Уоррен Мерфи - Узы крови
Стрелки на двухсотдолларовых брюках – просто восторг. В точности, как он любит, – острые и прямые, как бритва. Итальянского пошива пиджак подчеркивает осиную талию и широкие плечи. Впрочем, приглядевшись, он пришел к выводу, что плечи все-таки недостаточно широки и надо велеть портному при работе над следующим костюмом об этом подумать. Белый шелковый платочек в нагрудном кармане высовывается двумя вершинками, одна чуть выше другой.
Отлично. Платок в тон галстуку, галстук – в тон седине. Год за годом он заливает прессе, что поседел, когда ему было пятнадцать. На самом же деле в детстве его дразнили «Рыжим», и теперь приходится каждую неделю обесцвечивать шевелюру, чтобы где-нибудь в «Инквайре» не появилось заголовка: «НЕПРИЗНАННЫЙ ДЕТРОЙТСКИЙ ГЕНИЙ – КРАШЕНЫЙ РЫЖИЙ!»
Одна мысль о такой катастрофе заставила его страдальчески свести брови. Он взялся за ручное зеркальце, и тут в комнату вошла секретарша.
– Пресса прибыла, мистер Лаваллет, – проворковала она. Лайл выбрал ее из почти шестидесяти претенденток, каждая из которых подверглась испытанию, названному им: «проверка на локоть».
Экзамен был очень прост: испытуемой требовалось встать в центре комнаты, сомкнуть руки на затылке и свести локти так, чтобы они смотрели прямо вперед, как у военнопленного в каком-нибудь старом фильме.
– Теперь вперед! – командовал Лаваллет.
– И все?
– Пока ваши локти не коснутся стены.
Претендентки, чьи локти касались стены раньше, чем их же грудь, подвергались дисквалификации. Из семи, прошедших отбор, только одна не дала ему пощечину и не пригрозила подать в суд за сексуальное домогательство. Это была мисс Мелани Блейз, и он немедленно зачислил ее на работу. Как секретарша она была из рук вон плоха, но во всем остальном отвечала его требованиям, особенно теперь, когда он развелся. И ему очень нравилось, как вплывали в комнату ее стати – на целых полтакта раньше всего остального.
– Чудно смотритесь, – сказала она. – Ну как, готовы к пресс-конференции?
– Это не пресс-конференция, – поправил Лаваллет. – Пресс-конференция завтра.
– Да, сэр, – сказала мисс Блейз, которая могла бы поклясться, что когда бизнесмены собирают прессу, с тем чтобы сделать официальное заявление, это и есть пресс-конференция.
– Не подержите ли зеркало, мисс Блейз?
Рыжеволосая красотка приблизилась, семеня на высоченных каблуках, и немедленно пожалела об этом.
Лаваллет взвыл.
– Что? Что случилось? – перепугалась секретарша, уж не заметил ли он у себя какую-нибудь канцероподобную бородавку?
– Волосок! – вскричал Лаваллет. – Только взгляните!
– Я смотрю, смотрю. Если мы позвоним доктору, может, он его срежет, проговорила она, думая о том, что волос, растущий из бородавки, – плохая примета. – Но где ж она, эта бородавка?
– Что вы несете, кретинка? У меня выбился волосок!
– Да где же?
– На затылке, черт побери!
Но мисс Блейз не видела, как ни старалась. Наконец Лаваллет сдался и показал сам.
Да, волосок не на месте, согласилась мисс Блейз. Но нужен электронный микроскоп, чтобы это увидеть.
– Вы что, надо мной смеетесь, мисс Блейз?
– Нет, сэр. Просто я не думаю, что кто-нибудь его заметит. Кроме того, он на затылке, а камеры будут снимать спереди, не так ли?
– А что, если там фотограф из «Инквайра»? Что, если он подберется сзади?
Вы знаете, как они любят такие штучки! Представляю себе: «ЛАЙЛ ЛАВАЛЛЕТ, ГЛАВА „ДАЙНАКАР ИНДАСТРИЗ“, ТЕРЯЕТ ВОЛОСЫ» – аршинными буквами! «Шокирующие подробности в середине номера!» И моя физиономия – между «Ужасающим Снежным Человеком» и родившей козленочка малазийкой! Нет уж, увольте!
– Я принесу расческу?
– Нет-нет-нет! Только прикоснись расческой – и начинай сначала! Возись потом целый час. А то и больше. Нет, давайте сюда пинцет и лак для волос, быстро!
– Молодец, – сказал он, когда она вернулась, – теперь осторожненько возьмите пинцет и очень, очень аккуратно положите волос на место.
– Я стараюсь. Только, пожалуйста, не могли бы вы не дрожать?
– Ничего не могу с собой поделать. Уж слишком это серьезно. Ну как?
– Мне кажется... Да, готово.
– Отлично! Теперь, быстро – лаком!
Мисс Блейз встряхнула баллончик и коротко брызнула.
