Крис Муни - В память о Саре
«Не надо забывать о том, что он был еще и убийцей», — добавил Майк про себя.
— Тем не менее у него есть и другая сторона, та самая, что воспитала вас после ухода вашей матери и водила вас на спортивные состязания. Та сторона, которую когда-то любила и ваша мать.
Взгляд его скользнул к часам на стене. Еще сорок минут, и все, sayonara[2].
— Если он пожелал выразить свои чувства на бумаге, — продолжала доктор Ти, — то, не исключено, он хочет открыть вам душу и рассказать правду о вашей матери.
Майк подумал об оловянной цепочке, лежащей у него в кармане, цепочке с круглым медальоном, на лицевой стороне которого выгравирован Святой Антоний с младенцем Христом на руках, а на обороте — церковь Сакре-Кер в Париже, на Монмартре. Цепочку доставили в посылке домой к Биллу через месяц после ухода матери. Майк столько раз читал и перечитывал письмо, что помнил его наизусть: «.. в следующий раз я напишу, когда у меня будет адрес, на который ты сможешь писать мне. Скоро ты будешь жить со мной здесь, в Париже. Верь, Майкл. Помни, нужно иметь веру, как бы тяжело тебе ни было. И не забывай о том, что об этом письме нельзя рассказывать никому. Мне не нужно напоминать тебе, что со мной сделает твой отец, если узнает, где я скрываюсь».
Следующее письмо так и не пришло, но четыре месяца спустя, в июле, Лу вернулся домой после трехдневной командировки, позвал Майка на задний двор и разразился речью о том, что его мать больше не вернется к ним. Но Лу допустил ошибку, оставив свой чемодан открытым. Майк поднялся в спальню отца, заметил фотоаппарат, лежавший и чемодане, и вошел. Порывшись в вещах, он нашел конверт c паспортом и билеты на самолет в Париж. Вот только билеты были выписаны на имя Тома Петерсона — то самое, что значилось в паспорте под слегка измененной фотографией Лу.
— Послушайте, — сказал Майк. — Я понимаю, что вы стремитесь создать здесь нечто вроде, ну, не знаю, эмоционального момента Опры, и я, очевидно, должен расчувствоваться. Так вот, этого не случится.
— Вы отдаете себе отчет в том, что у вас меняется голос, когда вы говорите о своем отце?
Еще тридцать пять минут, которые надо как-то убить.
— Кадиллак Джек, — сказал Майк. — Я несколько раз упоминал о нем.
— Он — один из друзей вашего отца, гангстер, владелец автомобильной мастерской.
— На самом деле это была мастерская, в которой ворованные машины разбирали на запчасти. Кроме того, ему принадлежала подпольная букмекерская контора. Все думали, что Джек Скарлатта получил прозвище из-за своей одержимости «кадиллаками». Так оно и было, но любил он их потому, что в багажник влезали два, а то и три тела, которые он вывозил в тихое местечко Квинси, где и шлепал их. Вы шлете, что значит «шлепнуть»?
— Да, — сухо ответила доктор Ти. — К несчастью, мой муж настаивает на том, что мы должны смотреть «Клан Сопрано».
— Ага, значит, вы понимаете, о чем я веду речь. Кадиллак Джек и мой старик дружили еще со школы. Оба попали во Вьетнам, только Кадиллак Джек вернулся первым, а Лу задержался еще на годик, угодив в качестве военнопленного в бамбуковую кутузку, — смешно, но это был его первый и последний тюремный срок. Когда Лу вернулся, Кадиллак Джек уже был главарем банды из Мишн-Хилл. У моего стари ка талант вскрывать сейфы. Нет в мире такого сейфа, который он не смог бы вскрыть. В общем, оба процветали, пока пять или шесть лет назад Кадиллак Джек не познакомил Лу с этим федералом по имени Бобби Стивенс. Вы наверняка читали об этом в газетах, верно?
— Очевидно, Роберт Стивенс был продажным агентом ФБР. Помнится, Бюро тогда провело большое расследование.
— Тогда вам следует знать, что больше всего на свете ирландцы ненавидят стукачей. Сдать друга копам для них немыслимо, и в Белхэме вы поддерживаете своих. Например, кого-то убивают, потом приезжает полиция, начинает задавать вопросы, а вы держите язык за зубами. Так вот, Кадиллак Джек играл этого федерала втемную — ну, вы понимаете, давал ему кое-какие наводки в обмен на информацию о конкурентах Джека. Джек скармливал федералу ложные сведения. Но мой старик считал, что рано или поздно, но Джек по-настоящему заложит его самого. Это был лишь вопрос времени. И знаете, что с ним случилось?
— Боюсь, что нет.
— Я тоже. Его тела так и не нашли.
— Вы предполагаете, что ваш отец убил его?
