Марсель Монтечино - Убийца с крестом
— Да ничего особенного, папа. Практиковались в ударах. Для настоящей игры у нас слишком мало народу. — Кевин опустил глаза и посмотрел на шов на перчатке. Черный мальчик как-то странно поглядел на Уолкера и пошел дальше.
— Увидимся потом, Кевин! — крикнул он через плечо.
Уолкер проводил его взглядом.
— Кто это такой, Кевин?
— Кто? О, Андре. Это Андре. Мы с ним в одной школе.
— Андре? — рассмеялся Уолкер и покачал головой. — Что-то он, черт побери, не похож на француза. Он француз?
Кевин промычал что-то невнятное, посмотрел в глаза отцу и тут же отвернулся, не выдержав его взгляда, и стал выщипывать распустившийся шов на рукавице.
— Я спросил тебя: он француз?
Кевин молчал. Он ведь съежился.
— Кевин!
На улице было так тихо, что можно было слышать шум автомобилей, проезжающих по Голливуд-Фриуэй, за полмили от этого места. Уолкер встал на колени и заглянул в опущенные глаза сына.
— Неужели здесь нет белых ребят, что ты играешь с ниггером?
Кевин перестал выдергивать нитку и замер. Только его ресницы яростно моргали.
— Отвечай, Кевин.
— Папа, он просто мальчик. — Кевин заставил себя встретить взгляд отца. — Я с ним играю в мяч. Он мой друг.
— Кевин, я же тебе говорил, что нельзя дружить с ниггерами. Как только рядом появится другие ниггеры, он сделает вид, будто и знать тебя не знает. Или выкинет что-нибудь похуже.
— Андре не такой, папа.
— Все они одинаковые, Кевин. Ты не должен якшаться с ними. Люди судят о тебе по твоим приятелям, сын, а ниггеры — дурная компания. Понял?
— Папа, я...
— Понял?
— Да, сэр, — тихо произнес мальчик.
— Я не желаю тебя больше видеть с этим маленьким-черным шимпанзе. Или с какими-нибудь другими негритосами, о'кей? Я хочу, чтобы ты дружил с хорошими белыми ребятами. Такими, как ты сам. О'кей?
— О'кей, папа. — Кевин снова принялся за рукавицу.
Уолкер встал.
— Ты идешь домой?
— Нет, сэр, — быстро сказал Кевин. — Я должен пойти на Сейфуэй и купить тетради.
— В августе? Зачем? Ведь у тебя каникулы?
— Но мы должны написать сочинение о том, как провели каникулы.
— Тебе нужны деньги? — Уолкер полез в карман, но Кевин уже быстро удалялся.
— Спасибо, папа. — Мальчик перешел на бег. — Увидимся позже.
— Помни, что я тебе сказал! — крикнул вслед ему Уолкер.
— О'кей, папа.
Уолкер смотрел вслед сыну, пока тот не исчез за углом. Затем он повернулся и пошел по выщербленной цементной дорожке к небольшому белому каркасному домику с закрытым спереди крыльцом. Поднявшись на крыльцо, он постучал в дверь. Изнутри послышался шорох, затем женский голос:
— Погодите минутку. Кто там.
— Это я.
Холодное молчание, затем:
— Сонни? Это ты, Сонни? Погоди минутку. Я что-нибудь накину.
За дверью послышался усиленный шум, признак лихорадочной деятельности, затем дверь отворилась, и перед ним предстала Терри в бигуди, босиком, в укороченных джинсах и тугой майке, едва скрывающей ее тяжелые груди.
— Я думала, это Эйб, — сказала она, слегка запыхавшись.
— Ты всегда открываешь ему дверь голая?
Она нахмурилась.
— Очень смешно.
— Да я все это уже видел.
— Чего тебе надо, Сонни? Ты не должен даже здесь появляться. Это одно из условий нашего развода. Или ты забыл?
— Я должен с тобой поговорить.
Она раздраженно спросила:
— О чем еще? Тебя опять уволили?
— Нет, я просто хочу с тобой поговорить.
Она стояла в дверном проеме, упершись одной рукой в бок.
— У меня нет времени, Сонни. Эйб получил бесплатные пропуска в кино, затем мы где-нибудь пообедаем. Я только что вернулась домой с работы, и мне надо привести себя в порядок. И приготовить обед для Кевина.
— Мне хватит одной минуты.
Она подняла руку к бигуди, слегка ощупала их.
— Ты не должен сюда приходить.
— Послушай, Терри, я хочу поговорить с тобой.
Она повернулась и быстро прошла в дом.
— Хорошо. Но я готовлю обед для Кевина и не могу оторваться от этой работы.
Уолкер последовал за ней. Совмещенная гостиная-столовая была небольшие размеров и обставлена дешевой мебелью. И не гарнитуром, а плохо подходящими друг к другу разрозненными вещами. На спинках стульев, на дверях висела одежда, она была разбросана по грязной софе из некогда яркого голубого синтетического бархата. Терри прошла в маленькую кухоньку, примыкающую к гостиной-столовой.
— Я думала, тебя опять вышвырнули. Но Эйб, наверно, сказал бы мне об этом, ведь это он устроил тебя на работу. — Терри стала замешивать говяжий фарш в голубой миске. При каждом движении ее груди подскакивали.
— Так что ты хочешь мне сказать, Сонни?
