Ричард Дейч - Карта монаха
Майкл похолодел от мысли, что, сколько ни старайся, уже ничего не изменить — поздно.
Глава 69
Открытая шкатулка стояла у Джулиана на коленях; заглянув внутрь, он перестал дышать. Созерцание шкатулки, предмета его многолетней одержимости, настолько захватило Джулиана, что мысль о пистолетах Речина у висков казалась отдаленной и какой-то неважной.
Внутри царил невообразимый мрак; шкатулка была всего в четыре дюйма глубиной, а казалась бездонной. Джулиан прищурился: золотая вещица замерцала и как будто задвигалась, сначала едва заметно. Он посмотрел наверх, вокруг: лампы, светильники потускнели, их лучи обратились в его сторону, к шкатулке, и стали уходить в нее, исчезая внутри. Одновременно с этим из шкатулки повалил мрак; черным ползучим туманом он переливался через край, обволакивал Джулиану ноги и двигался дальше. По пути он растекался, как чернила, захватывая ковер, кресла, погружая комнату в небывалую темноту, крадя у мира свет.
И мимо Джулиана черный туман двинулся к русскому убийце. Речин застыл на месте с пистолетами, нацеленными на голову Зиверы.
Клубящаяся тень обвила убийцу за ноги и поползла вверх, окутывая грудь, плечи и, наконец, голову. Речин затрясся, хватаясь за горло, не способный ни вдохнуть, ни выдохнуть, корчась от удушья. Глаза налились кровью; алые слезы потекли по лицу, резко контрастируя с чернотой вокруг. И вдруг темный туман потянулся прочь, словно обладал свободной волей, как тень, бредущая, куда захочется.
Охранники приросли к полу от такого невероятного зрелища; Речин рухнул замертво рядом с Джулианом, а черное облако отплыло в сторону. Внезапно оно, словно набравшись сил, разбухло и поползло быстрее; охранники бросились было бежать, но напрасно: черные клубы окутали их, повалили на землю, накрыли целиком.
Джулиана словно парализовало; застывшим взглядом он наблюдал за побоищем. Но на всем протяжении душераздирающей сцены, пока люди, погибая, в судорогах испускали предсмертные вопли, он ничего не чувствовал; чудовищная тень обтекла его, словно помеченного кровью агнца.
А густое облако через щель под дверью выползло из комнаты в коридор. Вопли и звуки падения тел доносились теперь оттуда. Эхо ужаса катилось по зданию. У Джулиана кровь застыла в жилах.
И тут на дне шкатулки он заметил нечто сияющее; сначала тусклое, оно становилось ярче и ярче. Джулиан двумя пальцами достал его. Это был кусочек света, чистого и золотого. Невещественного, без фактуры и веса — просто золотого света. Он наполнил Джулиана теплом и надеждой и растворил всю боль.
А когда Джулиан поднял глаза, то увидел ее. Прямо перед собой, среди мертвых тел. Она молча приближалась, осуждающе глядя на него. Взяв у него из рук шкатулку, она мягким жестом закрыла ее. От Женевьевы исходило сияние. Она молча смотрела на сына.
Джулиан уставился на мать, словно громом пораженный. Он хотел заговорить, но, как случается во сне, потерял дар речи и лишь беззвучно шевелил губами. Его бросило в дрожь. Она вызывала у него больший страх, чем зрелище мертвых тел кругом.
Женевьева улыбалась, ласково и нежно, и это ужаснуло его еще сильнее… потому что он ведь ее убил, не далее чем несколько часов назад он видел, как она умерла.
Джулиан посмотрел на разбросанные кругом тела, не вполне понимая, почему он не среди них. Его ум помутился. Он всегда отдавал себе отчет в хрупкости собственной психики — ведь от гениальности до безумия один шаг, — но сейчас он был близок к помешательству как никогда, поскольку не мог постичь, кто перед ним. Страх парализовал его, сердце билось со страшной скоростью, ум парализовало от смятения.
— Джулиан. — Губы Женевьевы не двигались, хотя он ясно услышал ее голос.
— Кто ты? — содрогаясь, спросил Джулиан, задыхаясь от страха. — Херувим, на которого возложена задача охранять тайну жизни?
Он прикрыл глаза, собираясь с силами. И вдруг взорвался:
— Да кто же ты?
Женевьева с грустью взирала на него.
— Ты прочел слишком много книг. — Ее шепот эхом отозвался у него в голове. — Их написали люди, не знающие правды. То, что выдается за факты, часто оказывается выдумкой, а иные сказки, как тебе известно, оказываются на поверку фактами. Но ты игнорировал предостережения, пренебрег заключающимся в легендах, облеченным в метафору руководством.
