Мари Хермансон - Человек под лестницей
Наконец, видимо поняв, как все связано в этом мире, он многозначительно кивнул и с видом старого мудреца изрек:
— Он милый и опасный.
Протекающий кран
Опять проснулся! После двух часов беспокойного прерывистого сна — снова она, проклятая, холодная как лед и хрустально-прозрачная бессонница.
Что с ним, в конце концов, происходит?
С каким трудом он заснул накануне вечером. Лежал без сна, капающая из кухонного крана вода мешала заснуть, отвлекали какие-то несуразные мысли. Он ворочался с боку на бок, то глядя в окно, на занавеску, которая темным четырехугольником выделялась на фоне светлого летнего неба, то на спину спящей Паулы — на ее обнаженное плечо, перечеркнутое бретелькой ночной рубашки, на вытянутые жилы шеи, на растрепанные по подушке волосы, на прекрасное отвернувшееся лицо.
Он представил себе, что у Паулы некрасивое лицо, и начал придумывать лица, которые по очереди приставлял к ее телу — одно другого страшнее и безобразнее.
Обычно он не мог представить себе лицо, которого не видел в жизни, но сейчас пребывал в том странном состоянии, когда мог порождать в голове самые странные и нелепые физиономии. (Нет, не он, но какое-то неведомое нечто порождало в его мозгу лица, которые он просто видел.)
Паула получала самые разнообразные физиономии, но все они мгновенно отворачивались, и ему оставалось только гадать, как они выглядят.
Плоское монгольское лицо с узкими раскосыми глазами и приплюснутым носом. Пустой сине-белый череп, в огромных орбитах которого шевелились крошечные недоверчивые глазки. Задорная остроносая мордашка, как у грызуна, с мелкими зубками, и черные настороженные глаза.
Он знал, что одно из этих лиц настоящее, и, когда она, всхрапнув, повернется к нему, он увидит это лицо…
Но довольно. Надо спать, в конце концов, на дворе еще ночь.
Но уснуть он никак не мог. Мозг продолжал лихорадочно плодить сны, однако это не были свободные, раскованные сновидения, возникающие в спящем, расслабленном теле. Нет, эти сны регистрировались беспощадным бодрствующим сознанием, гнездящимся в теле, словно пораженном ядом кураре. Пошевелиться он не мог, но чувства были распахнуты, словно зияющие раны. Он был всего лишь приемником, рецептором внутренних и внешних импульсов. Это было сильнейшее переживание, пассивно овладевавшее его органами чувств, но от этого оно не становилось еще невыносимее.
Он воспринимал и чувствовал все одновременно: спальню, спящее тело Паулы, протекающий кран. К этому еще сновидения, алогичные мысли, воспоминания, отличавшиеся необыкновенной четкостью, как будто все, что он вспоминал, происходило сейчас, а не в давнем прошлом.
Он хотел уснуть. Или окончательно проснуться, но выйти из этого страшного состояния.
Паула всегда спала повернувшись к нему спиной. Она лежала так всю ночь, как замороженная в своей отчужденности, и он вдруг вспомнил, что и сегодня, до того как заснуть, она отказала ему.
Да, и кран. Он вспомнил, что она сказала ему перед сном. Сказала, что он должен сменить прокладку. Что она и сама могла бы это сделать, но, в конце концов, у него машина, и он каждый день бывает в Кунгсвике, а она не может купить прокладку, потому что сидит дома с Оливией. Что она уже давно просит его заменить прокладку.
Презрительная спина Паулы и протекающий кран.
На стене, над кроватью, висели видавшие виды балетные туфли Паулы. Она повесила их в тот день, когда перестала танцевать. С мазохистским упрямством Паула возила свои балетки из квартиры в квартиру и всякий раз вешала их на гвоздь над кроватью. Они служили вечным напоминанием о самой большой неудаче в ее жизни. Прошло немало времени, прежде чем Фредрик понял, что значили для Паулы танцы и какая это была трагедия, когда ей пришлось их оставить. Это произошло еще до их знакомства, и всю историю Фредрик знал по ее рассказам.
На одном из занятий она повредила ногу. Когда Пауле сказали, что ей никогда не стать танцовщицей, она решила быть художницей и полностью сосредоточилась на этой новой цели. Ее приняли в высшую художественную школу, и с этого момента началась ее карьера живописца.
Но Паула так и не смогла забыть, что хрустальной ее мечтой был танец, и мечта эта разбилась вдребезги. Если когда-нибудь она начнет высокомерно кичиться тем, что стала знаменитой художницей, ей будет достаточно бросить взгляд на стену спальни и сразу вспомнить о крушении былых надежд.
