Георгий Ланской - Танцы мертвых волков
— Что она о нем говорила?
— Почти ничего. Зовут вроде бы Олег, работает дизайнером или что-то в этом духе. А, вот еще, он, скорее всего брюнет.
— Почему?
— Машка сказала — он такой, как я люблю. А она любила темноглазых брюнетов, такого, знаете, итальянского типа, мачообразных.
— Что-нибудь еще? Возраст? Где живет?
— Больше ничего, — понуро призналась Катя. — Я ее и не видела после. Она на свидание ушла, а я на работу. Машка ночевать не приходила, а потом вы позвонили…
— Катя, — осененный внезапной мыслью, спросил я, — Маша никогда не упоминала имени Юлии Быстровой?
— Нет, — подумав, сказала Катя. — А кто это?
— Да так, — отмахнулся я. — Вы мне очень помогли. Я попрошу вас, составьте список всех парней, с которыми встречалась Маша и позвоните мне. Вот, возьмите, с девяти до девятнадцати часов я на работе или можете на мобильный…
Катя взяла визитку из простой бумаги и сунула в карман.
— Ну, до свидания, — нерешительно сказала она. — Вы еще зайдете?
— Возможно, — улыбнулся я. — Всего вам доброго…
— Кирилл… подождите… — робко сказала Катя. — А вы… женаты?
Вместо ответа я с улыбкой показал ей руку, с красовавшимся на пальце обручальным кольцом.
— Очень жаль, — грустно вздохнула Катя.
2. Валет червей
Игорь
Я открыл глаза и пару минут смотрел в потолок мутным взглядом. Утро, пропади оно пропадом… На дворе дерьмовенькое лето средней полосы, с внезапными дождями, сыростью и скупым на ласку солнышком. Вот уже который день начинался серыми окнами со скупыми капельками на стеклах. Дождь… дождь, будь он неладен. Унылая пора… Никакого очарования усталым очам, которые хотят закрыться, а руки тянут одеяло на голову, опутав себя уютным коконом. Спать… спать… спать… Не выходить из квартиры. И пусть холодильник пуст, а сигареты наверняка выкурил любимый братец… Не шевелиться, не вставать. Нет этого стылого мира, где даже зелень листвы выглядит ирреальной декорацией. Спать… Игнорировать противный писк заведенного на сотовом будильника…
Я потер костяшками пальцев веки и отчаянно зевнул. На кухне тихо играло радио — невероятно пластмассово-бодрые голоса ди-джеев разбавляли галдеж дешевой попсы. Снизу немилосердно дуло, сквозняк доносил запах сигарет. Значит, Олег сидел на кухне и курил…
Со стоном поднявшись с продавленного дивана я, поежившись, сунул ноги в линялые тапки. Голова гудела от недосыпа. Комната недружелюбно дышала в темя и давила потолком. Особым уютом здесь и не пахло, как часто бывает в съемных квартирах, чьи хозяева охотно сдают свои халупы любому, готовому отдать деньги за четыре стены с нехитрым скарбом, фанерной дверью и перекошенными оконными рамами. Все было старым, убогим и каким-то прогорклым, как испортившееся масло. В дешевые обои навеки впитался запах грязи и почему-то жареной рыбы, на жалком подобии югославской стенки единственным притягивающим взгляд предметом была стоящая на полочке фотография с двумя почти идентичными мальчишескими мордашками. Близнецы лет десяти, в одинаковых синих футболках, радостно скалились в фотоаппарат. На соседней полке за стекло была сунута еще одна. Здесь близнецам было лет по двадцать-двадцать пять, и они уже слегка отличались друг от друга. Один, в ярко-красной рубашке, придавив телефон к уху плечом, улыбался в объектив, второй, с зализанными назад волосами, облаченный в черную футболку с черепами и костями, смотрел в сторону и курил. Камера запечатлела момент, когда дым только-только начинал выходить из четко очерченных порочных губ. Если в облике первого еще присутствовала какая-то детскость и наивность, то второй, мрачный и серьезный, производил другое впечатление. Все в нем было со знаком "минус", нарочито и выставлено напоказ. "Да, я плохиш, а что мне еще остается?" — именно это назойливо лезло в глаза.
Квартиру, где сейчас приходилось жить, я ненавидел, и искренне завидовал брату, обосновавшемуся где-то в другом месте. В его новой берлоге бывать не приходилось. Когда мы в последний раз виделись на даче, он похвастался, что из окна открывается потрясающая панорама. Олега всегда вдохновляли красивые пейзажи, он фотографировал их, пару раз порывался устроить персональную выставку. Удержала его, по-моему, лень. У меня же чувство прекрасного отсутствовало напрочь, поэтому я и жил в вонючем клоповнике, утешая себя лживым оптимизмом. Есть стол, есть кровать, с потолка не течет, а в ванной бесперебойно подают горячую воду. Чего еще желать? Главное — недорого.