Джулиан посмотрел на шкатулку в руках Женевьевы.
— Что там?
— Ты знаешь, что там, ты знал заранее и все же предпочел не внять предупреждению. Шкатулка дарует вечную жизнь, однако, — Женевьева повела рукой, указывая на гору убитых, — это выглядит не так, как ты ожидал. Это попросту смерть. Человек освобождается от земных уз, чтобы получить по заслугам, оказаться наверху или внизу. Тот, кто не заслуживает рая, отправляется в ад. Человек попадает в ту вечность, которую заслужил.
— Почему тогда я не умер? — вопросил Джулиан, в смятении глядя на трупы. — Кто я? Почему я жив?
Женевьева наклонилась и взяла из его рук крестик с перекладиной, подобный мечу. Помедлив с крестиком в руках, она перевела взгляд на Джулиана.
— Иногда величайшее могущество дают не деньги и насилие, а простейшие и самые маленькие вещи. — Поднеся крестик к груди, где столько лет его носила, Женевьева щелкнула застежкой. — И самые святые.
— Так я умру?
Женевьева улыбнулась.
— Все умрут, Джулиан, и наша участь в вечности зависит от того, как мы обращаемся с этой жизнью. Никто не знает, сколько ему осталось, и все же люди сплошь да рядом отказываются от наслаждений, откладывают удовлетворение, пренебрегают моментом, жертвуют качеством ради количества. Ты отвернулся от семьи, веры, надежды и, самое главное, от любви. Ты воплощение алчности. И даже в этот момент, когда и здесь, и в твоей жизни произошли ужасные события, ты не испытываешь угрызений совести, не жалеешь о содеянных убийствах. Поэтому, когда ты в конце концов умрешь, а до этого могут пройти десятки лет, то как человек, пренебрегший свой душой, окажешься в вечном мраке. Ты проведешь вечность в месте, перед которым больше всего трепещешь.
— А как же прощение? — взмолился Джулиан.
Он уже едва понимал, что происходит.
— Как же Царство Небесное?
— Чтобы получить прощение, надо сначала раскаяться, надо уметь жертвовать собой ради других. Ты не знаком ни с тем ни с другим. Что касается Царства Небесного, то это самое прекрасное место на свете; тебе было позволено одним глазком увидеть его и ощутить — так ты будешь лучше понимать, чего лишился, чего тебе никогда не получить. Ты будешь стараться отодвинуть смерть, но однажды она все равно придет, а до этого времени у тебя есть полная возможность поразмыслить над тем, что тебя ожидает, представить себе вечность страдания. Мне очень жаль.
Джулиан в оцепенении слушал этот голос, провозгласивший ему смертный приговор. Ему суждена вечность мрака и пустоты, той самой пустоты, которая преследовала его в кошмарах. Ничто, которого он так отчаянно стремился избежать, поглотит его в минуту смерти. Джулиана так скрутило от страха, что под невыносимым давлением здравый рассудок его покинул. И в этот момент на место страха пришел гнев, эта волна взметнулась у него в душе, придавая ему силы, вновь наполняя сердце яростью, которая столько лет поддерживала его.
— Тебя здесь нет. Ты мертва, я видел тебя, видел твое тело.
— В самом деле? — Образ Женевьевы слегка заколебался. — А сейчас ты меня видишь?
Джулиан вскочил с кресла, бросился к матери и вцепился ей в горло. К этому моменту он уже окончательно помешался, его сознание разрушилось. Сжимая Женевьеву за горло, он бешено тряс ее, крича:
— Кто ты? Кто ты?
И тут она исчезла, растворилась в ярком утреннем свете. В руках Джулиана была пустота. Он стоял, ничего не понимая. А когда рухнул как подкошенный, это были уже осколки личности. Он окончательно обезумел.
Когда Джулиан открыл глаза, в голове еще слышались отзвуки ночного кошмара. Кругом лежали мертвые охранники, с изогнутыми в предсмертных судорогах телами. Поднявшись на ноги, он попытался припомнить свой сон, вспомнить, что здесь произошло. В этот момент над горизонтом показался краешек солнца.
Взгляд Джулиана остановился на теле Речина, человека, который пришел, чтобы убить его: теперь труп русского лежал на полу у стола. В попытках поймать раз за разом ускользающее воспоминание, Джулиан напрягался, как мог.
Голова постепенно прояснялась, но завеса мрака над минувшими событиями не рассеивалась. Он помнил происходившее только до того момента, как сидел за столом со шкатулкой на коленях.
И тут он понял, что ни шкатулки, ни ключа больше нет; он поискал в комнате, но не обнаружил их. Он искал и искал. Прикрывая глаза от яркого утреннего солнца на горизонте, посмотрел из большого окна библиотеки.
