Хэммонд Иннес - Корабль-призрак
Райс! Так звали хозяина каюты. Менее двадцати четырех часов назад он был на борту, в этой самой каюте. Возможно, он сидел за столом. И вот здесь нахожусь я. Я одет в его одежду, я занял его каюту, и судно все еще держится на плаву.
Я собрался с силами и встал, охваченный сочувствием к бедняге. Возможно, он до сих пор сидит в спасательной шлюпке, которую море бросает из стороны в сторону, как скорлупку. Или он благополучно добрался до берега? Что, если он утонул? Я открыл верхний ящик. В нем лежали книги по навигации. Райс был бережливым человеком, который дорожил своей собственностью, потому что его имя было проставлено на форзаце всех без исключения книг.
Джон Райс, — было написано тем же мелким неровным почерком, которым были сделаны почти все записи в судовом журнале на капитанском мостике. Тут были и художественные книги в бумажных переплетах, по большей части детективы, тетради, заполненные тригонометрическими расчетами, логарифмическая линейка, несколько разрозненных листов миллиметровки.
Именно под миллиметровкой я нашел новехонький несессер для письменных принадлежностей с открыткой внутри. «Моему дорогому Джону. Пиши мне чаще, милый. С любовью, Мэгги», — гласила открытка. Жена или любимая девушка? Я этого не знал, но прямо на меня смотрело последнее письмо, которое он ей написал. «Моя дорогая Мэгги, — начиналось письмо, но мое внимание тут же привлекло начало второго параграфа: — Теперь, когда самое худшее осталось позади, я могу сказать тебе, дорогая, что это плавание было ошибкой. С самого начала все пошло наперекосяк. Капитан умер, и мы похоронили его в Средиземном море».
Далее говорилось, что, едва выйдя в Атлантический океан, они попали в шторм. Шестнадцатого марта они легли в дрейф — это был настоящий ураган — насосы не справлялись с откачкой воды. Первый и второй трюмы затопило, а пока они пытались укрепить переборку в кочегарке, в радиорубке начался пожар. Среди экипажа началась паника, потому что этот ублюдок Хиггинс заявил, что, вопреки тому, что записано в декларации, часть груза составляет взрывчатка. В ту же ночь упал за борт и утонул некий мистер Деллимар, которого Райс называл судовладельцем.
О Пэтче он писал, что тот поднялся на борт в Адене, в качестве первого помощника, чтобы заменить заболевшего старину Адамса. Я благодарю Бога за этого человека, — продолжал Райс. — Если не он, я вряд ли сейчас писал бы тебе письмо. Он отличный моряк, что бы там ни болтали насчет того, что несколько лет назад по его вине «Белль-Айл» налетел на скалы. И вот наконец последний параграф. — Теперь первым помощником стал Хиггинс, и должен тебе признаться, Мэгги, мне это не по душе. Я уже писал тебе о том, как он третировал меня с тех пор, как мы вышли из Йокогамы. Но дело не только в этом. Он слишком дружен с некоторыми членами экипажа, причем все его дружки отпетые мерзавцы. И, наконец, наше судно. Иногда мне кажется, что оно знает, что обречено на слом. Когда речь идет о сломе, некоторые суда…
На этом месте письмо резко обрывалось. Что произошло?
Раздался ли крик «Пожар!»? В моем мозгу теснились вопросы, вопросы, ответить на которые мог только Пэтч. Я сунул письмо в карман и бросился бежать в кочегарку.
Я успел добежать до машинного отделения, но остановился, чтобы немного подумать о человеке, которого собирался забросать вопросами. Он был один на этом судне. Все, кроме него, сбежали. Таггарт умер, как и владелец судна. По моей спине пополз холодок ужаса. На нижнем мостике я остановился и прислушался, напрягая слух и зрение. Меня окружали звуки, издаваемые кораблем, сражающимся со стихией, многократно усиленные мрачным и гулким помещением, в котором я находился. Но того звука, который я рассчитывал услышать, звука лопаты, соскребающей уголь с железного пола, среди этих шумов не было.
Я начал спускаться очень медленно, осторожно переступая со ступеньки на ступеньку, надеясь все же услышать скрежет лопаты. Но его не было, и когда я подошел к двери в кочегарку, я увидел, что лопата валяется на куче угля.
Я позвал Пэтча, но в ответ услышал лишь эхо собственного голоса, едва различимое на фоне рева моря, избивающего корпус судна. Распахивая дверцу топки, я успел усомниться в том, что этот человек вообще существует, а не является плодом моего воображения. Все, что я увидел, это кучку раскаленного добела пепла. Похоже, с тех пор как я ушел, уголь сюда не подбрасывали.