– Больше, больше! Залакируйте получше. Не дай Бог, этот паршивец выскочит в какой-нибудь неподходящий момент!
– Как угодно, волосы ваши, – пожала плечами секретарша, отметив, что в составе лака значится Зверски-Прочный Клей, и выпустила на снежно-белый затылок шефа с полбаллона.
Одобрив проделанную работу, он позволил себе ослепительно-безупречную улыбку. Она не была бы такой безупречной, останься у него его натуральные зубы.
– Ну что ж, мы готовы. Вперед!
– Надо сказать, вы на редкость заботитесь о своем облике, мистер Лаваллет, – заметила секретарша.
– Форма, мисс Блейз! – проронил Лаваллет, поддергивая манжеты так, чтобы они ровно на узаконенные полдюйма выглядывали из-под обшлагов пиджака. Форма – это все!
– А содержание?
– Содержание – вздор! Форма! – подчеркнул он.
* * *– Да кого это мы ждем? – спрашивал фотограф газетчика в банкетном зале отеля.
– Лайла Лаваллета.
– А кто он?
– Непризнанный гений автомобилестроения.
– Никогда о таком не слышал. А что он сделал?
– Когда-то давно, когда еще были компании «Дженерал моторе», «Форд» и «Крайслер», еще до всех слияний и перекупок, Лаваллет был главным генератором идей и привел их к высотам.
– И все-таки я никогда о нем не слыхал, – удивился фотограф.
– Ну и дубина, – отрезал газетчик.
– Подумаешь, – огрызнулся фотограф, услышал аплодисменты, поднял голову и увидел Лаваллета, шествующего к трибуне, за которой возвышалось десять квадратных футов торгового знака новорожденной компании «Дайна-кар индастриз».
– Это он, что ли, и есть? – спросил фотограф.
– Да. Лайл Лаваллет, Непризнанный Гений.
– Волосы у него вытравленные.
– Ты бы все-таки снял его, – сердито сказал газетчик. У некоторых, подумал он, напрочь отсутствует вкус к истории.
Лаваллет, озаряемый бесчисленными вспышками, купался в электрическом свете. Непонятно, думал он, почему бы всем газетам-журналам не нанять пару-тройку фотографов, те сделали бы несколько снимков, размножили и разослали бы по редакциям? Они же взамен посылают тьму народа сделать тьму фотографий, только крошечная часть которых в конце концов попадает в печать.
Куда деваются остальные? Он представил себе, как хранится где-то толстая папка с таким количеством его фотографий, что их достало бы украсить каждое слово в толковом словаре.
Что ж, сегодня он рад видеть фотографов. Количество собравшихся говорит о том, что Лайл Лаваллет не утратил контакта с прессой и сейчас ему очень даже есть, чем их порадовать.
Вакханалия фотовспышек продолжалась три минуты, а потом Лаваллет, взойдя на трибуну, поднял руку.
– Леди и джентльмены, господа журналисты! – начал он звучным глубоким голосом. – Я рад нашей встрече и счастлив видеть среди вас множество старых друзей. На тот случай, если вас занимает, что со мной сталось, позвольте сказать вам, что непризнанные автоконструкторы не умирают и не уходят в тень. Мы неизменно возвращаемся в свет.
По аудитории прошел одобрительный гул.
– Как некоторые из вас уже знают, последние годы я провел в Никарагуа, ведя безнадежную одинокую борьбу с тоталитарным режимом. Я знаю, есть люди, считающие, что я потерпел поражение, потому что машина, которую я там создал, не утвердила себя среди ведущих моделей мира.
Лаваллет сделал выразительную паузу и обвел зал взглядом. Непокорный волос, чувствовал он, лежит на месте, и кажется, все идет как надо.
– Я так не думаю. Я помог внедрить в Никарагуа новые промышленные технологии. Наши усилия внесли свой вклад в жизнь никарагуанского народа никогда она уже не станет такой, какой была до нашего там появления. Одно это могло бы свидетельствовать о нашем успехе, поскольку, по моему убеждению, распространение демократических свобод – вот главная задача автомобильной промышленности. Однако мне есть чем похвалиться и помимо этого.
Он опять сделал паузу и оглядел собравшихся.
– Ведя одинокую безнадежную борьбу с тоталитаризмом, все свое свободное время я проводил в исследовательской лаборатории, – если угодно, называйте ее конструкторским бюро, – и счастлив и горд сообщить вам, что мое усердие было вознаграждено. Мы готовы объявить о создании машины принципиально новой, воистину революционной конструкции, машины, которая окажет влияние столь значительное, что с этого момента автомобильная индустрия, какой мы ее знаем и любим, преобразится неузнаваемо!
Аудитория ахнула. Телевизионщики ринулись ближе, ловя в объективы видеокамер загорелое лицо Лаваллета. У него мелькнула мысль, уж не пытаются ли они получить точный снимок его глазной сетчатки. Где-то он читал, что сетчатка так же индивидуальна и неповторима, как отпечатки пальцев.
