберите! Отнесите его обратно в преисподнюю, где его место!

И птичий гомон стал ураганом.

Старк сделал последнюю судорожную попытку избавится от них. Ни идти, ни бежать было некуда, но он все-таки попытался. Это было в его стиле.

Закрывавшая его гора птиц двинулась вперед вместе с ним; огромные распухшие руки, покрытые перьями, крыльями и головами птиц, поднялись и ударили по туловищу, снова поднялись и скрестились на груди. Птицы — раненые и мертвые — попадали на пол, и на одно мгновение Тэду приоткрылась картина, которая, он знал, будет преследовать его всю оставшуюся жизнь.

Воробьи склевали Джорджа Старка заживо. Его глаза исчезли, остались только огромные темные глазницы. Вместо носа торчал лишь кровавый бугорок. Лоб и почти все волосы были содраны, обнажилась бледная слизистая поверхность его черепа. Воротник рубашки все еще болтался вокруг шеи, но сама рубаха исчезла. Ребра белыми прутьями торчали из кожи. Воробьи вспороли ему живот. Ровным рядом они сидели на его ступнях, внимательно глядя вверх, и принимались ссориться и толкаться, когда раскромсанные куски его кишок и других внутренностей падали на пол.

И тут он увидел еще что-что.

Воробьи пытались поднять его, старались изо всех сил, и… очень скоро, когда они достаточно уменьшат его вес, они это сделают.

— Так заберите же его! — заорал он. — Заберите! Отнесите его обратно в преисподнюю, где его место!

Крики Старка оборвались, когда его горло разорвали удары сотен клювиков. Воробьи набились ему под мышки, и на мгновение ноги Старка оторвались от кровавого покрывала на полу.

Он прижал свои руки — вернее то, что от них осталось, — к бокам отчаянным жестом, смяв дюжины птиц… но их место тут же заняли дюжины дюжин других.

Звук крушащегося дерева справа от Тэда вдруг стал громче и ближе. Он взглянул туда и увидел, что деревянная обшивка восточной стены кабинета рвется, как папиросная бумага. Какую-то долю секунды он смотрел на тысячи желтых клювиков, просунувшихся в расширяющиеся щели, а потом схватил близнецов и накрыл их своим телом, грациозно — наверно, единственный раз в жизни — выгнувшись в дугообразную арку.

Стена с грохотом рухнула внутрь, подняв в воздух тучу щепок и опилок. Тэд закрыл глаза и крепче прижал к себе детей.

Больше он ничего не видел.

Но видел Алан Пэнгборн. И видела Лиз.

Когда туча птиц над ними и вокруг них распалась на части, они стянули одеяло с голов на плечи. Лиз начала пробираться к открытой двери в кабинет, и Алан двинулся следом за ней.

Первую секунду он ничего не мог разглядеть в кабинете, кроме черно-коричневого тумана. А потом различил силуэт — жуткий и распухший. Это был Старк. Его целиком скрыли птицы; они ели его заживо, но он все еще был жив.

По-прежнему прилетали все новые и новые воробьи. Алану казалось, еще немного, и их жуткий пронзительный писк сведет его с ума. А потом он увидел, что они делают.

— Алан! — дико закричала Лиз, — Алан, они поднимают его!

То, что было Джорджем Старком, то, что теперь лишь отдаленно походило на человека, поднялось в воздух на подушке из воробьев. Оно поплыло через кабинет, чуть не рухнуло, но потом снова неуверенно поднялось в воздух. Оно приблизилось к огромной дырке с рваными краями, зияющей на месте восточной стены.

Новые птицы влетали внутрь через дыру, а те, что оставались в спальне для гостей, ринулись в кабинет.

Плоть дождем сыпалась с извивающегося скелета Старка.

Тело выплыло наружу через дыру; несколько воробьев летало вокруг него и выклевывало остатки волос с черепа.

Алан и Лиз пробрались по ковру из мертвых воробьев в кабинет. Тэд медленно поднимался на ноги, держа в каждой руке по плачущему малышу. Лиз подбежала к нему и взяла их на руки. Ее пальцы быстро стали ощупывать детей, нет ли на них ранок и царапин.