Схватив лопату, начал лихорадочно бросать уголь в попытке заглушить страхи физическими усилиями. Шорох сыплющегося из желоба угля и рев топки принесли мне некоторое утешение.
Но окончательно избавиться от страха мне не удавалось. Он засел глубоко внутри меня. Я бросил лопату, захлопнул дверцу топки и помчался наверх. Я должен был его найти. Мне было необходимо убедиться в его существовании.
Не забывайте, что я адски устал.
На мостике его не было. Но на карте виднелись карандашные пометки — наше новое положение. Кроме того, меня немного успокоил вид моря. По крайней мере, оно было настоящим. Бог ты мой! Настоящие волны! Я вцепился в подоконник под остеклением рулевой рубки и, как зачарованный, наблюдал за вздымающейся за левым бортом волной. Она ударила в корпус корабля и рассыпалась, выбросив в воздух огромный столб пены, в следующее мгновение рухнувшей на палубу и скрывшей из виду все, что на ней находилось. Зеленое море металось на носу корабля. Когда из-под пены снова показались очертания фальшборта и судно попыталось выпрямиться, избавляясь от струящегося во все стороны многотонного груза морской воды, я увидел, что люк переднего трюма представляет собой черное прямоугольное отверстие, зияющее посреди палубы.
Разбросанных досок рядом с ним уже не было, равно как и остатков крышки люка. Судя по всему, все это исчезло уже давно. Я смотрел, как судно качается на волнах, выплескивая из люка воду. Но разгневанное море спешило немедленно восполнить эти потери, снова и снова захлестывая палубу волнами. Нос уже практически ушел под воду. Корабль под моими ногами стал тяжелым и неуклюжим. Я чувствовал, что держаться на плаву ему осталось совсем недолго.
Я оглядел мостик, показавшийся мне особенно пустынным, и меня охватила уверенность в том, что пройдет совсем немного времени, и корабль пойдет ко дну. Штурвал вращался в разные стороны, описывая бесцельные и бессмысленные круги. Поблескивал медью нактоуз. Стрелка телеграфа по-прежнему указывала на «Полный вперед». Эта пустота давила и угнетала. Я развернулся и направился вниз, в каюту капитана. Он сидел в расслабленной позе, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. На столе у его локтя стояла полупустая бутылка рома. Стакан лежал на полу, и выплеснувшаяся жидкость коричневым пятном впиталась в ковер. Сон разгладил морщины на его лице и смягчил его выражение. Сейчас он казался намного моложе, но по-прежнему выглядел очень измученным, и его правая рука, лежащая на темном подлокотнике кожаного кресла, нервно подергивалась. Два странных синих плаща по-прежнему висели на двери каюты. Из серебряной рамочки мне по-прежнему радостно улыбалась незнакомая девушка.
Огромная волна ударилась о борт, залив иллюминаторы и заслонив от нас дневной свет. Его веки распахнулись.
— Что случилось?
К нему мгновенно вернулась вся его бдительность и осторожность, хотя раскрасневшееся от выпитого им алкоголя лицо все еще было сонным.
— Люк переднего трюма исчез, — произнес я, испытывая странное облегчение.
Он был настоящим, и вся ответственность лежала на нем, а не на мне. А самое главное, я был не один.
— Я знаю, — ответил он. Он выпрямился в кресле, проводя рукой по лицу и запуская пальцы в свою черную шевелюру. — Что я должен сделать? Отправиться на палубу и соорудить новый люк? — Его язык слегка заплетался. — Один раз мы это уже сделали. — Он поднялся из кресла и, подойдя к иллюминатору, остановился, глядя на море. Он стоял спиной ко мне, слегка ссутулив плечи и засунув руки в карманы. — С тех пор как мы прошли Гибралтар, море постоянно штормило, а в трюмы набиралась вода. — Холодный дневной свет сочился сквозь стекло иллюминатора, безжалостно подчеркивая его осунувшиеся черты. — А потом поднялся такой ураган! Бог ты мой! Вот это была ночка!
Он продолжал невидящим взглядом смотреть в иллюминатор.
— Вам лучше еще немного поспать, — произнес я.
— Поспать? — Он накрыл ладонью глаза, потер их, после чего снова вонзил пятерню в волосы. — Может, ты и прав. — Он наморщил лоб и улыбнулся, отчего его лицо стало каким-то удивленным. — Знаешь, я не помню, когда я последний раз спал. — Но он тут же добавил: — Я что-то хотел… — Он сосредоточенно хмурился. — Боже мой! Я не могу вспомнить. Я хотел что-то проверить. — Он перевел взгляд на карту и книги, которые лежали на полу возле кресла. Это была карта номер 2100, крупномасштабная карта рифов Минкерс. Но в следующую секунду он снова поднял глаза на меня. — Кто ты, собственно, такой? — каким-то странным голосом поинтересовался он.
