Серж Брюссоло - Печальные песни сирен
— Насчет жратвы не беспокойся! — крикнула вдогонку Гудрун. — Мои запросы невелики. Наша и я любили одно и то же.
Лиз проделала обратный путь в состоянии сомнамбулизма. Постоянно вспоминались мимика Гудрун, ее жесты, манера склонять голову на левое плечо, прищуривая глаза.
«Ею будто овладел фантом Наша, — сказала она себе, подавляя дрожь. — Они словно наложились друг на друга…»
Лиз заметила, что пассажиры автобуса исподтишка поглядывают на нее, и поняла: должно быть, у нее вконец потерянный вид.
«Опомнись! — приказала она себе. — Гудрун всего лишь маленькая потаскуха. Не исключено, что она постарается соблазнить тебя. Гудрун знает, что, став двойником Наша, будет иметь перед тобой преимущества… и извлечет из этого выгоду».
Повесив нос, провожаемая взглядами пассажиров, Лиз вышла из автобуса.
Придя к себе, она поспешила на кухню и попыталась овладеть собой, выпив чашку растворимого кофе. Уже наступила темная ночь, ранняя осенняя ночь, и мокрые отблески плясали на каркасах рухнувших с моста машин. Чтобы рассеять мрак на кухне, Лиз открыла холодильник. Желтый свет из угла, пахнувший холодным мясом, растекался на кафельном полу. Почему бы не включить неоновую трубку, укрепленную над мойкой? Лиз вдруг почувствовала себя виноватой. Виноватой в чем? В том, что спрячет Гудрун, предоставит жилье фантазерке? Нет, чувство это было другого рода, более смутное. Необъяснимое ощущение того, что она коснулась чего-то опасного: истины или серьезной, ужасно заразной болезни…
«Я утомилась или схожу с ума», — подумала Лиз, всматриваясь в нутро холодильника. Она встряхнулась, положила на тарелку кусочек швейцарского сыра и покусывала его, не жуя. Дом казался ей мрачным в этот вечер, наполненный невидимым, но тяжким грузом. Даже ночь не так угнетала. Она включила плафон. Брызнувший свет проник во все углы, заблестели краны.
Перекусив, Лиз налила себе кофе. Ей нужно выиграть время. При мысли, что она останется наедине с Гудрун, у нее заколотилось сердце. Лиз села, положив руки плашмя на столик. Посидев минут пять, она встала и пошла покопаться в стенном шкафу, в холле. Вернулась она, держа в руках объемистый том с загнутыми уголками. На белой обложке значилось:
«Комиссия Вендель-Бомански.
Стихийное бедствие 18 апреля 2015 года.
Заслушивание свидетелей и выводы».
Кто же дал ей это? Тропфман, быть может. Она представила себе лицо бывшего полицейского, когда она найдет его в лавочке с зубной пастой для пуделей и отдаст ему увесистую пачку плохо напечатанных листков. Лиз вздохнула. Несмотря на отяжелевшие веки, она чувствовала, что к ней возвращается бессонница. Сев на ступеньку, девушка наугад раскрыла книгу.
Прочитала: «Г-н Анджей Волански (45 лет, служащий муниципалитета). Я был на платформе, когда грязевой поток хлынул из туннеля. Казалось, будто из гигантского тюбика выдавливали крем для обуви. Все пространство между платформами было затоплено. Стены страшно вибрировали, шум был такой, как в изношенной канализации ванной комнаты. Мощный ветер дул в некоторых пролетах, опрокидывая мужчин и женщин, пытавшихся выйти в двери. Можно было подумать, что лопнула газовая труба. Запах стоял невыносимый. Удушливый. Я бросился назад, к выходу. Едва я взбежал наверх по лестнице, как коридор покрылся водой. Она пенилась, словно вырвалась из стиральной машины. Все находившиеся на эскалаторе были поражены электрическим током. Я видел снопы искр и слышал треск, это было ужасно. Я рухнул на тротуар, а вода продолжала хлестать из входа в метро. Меня накрыло волной, потом волна ушла. Дотащившись до телефонной будки, я позвонил жене…»
Лиз закрыла досье и опустила голову. 25 000 жертв. Километры коридоров, пролетов и туннелей закупорены навсегда. Официально говорили о просадке грунта. «Официально» — вот она и заговорила, как Гудрун! Тропфман собирал показания очевидцев, она вспомнила об этом.
Тропфман и кто еще?
Присвистнув, Лиз рывком встала, открыла шкаф и бросила туда отчет.
СНОВА О МЫШИ…
Сначала появляется трещина на потолке станции.
«Крик-крак-криик-криик…» За грохотом поезда метро никто, конечно, не слышит этого звука, похожего на писк мыши, которой наступили на хвостик. К тому же свод расположен очень высоко. Кому в метро придет в голову посмотреть, что происходит наверху? Кому, если не бродяге, растянувшемуся на платформе? Да и кто услышит его, издай он вдруг тревожный крик?