— Ничего… — хрипло пробормотал Тэд, — по-моему, с ними все в порядке.

Алан подошел к дырке в стене, выглянул наружу и увидел сцену из какой-то жуткой сказки. Небо было черным черно от птиц, и все-таки в одном месте оно было еще чернее, словно в ткани реальности кто-то сделал прореху.

Эта черная прореха по форме весьма походила на извивающуюся человеческую фигуру.

Птицы поднимали ее выше, выше и выше. Она достигла верхушек деревьев и, казалось, застопорилась там. Алану послышался высокий, нечеловеческий крик, исходивший из самой середины этой тучи. Потом воробьи снова пришли в движение. Следить за ними было в каком-то смысле, все равно что смотреть запущенную в обратную сторону кинопленку. Черные потоки воробьев сорвались с закрытых ставнями окон в доме; они поднялись с дороги, с деревьев, с крыши «фольксвагена» Рауля. И все они ринулись к сердцевине черной тучи — к пятну, выделявшемуся своей чернотой.

Силуэт с очертаниями человеческой фигуры снова пришел в движение — поднялся над деревьями в темное небо и… скрылся из виду.

Лиз сидела в уголке с близнецами на коленях, покачивая и успокаивая их, но они уже больше не хныкали. Они радостно глядели на ее измученное, залитое слезами лицо. Уэнди мягко похлопала мать по щеке, словно хотела утешить. Уильям потянулся к ее голове, вытащил из волос перышко и с вниманием уставился на него.

— Его больше нет, — хрипло проговорил Тэд, подойдя к Алану, и выглянул наружу через в дыру в стене.

— Да, — сказал Алан. Неожиданно по его лицу потекли слезы. Он сам не ожидал этого.

Тэд попытался было обнять шерифа за плечи, но тот отступил на шаг, мертвые тельца воробьев хрустнули под его ботинками.

— Не надо, — сказал он. — Сейчас это пройдет.

Тэд снова выглянул из дыры в темноту. Из этой тьмы вылетел воробей и уселся ему на плечо.

— Спасибо тебе, — сказал Тэд. — Спа…

Вдруг воробей сильно клюнул его — так, что под глазом появилась кровавая точка, и полетел вслед за своими сородичами.

— Почему? — Лиз в изумлении уставилась на Тэда. — Почему он это сделал?

Тэд не ответил, но ему казалось, он знает ответ. Он подумал, что Рауль Де-Лессепс тоже его знал. Все, что произошло, было чудом, но… не сказкой. Быть может, последним воробьем двигала некая сила, полагавшая, что Тэду следует напомнить об этом. Напомнить ощутимо.

Будь осторожен, Таддеус. Никто не обладает властью над посланцами с той стороны. Долгой властью… И за это всегда приходится платить…

Какую цену придется заплатить мне? — холодно подумал он. И счет… Когда его пришлют к оплате?

Но этот вопрос был для другого раза, для другого дня.

Кроме того, может быть… этот счет уже оплачен.

Может быть, он уже расплатился за все.

— Он мертв? — спросила Лиз, словно моля об этом.

— Да, — сказал Тэд. — Он мертв, Лиз. Третий раз — последний. Книга Джорджа Старка закрыта. Пошли, ребята, — давайте уберемся отсюда.

Что они и сделали.

ЭПИЛОГ

Генри не поцеловал Мэри Лу в тот день, но он и не оставил ее, не сказав ни слова, как мог бы сделать. Он провожал ее, терпел ее злость и ждал, когда она выльется в то отгороженное молчание, что было ему так хорошо знакомо. Он давно пришел к выводу, что большая часть этих страданий принадлежит ей, их не разделить, и даже говорить о них не надо. Мэри Лу всегда танцевала свои лучшие танцы в одиночку.

Наконец, они прошли через поле и взглянули еще раз на домик для игр, где три года назад умерла Эвелин. Это было не ахти-какое прощание, но ничего лучшего они сделать не могли. Генри чувствовал, что это — не так уж плохо.