В этом была вся Паула. Символ неудачи прибит к стене, а дипломы с отличием спрятаны в ящике стола.
Равнодушная спина Паулы и протекающий…
Что, что? Фредрик напряг слух.
Из крана больше не капало!
Изводящий шум сменила тишина, которая нервировала еще больше. Из крана должно капать. Это всего лишь короткая пауза, просто в водопроводе упало давление. Надоедливый шум может возобновиться в любую минуту.
Но из крана больше не капало. Все видения мгновенно испарились из его возбужденного мозга. Сновидения, воспоминания, уродливые лица, спина Паулы — все исчезло, как роса в пустыне. Теперь все его существо было захвачено отсутствием шума падающих капель.
Ожидание было невыносимым. Фредрик встал, накинул халат и спустился по лестнице. На пороге между прихожей и кухней, освещенной утренними сумерками, он застыл на месте от удивления.
Один из кухонных стульев стоял перед мойкой. На сиденье — красно-белая в шашечку подушка была аккуратно отогнута — стояло маленькое уродливое создание. Оно согнулось над раковиной и, протянув к ней руки, что-то там делало, сосредоточенно и сноровисто.
Должно быть, Фредрик вскрикнул от неожиданности, потому что человечек сжался и резко обернулся к Фредрику, наклонив голову и приготовившись защищаться, как загнанный в угол зверь. Темные глаза стремительно скользнули по силуэту Фредрика, и человечек, видимо, решил, что это существо ему не опасно. Он немного расслабился и не вполне уверенно улыбнулся.
— Ну вот, — сказал он сдавленным, немного в нос, голосом. Звук был похож на тот, что издает резиновая надувная игрушка, когда ей нажимают на живот. — Готово.
Человечек резво спрыгнул со стула и быстро направился к Фредрику, который непроизвольно шагнул в сторону и освободил проход. Человечек побежал к каморке под лестницей. Но Фредрик опередил его и добежал до двери первым. Человечек остановился и принялся беспокойно переминаться с ноги на ногу.
— Что ты делаешь в нашем доме? — спросил Фредрик.
— Кран, — ответил человечек странным квакающим голосом. — Я починил кран.
— Никто не просил тебя чинить наши краны. Как ты вообще сюда попал?
Человечек усмехнулся — неуверенно и вызывающе одновременно, — но ничего не ответил.
— Теперь иди домой, и чтобы я тебя больше не видел, — строго произнес Фредрик.
Человечек с готовностью кивнул:
— Домой? Хорошо, иду, сей момент.
Он прошмыгнул под рукой Фредрика и попытался открыть дверь, ведущую в каморку под лестницей, но Фредрик загородил ему дорогу.
— Что ты делаешь?
— Иду домой, — ответил человечек и ухватился за дверь. — Сюда.
— Ты здесь не живешь. Это наше помещение.
Человечек ухватился за ручку двери и попытался ее открыть, как ребенок, который во что бы то ни стало хочет выиграть безнадежную схватку.
Фредрик схватил его за запястье:
— Ты что, хочешь весь дом разбудить? Все, с меня хватит.
Его поразила сила маленьких ручек, но он, упершись спиной в дверь, продолжал удерживать человечка на месте.
— Это наш дом, тебе понятно?
Человечек перестал рваться к двери и встал напротив Фредрика, скрестив руки на груди. Помолчав немного, он очень серьезно проговорил:
— А я — ваш квартирант.
Фредрик смиренно вздохнул, взял себя в руки и спокойно сказал:
— Мы не знаем ни о каком квартиранте. Маклер о нем не упоминал, и никакого квартиранта нет в договоре о купле-продаже. Может быть, ты был квартирантом у прежнего владельца?
— Я живу здесь всегда. Ты не можешь вышвырнуть меня отсюда, — упрямо произнес человечек.
Фредрик изо всех сил старался сохранить дружелюбие.
— Мне кажется, ты меня не понял. Этот дом принадлежит мне и моей жене. Мы купили его, чтобы жить здесь с нашими детьми. Одни. Без квартирантов. Если у тебя было какое-то соглашение с прежним хозяином, то теперь оно недействительно. Тебе следует поискать себе новое жилье. Мне думается, что у тебя должно быть настоящее жилье, не так ли? Если же нет, то я могу тебе помочь, у меня есть связи в муниципалитете общины.
Человечек молчал, и Фредрик не был уверен, что тот правильно его понял. В черных глазах вспыхнула неприкрытая враждебность.
— Значит, мы договорились. Ты исчезаешь, а если тебе понадобится помощь, ты мне об этом скажешь, — властно произнес Фредрик, давая понять, что разговор окончен.
