Наль Подольский - Расчленяй и властвуй
— Как, неужели у собак есть подсознание? — простодушно изумился адвокат.
— А инстинкты, по-вашему, это что? — почему-то недовольно проворчал врач. — Есть и сознание, и подсознание. Если отличаются от ваших, это не значит, что их нет. — Он решительным жестом отодвинул от себя статьи, давая понять, что разговор закончен.
— Еще один, самый последний вопрос, — кротко попросил адвокат. — По какой причине эти две публикации могли попасть в спецхран?
— А вот это уже вопрос совсем не по моей части, — развел руками онколог, — впрочем, смею предположить, по причине общего идиотизма. — Он встал из-за стола, тема разговора его явно раздражала.
Супругам Самойловым ничего не оставалось, как удалиться в отведенную им комнату.
— Итак, — Карина старательно, как школьница, загибала пальцы, — на поиски почки остается пять дней, а потом она начнет протухать… Как ты думаешь, почему твой полковник так уверенно заявил, что найдет контейнер?
— Вероятно, потому же, почему «Пигмалион» берется в три дня найти нужный орган. Он знает, где его искать. А может быть, уже нашел.
— Да, ровно пять. — Карина повторила опыт с загибанием пальцев. — И что, если мы не уложимся в срок, он не отдаст нам эту проклятую почку?
— Трудно сказать. Если он сочтет наши достижения перспективными, то подзарядит аккумулятор контейнера и даст нам еще несколько дней…
— Как глупо, — смутилась она, — я о такой возможности не подумала.
— Но в любом случае, — продолжал адвокат, — даром он ее не отдаст. Расчет простой: не будет почки — Клава не сможет вернуться в Италию, значит, эти самые «Тяжелые шаги» явятся сюда, и он возьмет их на месте преступления. Да чтобы не превышать свои служебные полномочия, еще и наркотиков им в карманы подсыплет — по этой части у наших органов огромный опыт.
— Как? — Карина слегка побледнела. — Он будет рисковать нашей жизнью, только чтобы… — От возмущения она даже не закончила фразу.
— Ты не вполне представляешь таких людей. Он и над собственной жизнью не очень-то трясется, а уж чужие для него — и вовсе разменная монета. Его главный враг — «Пигмалион», и ему наплевать на сто тысяч других джеков-потрошителей, которые ходят вокруг. Сейчас он меняет почку, то есть, потенциально, нашу жизнь, на информацию о «Пигмалионе», которую не может добыть сам. Если эта сделка сорвется, он будет выменивать у Интерпола ту же информацию на итальянских террористов. А Интерпол — организация серьезная, они обладают гигантской информацией, но даром ее тоже не дают.
— Ты говоришь страшные вещи. Если так, нужно форсировать наши дела. Видимо, завтра делаем налет на Институт физиологии?
— Не могу придумать ничего другого.
К набегу на Институт готовились тщательно. Нужен был достаточно естественный повод сунуть нос в архивы отдела кадров.
Среди слабостей адвоката Самойлова были суетность и даже тщеславие, в коих он никогда не стыдился сознаваться. Одно из их проявлений было в том, что он состоял в членах множества обществ и организаций. Верный принципу обращать себе на пользу неблагоприятные обстоятельства, он и собственные недостатки заставлял работать на себя. В частности, из обилия членских билетов и удостоверений он всегда мог выбрать такой, который открывал в нужный момент нужные двери.
Сегодня Александр Петрович решил вспомнить, что является членом общества «Мемориал». Более того, к изумлению Карины, в его портфеле обнаружились бланки правления общества, на одном из которых он отстукал послание на имя директора достославного научного учреждения. «Мемориал» якобы готовит Белую книгу о постсталинских репрессиях в научных кругах и просит содействия в получении нужных сведений во вверенном ему институте. Затем адвокат позвонил ученому секретарю института и, представившись сопредседателем правления «Мемориала», проговорил содержащийся в письме текст и попросил разрешения посетить институт для двоих весьма уважаемых членов общества. Ответ, естественно, последовал положительный.