— Олег? — хриплым со сна голосом, позвал я. На кухне резвились ди-джеи, призывая из динамиков сыграть с ними в какую-то веселую игру, главным призом которой был аж целый диск новой звезды тысячелетия, вертлявой певички с прозвищем не то Гангрена, не то Бацилла. Певичка была, кстати, так себе, худовата, страшновата, да и песенки у нее крутились вокруг извечной темы любви прыщавых недоносков. "Я тебя любила, я твоя звезда. Ты — мой клевый мальчик. Ты мой навсегда-а-а". Я поморщился. Попса не вызывала энтузиазма, как, впрочем и у единоутробного брата. Странно, что он оставил приемник на этой волне…
— Олег? — уже более уверенным голосом позвал я. Радио пищало примитивный мотивчик, с ритмичной долбежкой ударных. На кухонном столе подмигивал зеленым глазом ноутбук, стояла чашка с недопитым кофе. Зеленая пепельница из прозрачного стекла была набита окурками. Рядом — россыпью карточная колода рубашкой вверх. Старый холодильник затрясся в истерическом припадке и отключился, раскачав стоящий на нем горшок с полумертвым аспарагусом. Олега в кухне не было. Окурки, провонявшие всю квартиру, давно остыли. Ворча, я сделал шаг вперед и открыл форточку. Струя свежего воздуха ударила в спрессованный щит смрада, но ей не под силу было развеять вонь с первого раза.
Ноги лизнуло холодом сквозняка. Я недоуменно завертел головой, а потом решительно отправился в прихожую. Входная дверь была не заперта. Из узкой щели веяло сыростью и кошачьей мочой. Соседка снизу, сердобольная дама, подобрала трех кошек, которые ленились ходить по своим кошачьим делам на улицу, облюбовав для этой цели подъезд.
Я покачал головой и, ворча, захлопнул дверь. Братец, поработав, удалился в свою берлогу, позабыв запереть замок. Это, кстати, случалось с ним не так уж и редко. Все давно пошло кувырком. Мы разъехались по разным квартирам, почти не разговаривали, и совсем перестали обсуждать планы на жизнь. Незримая пуповина, связывавшая нас всю жизнь, в последние годы совершенно исчезла.
Когда все началось? Сейчас уже трудно провести параллели, ткнуть пальцем в бешено крутящийся циферблат дней, недель и лет, пытаясь установить точку стихийного разрушения. В один момент все изменилось и полетело в тартарары, когда нам захотелось самостоятельности, отдельной жизни — желания, основанного на ребяческом бунте и духе противоречия. Слишком долго нас воспринимали единым организмом, живущим в одном ритме. Тогда каждый вдруг захотел чего-то своего, целого, как яблоко, которое в детстве мама делила на две половинки. Мы впивались в сочный плод зубами и с обидой и завистью думали — половинка брата больше и вкуснее.
Однажды все кончилось. Не помню, ругались ли мы, или нет. Просто однажды, проснувшись в гулкой квартире, я понял — Олег ушел, забрав свои вещи, предоставив мне возможность насладиться свободой. И поначалу так и было…. Правда, совсем недолго.
С уходом Олега жизнь не стала легче. Упиваясь поначалу свободой, я неожиданно понял, что без брата скучно, не с кем обсудить соседских девчонок, груди которых так и вываливались из смелых декольте, некому пожаловаться на дебила-начальника, и даже в магазин за сигаретами и аспирином никто не сходит. Голова частенько болела с самого утра, так что спасаться от мигрени приходилось самому.
Олег жил другой жизнью. На работе бывал набегами, в основном затем, чтобы забрать заказ и потом, на домашнем компьютере сделать из разрозненных и хаотичных мыслей шедевр полиграфической продукции. Идеи у него были самыми сумасшедшими, но каждый раз заказчики причмокивали от удовольствия, при виде конфетки в яркой обертке, которую Олег небрежно подсовывал им под нос.
Моя жизнь была проще. Работа не радовала, но позволяла существовать в относительно свободном графике. С утра я оббегал магазины, принимал заказы, а потом, отчитавшись перед мерчендайзером, спешил домой, в скучное, убогое существование поеденного молью положительного персонажа. Даже перед самим собой было стыдно признаться, как мне не хватало брата, с едкими комментариями, ядовитыми репликами, бесконечным тормошением. Олег привык вести за собой, как жесткий командир, не спрашивая мнения рядового. Доходило до того, что я звонил брату, заманивал его к себе на обеды, во время которых ластился, как верный пес. Олег снисходительно жевал подношение, иногда ночевал и даже работал на моем компьютере, чтобы потом умчаться в пышущую приключениями ночь.