Уолкер нагнулся над порогом и смотрел, как она смешивает мясо с протертым луком и крошками хлеба.
— Почему ты позволяешь Кевину якшаться с этими ниггерами?
— Ты имеешь в виду Андре? — спросила Терри, не поднимая глаз. — Это его неразлучный приятель. Кевин чаще спит у них в доме, чем у нас.
— И это тебя не тревожит?
— Нет, — сказала Терри, вытирая руки о кухонное полотенце. — Ни капельки.
Уолкер скривил губы в усмешке.
— Так, видно, и должно быть. Гулящей женщине, которая спит с евреем, видно, плевать, что ее сын якшается с ниггером.
Терри выпрямилась и посмотрела на него.
— Опять ты за прежнее, Сонни. Я не хочу слушать эту чушь, и семь лет назад судья сказал, что я не должна слушать эту чушь. Поэтому, если ты пришел поговорить об этом, проваливай. Можешь рассказывать об этом кому-нибудь, кому интересно, о'кей?
Она достала из-под мойки глубокую сковороду и сердито швырнула на нее мясо.
— Я не хочу, чтобы ты выходила за него замуж, Терри.
Терри улыбнулась и покачала головой.
— Ну ты и чудак, Сонни. Просто обалдеть можно, какой ты чудак.
— Я не хочу, чтобы моего сына воспитывали иудеем, вот и все. И я думаю, что это вполне законная просьба.
Терри молча слепила котлеты на сковородке, поставила ее на конфорку и включила газ. Затем вымыла руки под краном, налила две чашки кофе из кофейника и села за небольшой, обшитый пластиком стол. Она подтолкнула одну чашку к Уолкеру и кивком головы показала на стул напротив себя.
— Присаживайся, Сонни.
Уолкер сел и отхлебнул кофе. Кофе был затхлый и горький.
— Сонни, — сказала она, изучая взглядом свои ногти. — Сонни, Эйб Моррисон — хороший человек, он заботливо относится и ко мне, и к Кевину. Он хороший отец. Я видела его с детьми от первого брака, а Кевин уже давно нуждается в хорошем обращении. К тому же он человек надежный, преуспевающий — обеспечивает семью всем необходимым, а мы так долго жили в нужде, так что для нас это очень важно.
Она отпила кофе и, кокетливо улыбнувшись, сказала:
— Сонни, я нравлюсь мужчинам. Они всегда смотрят, когда я прохожу мимо. Они...
— Да, сегодня ты устроила настоящее шоу на стоянке.
Она подняла руку.
— Они любят смотреть на меня. Это доставляет им удовольствие. Они готовы смотреть на меня целыми днями. О'кей, это просто замечательно. Но я не знаю, как долго это будет продолжаться, Сонни. В один прекрасный день мои титьки вытянутся до самых колен. Я могу удерживать свой вес лишь на ста тридцати пяти фунтах. Две недели назад я не следила за своей диетой всего один уик-энд, и мой вес сразу подскочил до ста сорока двух — сорока трех. Всего-то один уик-энд. А уж моя задница стала что твой чемодан. В этом году мне исполняется двадцать девять, Сонни. А ведь мне было всего шестнадцать, когда ты мне заделал ребенка, семнадцать, когда мы поженились и родился Кевин. Это было двенадцать лет назад. И я даже не имею понятия, на что ушло десять лет. Я не хочу, чтобы, когда мне стукнет сорок, я сидела в каком-нибудь дешевом ночном клубе, включив музыкальный автомат, слушала, как поет Долли Партон, и, в то время как какой-нибудь засранец лезет мне под юбку, плакала над кружкой пива о своей загубленной жизни. Я не намерена больше губить свою жизнь. Так вот, Сонни, у меня есть возможность кое-что сделать для себя и Кевина, и я не упущу этого шанса, и никто мне не сможет помешать сделать то, что я хочу. И уж тем более ты. Поэтому больше не приходи ко мне со всякой чепухой, о'кей?
Уолкер внимательно за ней наблюдал. Позади дома кто-то играл в бейсбол. Мяч то и дело попадал в заднюю стенку.
— Я не хочу, чтобы Кевин стал иудеем, — повторил Уолкер.
— Да уймись же ты, Сонни. Долдонишь одно и то же, как испорченная пластинка. Эйб Моррисон с удовольствием живет со мной и совсем не прочь на мне жениться. Но он же не миссионер, чтобы обращать в другую веру. Усек?
— Ты должна вырастить Кевина христианином.
Терри откинула голову и рассмеялась.
— Сонни! Да ты же ни хрена не знаешь о христианстве. Помнишь, однажды, в канун Рождества, ты сломал мне руку? Это что, по-христиански? За всю свою жизнь ты никогда не был в церкви. Можно подумать, твой старик воспитал тебя христианином? Вот смехота-то! Старый хрыч работал на железной дороге в Барстоу только для того, чтобы каждый вечер надираться и колошматить тебя и твою мать. Единственный христианский поступок в своей жизни он совершил, когда нализался до беспамятства и лег на рельсы перед товарным поездом. А теперь ты вдруг заявляешься ко мне и начинаешь нести невесть что. Как будто ты ни в чем и не виноват. Плевать тебе на весь мир. А я все еще жду, что хоть раз в своей жизни ты поступишь по-христиански. Оставишь в покое меня и моего сына.
