Стасс Бабицкий - Пиковый туз. Авантюрный роман
– Моя вина, – повторяла Татьяна Александровна и печально крошила печенье в блюдце. – Надо было освободить этаж и отъехать в деревню. Но соскучилась по малышам, налюбоваться не могла… Ах, моя вина. Моя вина!
Княгиня принимала их в Хрустальной гостиной. Чаю не предложила. Причем не из желания подчеркнуть пропасть между собственным высоким положением и сомнительным чином визитеров, а по рассеянности. Она и свою чашку, едва пригубленную, отставила в сторону и позабыла к ней прикасаться.
Яркие лучи проникали через огромные окна и, преломляясь в колоннах из горного хрусталя, раскрашивали зал золотыми крапинами. Но настроение у присутствующих было далеко не солнечное.
– Dire la vérité41, куда сильнее жалею не убиенных, а Катерину. Скандал ей без надобности… Государь Александр Николаевич, даруй ему Господь крепкого здоровья и победы над неприятелями, – перекрестилась, потом распахнула веер, – повелел свиту Катерине собрать. Но при дворе, сами знаете, сплошь гадюки в парчовых платьях. Отрядили ей в свиту самых пропащих. Toutes sont devergondees la-bas, hormis une-deux filles convenentes42.
Митя сочувственно кивал, в такт излияниям – по два быстрых, коротких поклона на протяжный стон, – а прервать не осмеливался. К концу монолога почтенной дамы, заработал головокружение и почувствовал себя дурно. Мармеладов пришел на выручку:
– Ваша светлость, а не соблаговолите ли припомнить: сколько больших приемов было в этом доме, после приезда Екатерины Михайловны?
– Какие приемы, сударь? N’avez-vous pas honte?43 – взвилась старуха в огненном гневе, буквально обжигая интонациями. – Люди мы православные, траур держим по убиенным, до девятого дня никаких увеселений. А то многие стали забывать Бога, от этого беды, войны и прочий срам!
– Выходит, гостей зазывали лишь в день прибытия княжны из Петербурга, 18 числа, – не смутился такой отповеди сыщик. – В тот вечер не оказались ли среди приглашенных случайные люди?
– За кого! Вы! Нас! Принимаете!!! – в голосе княгини захрустел снег и потянуло прямо-таки февральским морозцем, даже солнечные зайцы разбежались. – Les gens sont de bonne compagnie ici44 и гости солидные. Разве что по таким оказиям, как нынешняя, случайные люди захаживают.
Она поджала губы, чтобы не осталось малейших сомнений, кому именно предназначалась колкость.
– Простите, Ваша светлость, простите великодушно, – примирительно загудел Митя. – Прошу понять, мы действуем по поручению-с, из Петербурга. Охранное отделение крайне обеспокоено. Давеча некто поднял руку на девушек из свиты, а завтра, – страшно подумать! – осмелится угрожать членам вашего семейства или детям самого…
– Не знаю, сударь, не знаю, – старуха обмахивалась слегка потрепанным веером из разноцветно-пышных перьев. В движениях угадывалось раздражение. – Откуда это вы взяли, что к зверствам приложил руку кто-то из благородных господ? Я скорее поверю в виновность прислуги.
– Лакеев мы отмели, они непричастны, – заявление почтмейстера вызвало презрительное «пфффффуй». – Придется поверить на слово, ибо подробностей не раскрою-с. Следственная тайна.
– Я ваше слово и в медный грошик не поставлю!
Возникла напряженная пауза. Княгиня дернула к себе чашку и пила чай мелкими, злыми глотками, изредка звякая о фарфоровое блюдце.
– Чего же вам потребно?
– Позволите ли узнать список тех, кто посетил ваш особняк 18 июля? Мы зададим пару вопросов, стараясь не причинять особого беспокойства.
– Ис-клю-че-но! – а эдаким тоном пристало монеты чеканить. Светские дамы умеют поразительно-быстро переменять свое внутреннее состояние. Хотя кто разберет, где настоящие эмоции, а где маски. – Чтобы позволить судейским прихвостням выслеживать и допрашивать la noblesse et la seigneurie terrienne45?!
– Один из них, может статься, убийца, – настаивал Митя.
– Но остальные пятьдесят – невиновны, зачем их смущать? Многие не знают о смерти девушек. Мы не рассылали сообщений. Убийство – это такой стыд! Нет, сударь, и не просите.
Мармеладов присвистнул. Безусловно, проявление дурного тона, но сделал он это нарочно, чтобы княгиня захлебнулась от возмущения.
– Полсотни гостей?! Бесполезно, не успеем объехать и опросить до полуночи. А там уж поздно будет…
– Почему важно успеть именно до полуночи?
