Саймон Тойн - Ключ

— Братья, — начал он, и голос его был едва слышен после мощных раскатов реквиема, — сегодня настал день скорби для всех нас. Мы лишились наставника. Однако смею заверить вас, что так не продлится долго. Я посовещался с главами всех разрядов братства, и мы пришли к единому мнению: выборы и прелата, и аббата должны состояться безотлагательно. — При этом известии по рядам собравшихся пробежал ропот. — Все претенденты на эти посты должны заявить о своем выдвижении до завтрашней вечерни, сами же выборы пройдут двумя днями позже. Мы единогласно решили, что подобная поспешность необходима, ибо орден нужно возрождать, а законного преемника усопших нет.

— А почему же мы оказались в таком положении? — раздался голос откуда-то из середины толпы. — Кто распорядился вывести с горы Посвященных?

Афанасиус повернулся на голос, стараясь высмотреть того монаха, который осмелился противоречить ему.

— Это я распорядился, — ответил он.

— По какому праву? — спросил уже другой голос, донесшийся из плотных рядов серых сутан, стоявших подальше.

— По праву своей совести и сострадания к своим братьям по ордену. Посвященных поразила какая-то кровавая лихорадка, им требовалась неотложная медицинская помощь, а от взрыва треснули стены, что позволило быстро вывести их наружу. Там их ожидали современные машины «скорой помощи». Я и не помыслил противиться воле Провидения. Я возблагодарил Господа Бога и поспешил распорядиться, дабы успеть спасти жизнь братьев моих. Если бы Посвященные остались здесь, их уже не было бы в живых — в этом я не сомневаюсь нисколько.

— А что же сталось с ними теперь? — прозвучал еще один голос. Афанасиус помолчал, испытывая опасение, что собравшиеся начинают сплачиваться против него. Возложив на себя обязанности временного распорядителя, он получил доступ к сообщениям, которые поступали для аббата из внешнего мира. Благодаря этому он и узнал о судьбе, постигшей тех монахов, которых он намеревался спасти.

— Все они умерли, кроме двоих.

По рядам снова пробежал недовольный ропот.

— Тогда нужно дождаться их возвращения! — выкрикнул брат Аксель. Послышались одобрительные возгласы, все дружно закивали в знак согласия.

— Боюсь, это маловероятно, — возразил Афанасиус, обращаясь не к своему оппоненту, а ко всему собранию. — Последние оставшиеся в живых Посвященные страдают той же болезнью, они в тяжелом состоянии. Мы не можем надеяться на то, что они вернутся, а если и вернутся — достанет ли им сил возглавить нас? Мы должны поискать себе новых руководителей. Вопрос о выборах решен.

В рядах возникло новое движение, и все головы обратились в ту сторону. Неясная фигура вошла в пещеру с дальнего конца и решительно двинулась к алтарю. Ее сопровождали глухой ропот и странное сухое шуршание. Это шел брат Садовник, заслуживший свое имя многолетней службой на лугах и в садах, что цвели в глубине горы.

Шуршание становилось все громче, как и гул голосов, пока брат Садовник не подошел к алтарю и не сдвинулся вбок, открывая источник странного звука: он тащил за собой ветку дерева, отломившуюся от ствола в самой толстой части. Листья и цветки на ней завяли, стали коричневыми.

— Это я нашел в саду, под одним из старых деревьев, — взволнованно произнес брат Садовник своим тихим голосом. — Она вся прогнила внутри. — Он поднял глаза на Афанасиуса. — Там много других таких же, очень много… Больше всего под старыми деревьями, но и под некоторыми молодыми тоже. Я ничего подобного никогда не видел. Что-то происходит, что-то ужасное. Мне кажется, сад умирает.

8

Рим. Ватикан

Клементи вышел из лифта в освещенную мягким светом крипту и направился в тот самый зал, где «группа» заседала в прошлый раз. Тогда они все были лучшими друзьями. Самые хитрые и сложные моменты их замысла были воплощены в жизнь, а на место отправлен поисковый отряд, готовый к тому, чтобы найти и доставить в Рим те величайшие сокровища, которые сулил Клементи. Но это все было еще до взрыва в Руне.

— Проследи, — повернулся он к Шнайдеру, — чтобы никто сюда не спускался, пока не закончится совещание. — Отдав это распоряжение, он толкнул тяжелую дверь и вошел в зал заседаний.

Там, как и предупреждал Шнайдер, собрались все — святая троица заговорщиков: американец, англичанин и китаец.

