Гарольд Роббинс - Стилет (другой перевод)
— Нет, Чезарио, нет! Помнишь, я испугалась, как ты смотрел, когда выносили того беднягу из казино? В этот миг я словно слилась с тобой, словно ты вошел в меня прямо там, в зале. Потом все задвигались — и ты ушел… Он был мертв, правда?
— С чего ты взяла?
— Он был мертв… — прошептала она. — Я смотрела на тебя и поняла: ты знал. Еще никто вокруг не знал, только ты…
— Глупышка, — улыбнулся он, — откуда мне было знать.
Она задумалась.
— Не понимаю… Но у тебя было точно такое же лицо, как в день перед поездкой, когда ты зашел за документами в окружной суд. Потом в самолете сообщили: в зале суда был убит человек. И это произошло… — Она спрятала голову у него на груди и не видела, как затвердели его черты. — Понимаешь, я могу даже не читать завтрашних газет. Я и так знаю: того человека убили. Интересно, что ждет нас в Майами?
Слышно ли ей, как стучит сердце в его груди. Заглушая удары, он заговорил громче:
— Что и везде. Солнце, прозрачная вода… Она подняла глаза.
— Я о другом, милый. А вдруг там вот так же кто-то умрет.
Глаза его странно прояснились. Ей показалось — она тонет в их притягивающей жуткой глубине, впадая в транс.
— Люди умирают всегда и везде, — проговорил он.
— Мне часто кажется… Скажи, быть может, ты — Ангел Смерти?
Глаза его вдруг потеряли завораживающую прозрачность. Он рассмеялся.
— Не могла придумать ничего сумасбродней!
— Я не придумала, — медленно проговорила она. — Я где-то читала рассказ о девушке, которая влюбилась в Ангела Смерти.
Он мягко притянул ее к себе.
— И что было дальше?
Барбара тихонько поцеловала его в грудь.
— Она умерла. Он взял ее с собой, когда понял, что она знает.
Взглянув на него исподлобья, она вдруг спросила:
— Возьмешь меня с собой, Чезарио?
Пальцы, гладившие ее по голове, замерли. Внезапно он запустил пятерню ей в волосы и потянул назад, запрокидывая лицо.
— Я возьму тебя с собой, — проговорил он, грубо целуя ее в губы, и, ощутив, как она вздрогнула от боли, свободной рукой стиснул ее грудь. Барбара вскрикнула, пытаясь вырваться:
— Чезарио! Что ты делаешь?!
Он прижал ее лицо к своей груди и принялся крутить ее голову, медленно расширяя круги и все сильнее сжимая грудь. Он слышал ее глухие стоны и чувствовал, как огненная лава заливает его изнутри. Круг становился все шире. Обессиленная, она уже склонилась к его коленям, не переставая стонать и всхлипывать.
— Чезарио! Чезарио, остановись! Я не выдержу! Мне больно!
Он только улыбался. Его переполняло, рвалось наружу упоительное ощущение власти и силы. Ощущение жизни… и смерти. Голос девушки доносился будто издалека.
— Теперь, дорогая моя, ты узнаешь, какое наслаждение приносят муки…
— Нет, Чезарио, нет! — тело ее вздрагивало. — Не могу! Больно!.. Я умираю!
Он поглядел на нее сверху и внезапно отпустил, так что она чуть не упала. Стоя на коленях, она обняла и прижалась к нему, плача навзрыд.
— Я люблю тебя, Чезарио! Люблю тебя!
Глава восьмая
Майами-Бич — город, залитый ослепительным солнцем, расположенный на узкой полоске чистого песчаного пляжа на побережье Флориды. Отели вырастают здесь каждый год, будто грибы после дождя. И «Сент— Тропес» был тоже только что построен: он вознесся ввысь своими одиннадцатью этажами невдалеке от «Иден-Рок» и «Фонтенбло» и внешне, пожалуй, напоминал фантазии Пикассо. Однако обитатели Флориды, обыкновенно оценивающие красоту гостиницы согласно размеру платы за номер в купальный сезон (восемьдесят долларов в сутки) считали его одним из прекраснейших зданий в мире.
Океанский пляж перед отелем был доступен лишь живущим в нем туристам. К их услугам был также причудливый бассейн в виде клеверного листа — величайший в мире из всех искусственных бассейнов, как уверяла реклама.
В каждой кабине — ванная, телефон, удобные кресла, столики для карточной игры и небольшие холодильники. В три часа дня включались игральные машины, и обитатели отеля могли прямо в купальных костюмах делать свои ставки. В шезлонгах, расставленных по периметру бассейна, любители позагорать, натертые кремами и маслами, лениво перелистывали страницы журналов и рекламных буклетов.
* * *Стоя у раскрытого окна, Сэм Ваникола глядел вниз на бассейн. Его фигура на фоне оконного проема выглядела внушительно: при росте шесть футов он весил двести сорок фунтов. Сэм презрительно фыркнул и вернулся в номер, где еще три человека, расположившись у маленького столика, играли в карты.
