Александр Гракх - Паноптикум. Книга первая. Крах
— Шлюха! — заорал в гневе Мнемоник, швыряя интегратор в стену…
* * *Когда фон Эггерт, переодетый массажистом, услышал, как за его спиной Луций у кого — то интересуется, не знает ли тот Олафа Юхансона, то он сразу понял, что что-то пошло не по плану. Олаф Юхансон, за которого выдавал себя фон Эггерт, реально существовал и был самым старшим из шестнадцати массажистов, обслуживающих постояльцев «Центуриона». Именно за его личиной спрятался Клаус, который всегда детально прорабатывал элементы операции, пытаясь создать себе правдоподобную легенду.
Благодаря отражению от хромированных частей массажного столика, Клаус достаточно хорошо успел разглядеть, как майор достал оружие. Действуя по обстоятельствам, фон Эггерт вместо того, чтобы прикручивать массивную ножку столика, крепко зажал её в правой руке. И как только Мнемоник отвлекся, гневно бросив в стену интегратор, наёмный убийца не упустил случая.
Стальная ножка от массажного столика, проделав незамысловатый кульбит в воздухе, пролетела через всю комнату и попала в шею взбешенного майора. «Как кеглю», — подумал про себя Клаус, наблюдая, как тело Луция падает под собственным весом на пол. Сильнейший удар вызвал асфиксию, отчего коренастый Мнемоник, рухнув на ковёр, замер в неестественной позе. Взяв с плеча полотенце, фон Эггерт разорвал его на лоскуты и, крепко связав руки и ноги Луция, вставил ему в рот кляп. Прибавив звук на плоском радиоприёмнике, Клаус удалился в свой номер, почтительно улыбнувшись случайно встреченному в коридоре посетителю отеля. Оказавшись в своих апартаментах, он связался с Франсуа.
— Урания, мать небес, — произнес Моцарт, выслушав Клауса, — я серьёзно забеспокоился, когда, сидя на прослушке, понял, что массажист имеет с Луцием связи, далеко выходящие за рамки рабочих.
— Ну, то, что меня не трахнули в этом любовном треугольнике, уже безгранично радует, — сыронизировал Клаус, разминая плечо, которое немного ныло после броска. — Продолжай вести меня, конец связи…
Выбрав момент, Клаус перенес сундуки, стоящие в его прихожей, в апартаменты Мнемоника. Первым делом фон Эггерт взял интегратор Луция и, осмотрев его, убедился в том, что он цел. Надев его на руку, он достал из сундука голосовой имитатор и нацепил на кадык. Затем он перенес тело майора на кровать, после чего стал доставать из сундуков различные агрегаты, начиная от ручного сканера, заканчивая дюралевым корпусом камеры напылителя. Настроив интерфейс смонтированного оборудования, Клаус отсканировал голову Луция и, произведя нехитрые преобразования модели, запустил маску в печать.
Понаблюдав, как сверхтонкие нити полимера создают каркас маски, Клаус достал из небольшой пластиковой коробочки шприц, наполненный красной жидкостью. Вогнав «сыворотку правды» в вену Луция, фон Эггерт стал хлопать последнего по щекам.
— Эй, майор, очнись, — произнес Клаус голосом Мнемоника, — у тебя есть ещё немного времени на этой земле, чтобы поподробнее рассказать мне о том, что задумано назавтра…
Глава 16. Побег
Цитадель Закона, над входом в которую стояла огромная статуя Фемиды, заметно выделялась на фоне однотипных зданий правительственного квартала. Улица была оцеплена хорошо вооруженными солдатами, чьи лица были спрятаны за тонированными забралами шлемов, выкрашенных в черный цвет. Бронетранспортеры, блокировавшие въезды с других улиц, разрезали пространство лазерными целеуказателями, слепя немногочисленных гражданских, которые, находясь в строго отведенном месте, клеймили, как любила говорить государственная пресса, «банду полковника Орокина». Даже Вайс, уличенный в отравлении Императора, показался в новом свете жертвой влияния коварного Уэйна Орокина.
Практически каждый в метрополии знал о суде над полковником. В новостях по т-визору образ полковника вылепили в разных преступных гаммах — начиная от голубовато — педофильского, где он, со слов бывшей служанки семьи Николаса Вайса, якобы домогался внучек покойного Императора Мартина Храброго, заканчивая ярко красным — цветом солдатской крови, которая лежала на руках предателя Орокина. Именно его преступные действия, согласно версии государственной пропаганды, оставили Антарктический корпус без техники и оружия, следствием чего явились колоссальные потери в живой силе.