Трещина расширяется из-за вибрации стен туннеля. Каждый новый поезд ее увеличивает. «Крииик-криик».
На платформе Лиз хорошо видит Наша. Та прислонилась к бетонной опоре и пощипывает струны своей гитары. Наша худенькая, с белокурыми волосами норвежского типа, заплетенными в косички, с молочно белой кожей. Лиз захотелось закричать ей: «Беги! Это произойдет с минуты на минуту!» Увы, она не может. Во сне никогда не удается осмысленно крикнуть.
КАРМАННЫЙ ВОРИШКА ПУЧИН
Воздушные пузырьки кипели вокруг медного шлема, выстраиваясь в кислородный шарф, разрываемый течением. Лиз поднесла запястье с большим циферблатом глубинометра к фронтальному окошечку. Стрелка стояла на 30 метрах. Давление на этом уровне достигало 4 килограммов на квадратный сантиметр, а расход смеси превышал 80 литров в минуту. Девушка убедилась, что ничто не мешало продвижению воздуховода, и углубилась в сектор коридора, выходивший на платформу. Неподвижный косяк рыб закрывал выход из коридора подобно живой решетке. Они рассыпались, когда Лиз протянула руку, чтобы дотронуться до них, и некоторые ткнулись в ее живот и колени. Она пошла по платформе, стараясь не мутить ил подошвами галош. Станция купалась в зеленоватом свете, трепещущем от течения. Гало ламп, по странному феномену рефракции, казалось, уплотняло жидкую массу, придавая ей густоту желе.
Вдоль платформы стояли вагоны, словно ожидая сигнала к отправлению поезда до следующей станции. За исключением крыш, покрытых мхом, они были целехоньки. Стекла и железо выдержали удар наводнения. Вода просочилась внутрь через вентиляционные отверстия, преобразовав вагоны в металлические аквариумы.
Лиз помахала лампой, как оружием, будто треугольный луч, вырывавшийся из фонаря, мог защитить ее от легиона мертвецов. Привычный жест не избавил от смутного страха перед кладбищами на колесах. Всякий раз, когда Лиз собиралась осматривать их, у нее начинало щемить сердце.
Луч высветил двустворчатую дверь со сжатыми резиновыми краями, затем — прямоугольник окна из прочного стекла. Про себя Лиз отметила, что это вагон второго класса. Застывшая толпа заполняла внутренность стального гроба. Мужчины и женщины стояли, прижатые друг к другу внезапным торможением в предсмертный час. Несмотря на трехлетнее пребывание в воде, тела их не подверглись разложению. Вот только покров слегка обесцветился. Вибрация воды придавала им вид манекенов в плохо освещенной витрине большого магазина. Волосы ореолом колыхались вокруг их голов, одежда казалась сшитой из грубой холстины с разошедшимися волокнами…
Лиз приблизилась. Из-за обманчивого эффекта рефракции она плохо рассчитала расстояние, отделяющее ее от вагона, и шлем наткнулся на стекло. На этот банальный случай ее нервная система отозвалась несоразмерным эхо. Утопленники смотрели на Лиз широко открытыми мертвыми глазами. Ни на одном лице не было и следа страдания или агонии, лишь крайнее удивление выражали высоко поднятые брови. А руки застыли, судорожно вцепившись в поручни, спинки сидений или пластиковые ручки, свисавшие с потолка. Все затопленные вагоны представляли одно и то же зрелище: прекрасно сохранившиеся трупы… как мумифицированные.
Во время первого погружения, — опираясь на опыт, приобретенный в речной бригаде, — Лиз приготовилась обнаружить вызывающий ужас подводный оссуарий, забитый раздутыми телами, похожими на бурдюки из бледной шкуры, частично обглоданные рыбами. И ее поразил осмотр множества затопленных составов. Каждая коллективная могила — первого или второго класса — содержала в себе одинаковый мумифицированный батальон, чудом избежавший разложения и гурманских пристрастий водной фауны. Здесь были статуи из воска или мрамора — называйте как угодно, — невероятно реалистические манекены, совсем непохожие на трупы! Сначала это приободрило ее, затем в душу закрался непонятный страх. Иррациональность подобной консервации пугала. Лиз выловила много утопленников за время работы в речной бригаде и знала, что побывавшее в воде тело портится за несколько дней, превращаясь в чудовищную карикатуру раздутой плоти. А вот жертвы метро оставались прочными, компактными. Их мышцы, кожный покров не отличались по структуре от выделанной кожи. Не находясь в свободном плавании, не обмякшие, точно куклы, они оставались напряженными, как в вечной стойке «смирно». Когда их приходилось перемещать, поражало, что эта странная ригидность даровала им свойства мрамора, избавив от всякой гибкости. Такое отвердение служило им защитой от прожорливых рыб, зубы которых не могли нарушить цельность их плоти.