— Развлекаемся? — раздраженно проговорил Ваникола. Спецагент Стенли поднял голову.
— Ты же знаешь, Сэм, приказ.
— Знаем мы ваши приказы, — проворчал Ваникола. — Эба Рильса в свое время вот так же замуровали в Бруклинском отеле… Ну и что? Уберегли его? Как бы не так! Если надо, они кого угодно из-под земли достанут.
— Сэм, тебе прекрасно известно: Рильс выбросился из окна, и суд установил факт самоубийства, — спокойно заметил Стенли.
— Не смешите, — возразил Ваникола. — Парня я отлично знал. Он никогда бы этого не сделал!
— Но с тех пор прошло двадцать лет, — не сдавался Стенли. — Многое изменилось.
Ваникола захохотал.
— Это уж точно! — мстительно парировал он. Динки Адамса пришили на пути в суд. Твистера достали в казино, на глаза у кучи людей. Рассказывайте вашей бабушке, будто что-то изменилось!
Стенли промолчал и переглянулся с товарищами. Те не решались вступать в перепалку.
Ваникола вынул сигару и, откусив кончик, выплюнул его на пол. Прикурив, плюхнулся на диван и, посмотрев на своих телохранителей, заговорил примирительным тоном:
— Рассудите сами, парни. Я, как и все, плачу налоги. И правительство тратит приличную часть моих денег, чтобы держать меня в таком месте. Ну и стоит шиковать, если от этого — никакого толку?
— Почему нет толку? Здесь ты надежно защищен… — откликнулся Стенли, вставая.
— Не валяй дурака, Стенли! — снова взорвался Ваникола. Прекрасно знаешь, не можете вы меня защитить.
— Не понимаю, Сэм, ты что же не надеешься остаться в живых? — Стенли был не на шутку встревожен.
Ваникола смотрел угрюмо и решительно.
— Вот что я вам скажу. Я умер уже давно — с той самой минуты, как попал в ваши руки. Если бы я продолжал запираться, меня посадили бы на электрический стул. А коль я раскололся, ребята достанут меня, и ничто им не сможет помешать. Это только вопрос времени. И время мое летит быстро. А раз так — вы могли бы позвонить своему шефу и попросить для меня разрешения поплескаться в бассейне часок-другой в день. Обещаю выполнять все ваши указания.
Стенли развернулся и ушел в соседнюю комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Ваникола покосился на охранников. Те продолжали играть. Насупясь, он молчал, посасывая сигару.
Стенли вскоре возвратился и подошел к нему.
— Ладно, Сэм. Сделаем, как ты просишь. Но знай: с тобой ничего не должно произойти. А потому, как только заподозришь что-либо подозрительное, сообщи немедленно.
— Ладно-ладно, — проворчал Ваникола, подойдя к окну и снова поглядывая на бассейн, — чего уж болтать попусту.
Стенли снова уселся за карточный столик. Ваникола отвернулся от окна и улыбнулся, но это была мрачная улыбка.
— Теперь хоть в одном я могу быть уверен. Стенли вопросительно поднял глаза.
— Мне удастся загореть, и никто потом не сможет усомниться, где я провел эту зиму.
* * *Барбара стояла на балконе и смотрела на океан, когда в комнате зазвонил телефон. Она вернулась и взяла трубку.
— Князя Кординелли вызывает Нью-Йорк. Она прикрыла рукой микрофон.
— Это тебя, дорогой!
Чезарио вошел в комнату. Он хорошо загорел за эти несколько дней: белый купальный костюм красиво оттенял золотистый цвет кожи. Она передала ему трубку.
— Кординелли слушает.
Из трубки доносился голос телефонистки.
— Хорошо, соедините, — сказал Чезарио и покосился на Барбару. — Это мисс Мартин — моя секретарша.
Барбара кивнула и снова вышла на балкон. Ей были слышны обрывки разговора о каком-то автомобиле, находящемся в Палм-Бич. Вскоре он положил трубку, но к ней не вышел. Она заглянула в комнату. Чезарио сидел за столом и что-то черкал в блокноте. Он поднял голову.
— Прости, пожалуйста. Дела.
Она печально кивнула. Сегодня кончалась неделя, которую они договорились провести вместе.
— Как было бы прекрасно, если бы наш праздник начинался только сегодня, — вздохнула она.
— Да, — коротко кивнул он.
— В Нью-Йорке теперь холодно и пасмурно… И до самого лета будут лить дожди. Не хочется и вспоминать. Как бы мне хотелось, чтобы мы остались здесь с тобой навсегда…
— Что же делать, — улыбнулся он. — Любой праздник когда-то начинается — и когда-то кончается.
— И наш?
— Конечно, — пожал он плечами, хотя прекрасно понимал, что она имела в виду, и добавил: — Я не могу оставить свои дела. И тебя ждет твоя работа. Ей стало грустно. Она ясно понимала теперь, что сама себя обманывала, согласившись на поездку. Для него это было не более, чем очередное развлечение.