Цитадель Закона никогда не была местом правосудия в Акритской метрополии. Это была арена, на которой летели головы проигравших, которых определял перст Императора. Корона всегда избавлялась от неугодных, но, начиная с правления Мартина Вуда, Фемида окончательно превратилась в «бешеный печатный станок», как любили говорить в «Социальном лепрозории».
И Орокин проиграл. Как он сам считал, вылезая из тяжелого конвойного транспорта, проиграл из — за эмоций. Уэйн сильно увлекся Раминой, совсем позабыв об окружающей реальности. Но трудно не увлечься женщиной, о которой ты думаешь в пустоши у костра, ломая хлеб с местными аборигенами.
Закованный в кандалы, Орокин побрел в сопровождении охраны, разглядывая спину идущего впереди Николаса Вайса, который, к большому удивлению полковника, действительно был в полном рассудке. Более того, он довольно свежо выглядел, отчего складывалось впечатление, что последний год он провел не в казематах тюрьмы, а на одном из курортов Корнуэла.
Минуя черный вход в Цитадель Закона, Уэйн Орокин и Николас Вайс оказались в переполненном зале судебных разбирательств…
* * *Клаус, преобразившийся в Луция Мнемоника, стоял недалеко от того места, где сидел подсудимый Уэйн Орокин. Зал был переполнен. Журналисты постоянно передвигались по залу суда, освещая события в прямом эфире. Только что вся страна увидела, как полковник толкнул пространную речь и подтвердил те признательные показания, которые давал ранее. Поглядывая из — под фуражки на то, как прокурор допрашивает бывшего главнокомандующего, Клаус ещё раз перебрал в голове детали готовящегося побега. Вооруженные члены подполья, готовые оказать огневую поддержку, уже заняли в городе позиции согласно намеченному плану.
— Значит именно Уэйн Орокин передал вам яд, с помощью которого вы и отравили Мартина Храброго? — прокурор чуть склонился к трибуне, за которой сидел Николас Вайс.
— Да, — не задумываясь ответил Николас и, посмотрев на полковника, добавил. — Яд изготовила доктор Рамина Джоши по просьбе полковника Орокина.
Рамина, сидевшая в зале в первом ряду, где сидят свидетели, нервно заёрзала, услышав своё имя, замаранное в столь чудовищной лжи.
— Скажите, подсудимый, — чуть помедлив, спросил прокурор, — а сама доктор Джоши знала, для каких целей предназначался этот, так сказать, заказ?
— Конечно, — уголки губ Вайса скривились в чуть заметной ухмылке, — именно доктор Джоши и подсказала полковнику, как можно по — тихому убить моего тестя…
По залу прошел шепот.
— Это ложь! — Рамина вскочила с кресла, но грозный рык главного Судьи усадил её обратно.
— Тишина в зале, — громко заорал судья, колошматя молоточком по столу. — Продолжайте, прокурор…
— Спасибо, ваша честь, — прокурор, поклонившись, последовал предложению судьи. — Собственно говоря, у меня больше нет вопросов к подсудимому. Обвинение ходатайствует перед высоким судом: в связи со вновь открывшимися обстоятельствами, руководствуясь 343 статьёй уголовно — процессуального кодекса, обвинение просит перевести Рамину Джоши из статуса «свидетель» в статус «подсудимая».
— Поддерживаю, — произнес главный Судья, стукнув молоточком по столу.
Клаус, услышав это, отдал Спектраторам распоряжение, после чего те, подхватив Рамину под руки, попытались усадить её на место рядом с полковником Орокином. Но та, ощутив себя загнанной в угол, стала оказывать бойкое сопротивление, пока один из Спектраторов не ударил её прикладом в живот. Вскочивший с места полковник попытался, было, заступиться за Рамину, но сам получил удар в челюсть. Упав на задницу, полковник попытался прийти в себя, немного помотав седою головой.
Клаус, не обращая внимание на шум и суматоху, используя образ Луция Мнемоника, подошел к сидящему между стульев Орокину и, взяв его за грудки, усадил обратно на стул. «Спокойнее, солдат, — успел произнести ему на ухо Клаус, — давай досмотрим эту трагедию…»
Суд, как, собственно говоря, и ожидалось, вынес обвинительный приговор. Всех троих — Уэйна Орокина, Рамину Джоши и Николаса Вайса, приговорили к смерти. Пока осужденных выводили из Цитадели Закона, в пяти километрах, на имперской площади уже готовили дыбы. Фемида, проведя процесс, пришла к выводу, что виселица была бы слишком мягкой мерой для людей, которые, как сказал главный Судья, «совершили сверхчудовищное преступление против граждан».
