Джон Харви - Ты плоть, ты кровь моя
Гайзли достал трубку из кармана пиджака, кисет с табаком – из другого.
– Ты в Корнуолле осел, так ведь? Почему именно там?
– Да там совсем неплохо.
– Далековато от всех родных и близких.
– Поначалу именно это и было нужно.
– А теперь?
– Не знаю, – поколебавшись, ответил Элдер.
– Ты все еще женат?
– Да, но только формально.
– Значит, вы так и не развелись?
– Да это вроде как не имело особого смысла.
– Окончательный разрыв – некоторые думают, что это необходимо. Если, конечно, не считаешь, что с этим еще не покончено навсегда.
Элдер пошаркал ногой.
– А дети у вас есть? – продолжал Гайзли.
– Одна дочь. Кэтрин. Шестнадцати лет.
Гайзли начал набивать трубку, уминая табак большим пальцем, потом чиркнул спичкой.
– А наши уже давно разлетелись. Старший сын в Австралии, там устроился. Женился, двое детей у них. Второй пошел по моим стопам, служит в Лондоне. Скотленд-Ярд, отдел по борьбе с мошенничеством. Приезжает иногда в гости. – Гайзли вынул трубку изо рта и засмеялся. – Послушаешь его, так можно подумать, что я сущий динозавр! Вот я и говорю ему: ну чем ты занимаешься? Это же преступления «белых воротничков»! Они ж там сплошь и рядом встречаются, в этих финансовых конторах Сити, где делают большие деньги!
– А дочь? У тебя ведь и дочь была, насколько я помню.
– Вышла замуж за одного азиата. Он оптовой торговлей занимается. У него крупная фирма в Брадфорде. – Он изучил свою трубку и снова чиркнул спичкой. – Эстер иногда ездит туда проведать их.
Элдер молчал. А через минуту жена Гайзли вышла из дома с подносом в руках – чайник, чашки, сырные крекеры. Ее рука, когда Элдер пожимал ее, оказалась маленькой, но сильной и жесткой от мозолей, и, что бы там ее муж ни утверждал, Элдер мог бы поспорить на хорошие деньги, что по крайней мере половину работ по саду делает она.
Обмен несколькими любезностями, и она пошла назад в дом – сидеть в магазинчике.
Гайзли кивком указал Элдеру на чайник – разливай, мол.
– Ну, – сказал он после первого глотка, – ты сюда явился вовсе не с визитом вежливости, и я сильно сомневаюсь, чтобы тебя занимали социальные проблемы пенсионеров, так что давай рассказывай, зачем пожаловал.
– Дело Сьюзен Блэклок.
– Ага. Можно было догадаться. Сидит как заноза. Пока не вытащишь.
Он еще отпил чаю и уставился куда-то в пространство.
– Сейчас, оглядываясь назад, что ты обо всем этом думаешь? – спросил Элдер.
– То же, что думал через сорок восемь часов после того, как она пропала. Она мертва. Какой-то мерзавец убил ее. Удивляет только, что тело так и не нашли. Ну да ладно. Надежда всегда остается, если именно это тебя интересует.
– Не знаю, – честно признался Элдер.
– Помнишь дело в Глостере, Фреда и Розмари Уэст? Они там все выкапывали эти тела, посылали на экспертизу, сравнивали зубные карты и прочее? Я почти ожидал, что среди них обнаружат Сьюзен. Она вполне могла и сама туда добраться – автостопом, например, из одного конца страны в другой, не так уж и далеко это… Подростки часто так поступают, недоумки несчастные…
Элдер долил из кувшина в заварочный чайник кипятку, слегка взболтнул и вновь наполнил чашки. Перед его мысленным взором вдруг встала его собственная дочь Кэтрин – как она идет к нему по переулку с рюкзаком за спиной.
– Ведь эту парочку засадили, Маккернана и Доналда, – заметил Гайзли. – Ты по-прежнему считаешь, что это их рук дело?
– Пока меня не убедят в обратном.
Гайзли кивнул и снова занялся своей трубкой.
– Мне нужны все материалы по этому делу, – сказал Элдер. – Хочу еще раз все просмотреть.
– Не много же тебе надо…
– Я вот подумал, вдруг у тебя остались знакомые, кому можно позвонить и попросить…
– Знаешь, – сказал Гайзли, – когда ты тогда сюда заявился, да еще повел себя так нахально, ты многих восстановил против себя.
– Так одна девушка уже погибла, другая чуть не отправилась за ней вслед. Неподходящий момент для вежливости. Для соблюдения протокола.
– И все же. – И с видом человека, загнанного в угол, Гайзли тяжело вздохнул. – Ладно, дай мне время сделать пару звонков. Посмотрим, может, что и получится. Ничего заранее не обещаю, имей в виду!
Элдер кивнул. Он знал, что Гайзли, поворчав, сделает все, что в его силах.
– Спасибо, Дон.
– Это тебе обойдется по меньшей мере в пару пинт.