В мире, помешанном на деньгах и власти, их лица были знакомы каждому. Время от времени портрет кого-нибудь из них появлялся на обложке журнала «Форчун»[25], ибо каждый был достопочтенным владельцем одной из крупнейших компаний мира — этакой современной империи, владения и влияние которой распространялись далеко за пределы какого-либо одного государства. Каждый определял политику и своей страны, и многих других. В былые времена они стали бы императорами или королями, их почитали бы как живых богов — столь велика была их власть. Все вместе они предоставили католической церкви займы на сумму в шесть миллиардов долларов — через личные секретные счета, которыми управлял сам Клементи, — чтобы скрепить свою сделку и не позволить Церкви рухнуть под тяжестью непомерных долгов. На это, однако, их подвигла не любовь к Богу, не чувство долга — они поступили так исключительно в расчете на те колоссальные прибыли, которые обещал им Клементи в случае удачи своего замысла. Как и во всех подобных совместных предприятиях, должно было наступить время получения ожидаемых дивидендов, и вот сейчас этот момент как раз настал.

— Господа! — воскликнул Клементи, устраиваясь в кресле напротив троицы. — Какая неожиданная честь!

Его реплика осталась без ответа. Клементи почувствовал, как натянулась кожа у него на голове, будто он пришел на собеседование, чтобы получить работу, и вовсе не уверен в успехе. Кардинал напомнил себе, что это он пригласил их участвовать в предприятии, а не они его, и, пытаясь успокоиться, закурил новую сигарету. Сян, предприниматель из Китая, тоже курил, и из-за дыма его сигареты казалось, что все трое дымятся от негодования. Несмотря на возрастные и национальные различия, их серьезные лица выражали общую уверенность в своей абсолютной власти. Сян был старшим по возрасту: ему исполнилось восемьдесят три. И волосы, и кожа, и костюм его были такими же серыми, как пепел, падавший с сигареты. Лорд Мейбери, английский газетный магнат, был десятью годами моложе Сяна. Его неестественно темные волосы говорили о некотором тщеславии, как и о боязни старости, а вот костюм, казавшийся чуть поношенным, мог так безукоризненно сидеть только на человеке, имевшем в роду не менее десяти поколений благородных предков. Пентанджели в свои шестьдесят два был самым молодым из них. От этого итало-американца в третьем поколении, несмотря на сделанный по спецзаказу костюм от Армани и весь внешний лоск, до сих пор исходило ощущение угрозы — нечто такое, что он унаследовал от деда, приехавшего в Америку из Калабрии без гроша в кармане и пробившего себе дорогу к богатству в свободной стране. Пентанджели, единственный из всей «группы», был верующим католиком, поэтому именно он и открывал их совещания.

— У нас возникла проблема, святой отец? — спросил он, протягивая через стол номер газеты «Ю-Эс-Эй тудэй».[26] На первой полосе были знакомые фото Цитадели и трех мирян, а также вопрос, который теперь задавали повсеместно:

— Нет, — ответил Клементи, — никакой проблемы нет. Достойно сожаления, что это случилось именно сейчас, но…

— Достойно сожаления! — Мейбери так и подскочил в кресле. Благодаря отработанному в престижной частной школе безукоризненному произношению, каждое его слово звучало так, будто он делал собеседнику величайшее одолжение. — Цитадель хранит свои тайны с незапамятных времен! И лишь теперь, когда важнейшая из них напрямую связана с нашими капиталовложениями, появилась угроза их утечки. Я назвал бы это более чем достойным сожаления.

— Ни одна тайна до сих пор не разглашена, — сказал Клементи, прилагая усилия к тому, чтобы голос его звучал ровно и спокойно. — Просто несколько террористов сочли, что таким путем они нанесут символический удар по Церкви. Заверяю вас, что все уцелевшие — с той минуты, когда они спустились с горы, — изолированы и находятся под постоянным наблюдением. Город Рун самим своим существованием обязан католической церкви. Мы располагаем там очень серьезным влиянием. Они помещены в центральную городскую больницу, в старое надежное психиатрическое отделение. Священник и охранник-полицейский наблюдают за ними круглосуточно, чтобы в палаты не проникли журналисты, да и вообще никто из посторонних. Все их допросы полицией, все консультации с адвокатами, все медицинские беседы записывают на пленку и передают мне. Поверьте, ни один из спасшихся ничем пока не обнаружил, что сумел, находясь в Цитадели, узнать хоть что-нибудь, компрометирующее нас.