Вопрос раздался из-за портьеры, которая закрывала проход во внутренние покои. Оттуда вышагнула молодая женщина в строгом синем платье. Губы ее были крепко сжаты. Екатерина Михайловна практически разучилась улыбаться с тех пор, как поселилась во дворце, поближе к любимому человеку. Да, этот союз многие не одобряли, но кто осмелится перечить императору?! Все жалели его законную супругу, которая вынуждена изображать на публику, что ничего не происходит. Фаворитке тоже приходилось притворяться, что ее не расстраивают злые шепоты по углам, презрительные ухмылки придворных дам, враждебные взгляды наследного принца… Не думай о будущем, живи настоящим днем, – этот совет постоянно повторяет Александр. Она старалась, честно старалась, но поводов для улыбок было маловато. Тем более сейчас, когда ее фрейлин убивали одну за другой.
Появление княжны вызвало легкое замешательство. Почтмейстер вскочил со стула и поклонился. Мармеладов замер в своем углу, соображая – долго ли Долгорукова прислушивалась к беседе и сколь подробными должны быть пояснения.
– Закономерность есть, зловещая, – проговорил он. – Между убийствами фрейлин проходит ровно три дня. По моей теории, преступнику требуется время, чтобы растравить себя, довести до кипения эмоций. И в любой промежуток этого времени, можно распознать его одержимость. Вычислить, кто вынашивает губительную идею, и суметь остановить… Но мы попросту не успеем объехать полсотни адресов до сегодняшней ночи, а он нанесет новый удар.
– Он может покуситься на детей? Это правда?
Мармеладов пожал плечами.
– Настолько глубоко мы в чужую голову заглянуть навряд ли сумеем. Остается лишь гадать, кто станет новой жертвой.
– Георгий… Оленька! – Екатерина Михайловна побледнела и бессильно опустилась в кресло. – За детей я, признаться, особенно переживаю. Неужели в наш дом вхож безжалостный убийца?!
– Мы схватим его, непременно схватим! – с отроческой запальчивостью воскликнул Митя, а потом растерянно поник: но как?
– Рискну предложить оригинальный план, – пришел на выручку Мармеладов. – Нужно сегодня устроить прием и пригласить тех же гостей, которые были в первый день по приезду из Петербурга. Мы с приятелем побродим по залам и комнатам, так вычислить преступника будет проще.
– Ис-клю-че.., – начала было возражать старая княгиня, но племянница перебила ее:
– Я немедленно разошлю приглашения, отдам распоряжения лакеям и на кухню!
– Но… Траур.., – Татьяна Александровна отбросила веер и сжала руки в молитвенном жесте.
– Ах, тетушка! Поверьте, я была привязана к милым девушкам, как никто другой. Но мы почтим их память, помогая изловить и наказать изверга, который такое сотворил.
– Ma bien aimee, je te demand tout de meme d’y reflechir encore un peu46! Что скажут в свете…
– Хуже, чем обо мне уже судачат, вряд ли придумают, – княжна пожала плечами и тяжело вздохнула, но после решительно встала с кресла. – Можете всецело полагаться на мою поддержку, господа.
Солнечные зайцы вновь забегали по стенам Хрустальной гостиной, отразившись от золотых пуговиц мундира – это Митя склонился в глубоком поклоне.
VIII
– «Готовое платье. Шляпы на любой фасон», – прочел вывеску почтмейстер. – Уверен, что это необходимо?
– И раздумывать нечего. В приличных домах на сей счет строгие правила. Ежели два раза в одном и том же явимся, на порог не впустят.
Мармеладов толкнул тяжелую дверь и отразился сразу в трех зеркалах, высоких и узких, поставленных под углом друг к другу. Тончайший расчет заставлял покупателя прямо с порога убедиться в негодности собственного костюма. Разлохмаченные швы и штопанные дыры выпячивались моментально, а сюртук или шинелька скукоживались от осознания своей неказистости рядом с бесподобными фраками и атласными платьями, нарочно повешенными по бокам от зеркал.
– Прекрасный образчик понимания человеческой психологии. Можешь убедиться насколько глуп твой наряд в светском обществе. Сегодня на приеме эта фрейлина… Катенька, так? Выйдет к гостям в прелестном платье. Да вот, хоть в этом, голубом, – сыщик взял манекен и подвинул впритык к приятелю. – Подойдет она к расхристанному кавалеру? Ох, сомневаюсь. Скорее сошлется на головную боль и запрется в спальне, чтобы избежать позора.
– Все, все! Убедил, – усмехнулся Митя в усы. – Куплю, пожалуй. А где портной?
Из ниши в стене выкатился продавец, только и ждавший, когда посетителей задавит их собственная никчемность. Не толстый, не худой. Среднего росточка. С волосами неопределенного цвета, заглаженными на пробор и смоченными вежеталем без всякого чувства меры. Такому с ходу дашь и тридцать, и пятьдесят лет – причем и та, и другая крайность будут заблуждением.