Встречу с ученым секретарем Александр Петрович обставил вполне мемориально, то есть настолько печально и торжественно, что просить Карину и адвоката предъявить какие-либо документы, помимо вышеупомянутого письма, было просто бестактно. После вступительного обмена мнениями все трое проследовали в отдел кадров, где были встречены худощавой дамой неопределенного возраста отнюдь не дружелюбно. Поджав свои и без того узенькие губы, она с римской прямотой заявила, что «Мемориал», по ее мнению — сборище недосидевших свои законные сроки преступников, но, под давлением административного тона ученого секретаря, допустила пришельцев в помещение архива. Впрочем, как только ученый муж, сославшись на занятость, удалился, посетителям было объявлено, что архив для них будет открыт еще ровно полчаса, после чего состоится заранее запланированное травление бумажного жучка. Положение спасла коробка шоколадных конфет, побудившая сварливую особу к длительному чаепитию.
У них хватило времени ровно на то, чтобы бегло просмотреть дела всех сотрудников и аспирантов Дегтярева, а также переписать их имена и адреса. Ничего примечательного в этих пыльных папках не обнаружилось, исключая одну, содержащую дело аспиранта Бадмаева. Судя по клочкам бумаги, застрявшим в сшивателе, часть документов была из подшивки выдрана, причем грубо и наспех. Оставшиеся бумажки относились в основном к зачислению Бадмаева в аспирантуру. Но имелось и два весьма любопытных документа.
Во-первых, справка, датированная ноябрем 1963 года и подписанная начальником паспортного стола города Улан-Удэ. Текст, отпечатанный на папиросной бумаге, гласил: «В ответ на ваш запрос исходящий номер И-798 сообщаем, что Бадмаев Василий Семенович 1934 г. рождения, проживавший в г. Улан-Удэ до 1953 г., прямым родственником бывшего царского лекаря не является». Печатный текст дополняла карандашная приписка, сделанная круглым бисерным почерком: «хотя, по бурятским понятиям, все Бадмаевы являются сородичами, т. е. в какой-то степени родственниками».
Второй документ представлял собой выписку из приказа об отчислении из аспирантуры в связи с невыполнением плана учебной и научной работы Бадмаева В. С. на основании представления научного руководителя Дегтярева В. И.
Покидая неуютное помещение архива, адвокат в самых изысканных выражениях пожелал его владелице успехов в войне с жучком, а Карина — здоровья и хорошего аппетита.
Не заходя домой, они дозвонились до связного полковника Багрова и передали ему список из тридцати шести фамилий для выяснения, кто из этих людей жив и доступен для общения.
— Нам не совсем удобно звонить вам по телефону, — заметила Карина. — Скажите, как вас зовут.
— Можете звать меня Николаем Сидоровым, — деловито ответил молодой человек, пересаживаясь из автомобиля адвоката в свою служебную машину.
— Богатая у него фантазия, — фыркнула Карина.
— В их профессии фантазия противопоказана, — строго заметил Александр Петрович.
— Как думаешь, люди Багрова на таком количестве фамилий не забуксуют?
— Надеюсь, нет… Иначе было бы непонятно, почему он до сих пор жив. Впрочем, как знать.
Служба полковника Багрова не забуксовала, и на следующий день Самойловы получили полный, но, увы, не слишком утешительный отчет о судьбе всех тридцати шести интересовавших их персон.
Из двадцати восьми тогдашних сотрудников лаборатории Дегтярева за прошедшие тридцать лет двадцать два умерли естественной смертью, один утонул в ванне, трое эмигрировали в Израиль, один выписался из Москвы и исчез в неизвестном направлении, и только один находился в Москве, но в психиатрической больнице по причине старческого маразма.
Что касалось аспирантов, то трое из них умерли от разных болезней, двое выехали в Штаты и Новую Зеландию, и двое до сих пор имели московскую прописку. Восьмому аспиранту, Бадмаеву, была посвящена справка на отдельном листке. Он был арестован за «активное участие в деятельности незаконных сектантских организаций» двадцатого января 1964 года, а ровно через неделю, двадцать седьмого, вместе со следователем Антоновым, который вел его дело, погиб в автомобильной катастрофе при переезде из одного места содержания в другое.
— До чего грубая работа, — возмутилась Карина, — ведь все шито белыми нитками. Смотри, между отчислением из аспирантуры и арестом прошло всего четыре дня: значит, кто-то очень торопил события.
— Да, — подтвердил адвокат, — и способ уничтожения необычный. Как правило, в подобных ситуациях подсаживали к уголовникам, психованным каким-нибудь, и все случалось само собой. Видно, действительно сильно спешили… Если помнишь, Хуарес, и вероятно Дегтярев вместе с ним, вылетел в Штаты двадцать девятого января. Я полагаю, смысл всего этого, — он положил ладонь на лист бумаги, — в том, что Бадмаев должен был исчезнуть до начала операции «Франкенштейн».