9
Шейн Доналд вышел из полицейского участка и остановился на нижней ступеньке лестницы, оглядываясь по сторонам. Неуверенно оглядываясь. Мощные колонны позади него больше подошли бы Букингемскому дворцу или другому столь же представительному зданию, а не захудалому участку в Хаддерсфилде. Купон на бесплатный проезд по-прежнему в кармане, тот самый, что ему выдали утром, когда он покинул тюрьму. Холщовый мешок на плече да две сумки в руках – вот и все его имущество.
Он поднабрал вес, пока сидел, чуть раздался; мышцы на руках и ногах теперь были более заметны. Стал сильнее, хотя с первого взгляда вроде бы и не скажешь. Ему это нравилось. Еще немного вытянулся – теперь пять футов и восемь, даже девять, дюймов. Волосы коротко острижены, на лице, как наждачная бумага, легкая щетина.
Он больше не мальчик.
Ему дали карту, нарисованную от руки, внизу – подробные инструкции, как найти общежитие. В крайнем случае всегда можно будет кого-нибудь спросить, решил он, но скорее всего делать этого он не станет. Держись сам по себе, избегай глядеть людям в глаза – одно из правил, что он выучил за решеткой. Просто будь сам по себе. Хотя вокруг полно людей… Держись сам по себе, но если это невозможно…
Он сошел с тротуара и пересек улицу.
Общежитие для условно-досрочно освобожденных оказалось огромным викторианским зданием, стоящим в глубине квартала, недалеко от широкой, в три полосы движения, улицы, поднимающейся от центра города. Несколько аналогичных зданий, расположенных поблизости, были явно превращены в гест-хаусы – небольшие отели.
Доналд несколько раз сверялся со своей картой, пока добирался сюда, вертя ее то так, то эдак, разворачивая, складывая и опять сворачивая; он и сейчас заглянул в нее, проверяя, тот ли это номер дома.
Когда он поднял глаза на дом, в одном из верхних окон мелькнул чей-то силуэт, и ему вдруг захотелось повернуться и убежать обратно – туда, откуда пришел, и даже еще дальше. Потеряться. Он ведь уже так делал.
Парадная дверь распахнулась, и на пороге возник человек – песочного цвета волосы, лет сорока, в расстегнутом сером кардигане поверх вылинявшей зеленой рубашки, в серых брюках и сандалиях.
– Шейн Доналд? Отлично. Прекрасно. – Он уже подходил ближе. – Въезжаешь к нам сегодня. Я так и думал, что ты где-то в это время появишься. Правда, нынче никогда нельзя знать с уверенностью – поезда ходят отвратно.
Он протянул руку:
– Питер Гриббенс. Заместитель управляющего. Я буду твоим воспитателем.
Его дыхание отдавало мятой, а глаза были синие и блестящие.
Внутри ощущался слабый запах дезинфекции. Где-то играла музыка, стереомагнитофон, ясно были слышны только басы. Какое-то движение. Звук работающего телевизора, а может, радио. Звон и стук посуды. Голоса, кто-то ругается, кто-то пронзительно смеется, потом тишина. Где-то наверху работает пылесос.
– Идем, – сказал Гриббенс, двигаясь к лестнице. – Покажу твою комнату. У тебя есть немного времени, чтобы устроиться. Думаю, тебе не помешает выпить чаю. А потом побеседуем.
Его комната была на втором этаже – квадратная, с высоким потолком, две односпальные кровати у противоположных стен, шкаф темного дерева с рельефным украшением в середине, здорово исцарапанный, два комода. Окно зарешечено.
– Не бери в голову, – сказал Гриббенс, проследив за взглядом Доналда. – Все окна были в таком виде, когда мы сюда въехали, по крайней мере на верхних этажах. – Он издал легкий смешок. – Это вовсе не для того, чтобы удержать тебя здесь.
Одна кровать была убрана, но не слишком аккуратно. Около нее сложены чьи-то вещи; журналы и будильник на сиденье стула с прямой спинкой.
– Твоего соседа по комнате зовут Ройял. Ройял Дживонс. Он у нас уже почти два месяца. Он тебе все тут покажет и расскажет.
«Ройял, – подумал Доналд. – Черный, значит. Наверняка черный».
Гриббенс уже шел к двери.
– Спускайся вниз, как только будешь готов. Мой кабинет на первом этаже, напротив входа. На двери табличка с моей фамилией.
Доналд сел на свою кровать и уставился в пол.
Кабинет Питера Гриббенса оказался узким и длинным – результат того, что комната более значительных размеров была разделена пополам. Одну стену занимала таблица – имена и даты, нанесенные разными цветами, стрелки и звездочки, черные и красные. На другой – более дюжины фотографий, в основном самого Гриббенса – в компании с коллегами или своими подопечными, которым явно скомандовали произнести в объектив слово «сыр». На столе его были свалены в кучу папки, картонные и пластиковые, разных цветов, несколько записных книжек, стояли два стакана, битком набитые карандашами и ручками. Чтобы освободить место для подноса с двумя кружками, сахарницей и пакетиком бисквитов, ноутбук Гриббенса пришлось поставить на телефонный справочник. По другую сторону от стола было высокое окно, выходившее на обсаженную кустами лужайку и заросшую снизу плющом кирпичную стену.