— В ту ночь, когда он исчез, я слышал, как они о чем-то спорили в кухне, а потом мой старик предложил проветриться, подышать воздухом и все хорошенько обдумать. Домой Джек уже не вернулся.
— Может быть, он пустился в бега.
Майк вздохнул.
— Вы помните ограбления бронированных банковских машин, случившиеся лет пять назад? Когда в Чарльзтауне и Бостоне взяли три машины? Примерно за две недели до исчезновения моей дочери? Эти ребята унесли с собой что-то около двух миллионов.
— Смутно. — Теперь на лице доктора была написана скука. — Как правило, подобные истории не вызывают у меня интереса.
— Это была старая банда из Мишн-Хилл. Они работали всемером. Неделей позже полиция обнаружила семь трупов в багажниках трех разных «кадиллаков», припаркованных в аэропорту Логан. Их отравили мышьяком. A Лу был во Флориде, отмывая деньги.
Вы делаете слишком уж смелые предположения.
Вы правы. Мне следовало упомянуть об этом агентам ФБР, которые то и дело наведывались к нам домой.
— Ваш отец жив, — заявила доктор Ти. — По моему мнению, он попытается помириться с вами.
Господи Иисусе, она так ничего и не поняла!
Как вы себя поведете — дело ваше. Но мне представляется, что вам следует постараться отнестись к нему без предубеждения. На то есть две причины, на мой взгляд. Во-первых, начав диалог со своим отцом, вы сможете избавиться от гнева, который до сих пор тлеет в вас. Вы до сих пор злитесь на него, тем самым давая ему определенную власть над вами. Во-вторых, ваш отец не вечен. Хороший пни плохой, но он — единственная ниточка, которая связывает вас с прошлым. Может быть, если вы откроете ему душу, он сделает то же самое в отношении вас.
Майк взглянул на часы на стене и едва сдержал улыбку.
— Похоже, наше время вышло.
— Мне бы хотелось поговорить с вами еще немного. О Джоуне.
Он почувствовал, как сердце замерло в груди.
— В статье говорится, что он умирает от рака поджелудочной железы.
Умирает. Это слово каменной плитой легло ему на грудь.
— Вы предполагаете, что скорая смерть Джоуны заставит меня вновь искать встречи с ним?
— Он и впрямь может скончаться скоропостижно, — заметила доктор Ти.
— Уверен, полиция не оставляет его своим вниманием.
— Сегодня у нас с вами состоялся последний сеанс психотерапии. Вам осталось еще шесть недель испытательного срока. Если в течение этого времени вы каким-либо образом вступите с Джоуной в контакт, то тем самым нарушите условия своего испытательного срока, и тогда у судьи не будет иного выхода, кроме как отправить вас в тюрьму. Это несправедливо, но таков закон. То же самое относится и к вашему пьянству Вы по-прежнему посещаете встречи Общества анонимных алкоголиков?
— У меня много работы.
— Тем не менее вам следует постараться и регулярно бывать на собраниях.
— Я не пью вот уже два года.
— Меня больше заботит то, что будет после окончания вашего испытательного срока. Вам понадобится поддержка, чтобы справиться с алкоголизмом.
Гнев вспыхнул у него в груди, устремился вверх, и сейчас его раскаленные щупальца вцепились Майку в глаза. В таких случаях — а это бывало очень часто, когда он сидел в этом кресле, — он просто выбирал узор на ковре и впивался в него взглядом, мысленно проделывая упражнение, которому научился на курсах управления гневом. Образ, который он вызывал у себя в памяти и с помощью которого успокаивался, был заключительной сценой из фильма «Мизери», когда хромой Джеймс Каан запихивает страницы своей обугленной рукописи в глотку психически больной сиделке Кэти Бейтс и кричит: «На, подавись! Жри, пока не сдохнешь, больная сука!» Вот только в версии Майка он запихивал однодолларовые банкноты в глотку доктору Ти, сто двадцать пять раз подряд, что составляло ее часовую плату за это дерьмо.
— Что-то не так? — поинтересовалась доктор Ти.
— Нет. Я всего лишь практикую одно из упражнений на визуализацию, которым меня научили на курсах управления гневом.
— Вот как? И помогает?
— Да, — отозвался Майк. — Еще как.
ГЛАВА 7
Его офицер, надзиравший за условно-досрочно освобожденными лицами, страдал комплексом неполноценности маленького мужчины и относился к своей работе с фанатичной одержимостью. Вор, поджигатель, насильник, убийца, наркоман, торговец наркотиками или отец пропавшей без вести девочки, избивший главного подозреваемого в исчезновении его дочери, — в мире Энтони Тесты между ними не было никакой разницы. Он навесил на них один и тот же ярлык и относился к ним с одним и тем же нескрываемым презрением.
