Дин Кунц - Странный Томас
— Пожалуй, что никогда, — ответила Виола.
— Вот и об этом сне волноваться тебе не стоит.
— Насколько я помню, — добавила Виола, — раньше я никогда не видела во сне своего лица.
Даже в моих кошмарах, которые иной раз оборачиваются явью, я тоже никогда не видел своего лица.
— У меня была дырка во лбу, — повторила она, — и само лицо было… страшным, перекошенным.
Пуля крупного калибра, пробившая лоб, выделяет при ударе такое количество энергии, что повреждается весь череп, в результате чего лицо действительно перекашивается.
— Мой правый глаз, — продолжила Виола, — был налит кровью и наполовину… наполовину вывалился из глазницы.
В наших снах мы — не сторонние наблюдатели, как те персонажи, которые видят сны в фильмах. Эти внутренние драмы обычно показываются исключительно с позиции того, кто видит сон. В кошмарах мы не можем посмотреть в собственные глаза, разве что искоса, возможно, потому, что боимся увидеть монстров, которые в них прячутся.
На лице Виолы, цвета молочного шоколада, читалась нешуточная тревога.
— Скажи мне правду, Одд. Ты видишь во мне смерть?
Я не сказал ей, что смерть тихонько лежит в каждом из нас, чтобы подняться в положенный час.
И хотя мне не открылась ни малейшая подробность ее будущего, радостная или печальная, ароматный запах, идущий от моего нетронутого чизбургера, заставил меня солгать, чтобы наконец-то приступить к еде.
— Ты проживешь долгую счастливую жизнь и умрешь в собственной постели, от старости.
— Правда?
Улыбаясь и кивая, я нисколько не стыдился, обманывая ее. Не вижу вреда в том, что даешь людям надежду. И потом, я же не напрашивался к ней в оракулы.
Виола отошла от нашего столика куда в лучшем настроении, занялась другими клиентами.
Принявшись за чизбургер, я назвал Терри другую дату.
— 23 октября 1958 года.
— Элвис служил в армии. — Она задержалась лишь на то время, которое требовалось, чтобы прожевать кусочек сандвича с сыром. — В Германии.
— Это слишком обще.
— Вечером двадцать третьего он поехал во Франкфурт на концерт Билла Хейли.[18]
— Ты могла это выдумать.
— Ты знаешь, я ничего не выдумываю. — Она откусила еще кусок сандвича. — За кулисами он встретился с Хейли и шведской звездой рок-н-ролла, которого звали Маленький Герхард.
— Маленький Герхард? Быть такого не может.
— Думаю, он слизал этот псевдоним у Маленького Ричарда.[19] Но точно не знаю. Никогда не слышала, как поет Маленький Герхард. Виоле могут прострелить голову?
Сочное, не слишком прожаренное мясо чизбургера посолили в самую меру. Поук свое дело знал.
— Как я и говорил, сны — они всего лишь сны.
— Жизнь у нее и так нелегкая. И вот это ей совсем ни к чему.
— Простреленная голова? Да кому такое нужно?
— Ты посмотришь, что ее ждет? — спросила Терри.
— Как я могу это сделать?
— Воспользуйся своим шестым чувством. Возможно, сумеешь это предотвратить.
— Мое шестое чувство на такое неспособно.
— Тогда попроси своих друзей. Они иногда знают о том, что должно произойти, не так ли?
— По существу, они мне не друзья. Скорее случайные знакомые. И потом, они помогают, лишь когда хотят помочь.
— Если я умру, то буду тебе помогать, — заверила меня Терри.
— Ты очень добра. Где-то я даже хочу, чтобы ты умерла. — Я положил чизбургер на тарелку и облизал пальцы. — Если кто-то в Пико Мундо и начнет стрелять в людей, так это Человек-гриб.
— Кто он?
— Утром сидел за стойкой. Заказал еды на троих. Жрал, как изголодавшаяся свинья.
— Такие клиенты по мне. Но я его не видела.
— Ты была на кухне. Он бледный, мягкий, со скругленными углами, что-то такое вполне могло вырасти в подвале Ганнибала Лектера.
— У него плохая аура?
— Когда Человек-гриб уходил, его сопровождала свора бодэчей.
Терри напряглась, подозрительно оглядела ресторанный зал.
— Кто-нибудь из них сейчас здесь?
— Нет. Боб Сфинктер — самый ужасный из тех, кто сейчас в ресторане.
Настоящая фамилия этого скряги была Спинкер, но он заслужил прозвище, которое мы ему дали. Какая бы сумма ни стояла в счете, на чай он всегда оставлял четвертак.
Боб Сфинктер полагал себя в два с половиной раза щедрее Джона Д. Рокфеллера, нефтяного миллиардера. Согласно легенде, в самых дорогих ресторанах Манхэттена Рокфеллер оставлял на чай ровно десять центов.
Разумеется, во времена Джона Д. Р., включающие и Великую депрессию, десяти центов хватало на то, чтобы купить газету и ленч в кафе-автомате. В настоящее время двадцати пяти центов хватит только на газету, но читать в ней что-либо может только садист, мазохист или до того одинокий человек, что ему интересны даже частные объявления.
— Возможно, Человек-гриб просто проезжал через наш город и вернулся на автостраду, как только очистил последнюю тарелку? — предположила Терри.
— Что-то мне подсказывает, что он по-прежнему где-то здесь.
— Собираешься его проверить?
— Если смогу найти.
— Хочешь взять мой автомобиль?
— Может, на пару часов.
На работу и с работы я хожу пешком. Для более дальних поездок у меня есть велосипед. В исключительных случаях пользуюсь автомобилем Сторми Ллевеллин или Терри.
Слишком многое находится вне моего контроля: бесконечные мертвые с их просьбами, бодэчи, вещие сны. Наверное, я бы уже семь раз сошел с ума, по разу на каждый день недели, если бы до предела не упростил свою жизнь в тех сферах, которые могу контролировать. Моя оборонительная стратегия такова: никакого автомобиля, никаких страховых полисов, никакой одежды, за исключением самого необходимого, то есть футболок, курток из бумажного твила[20] и джинсов, никаких отпусков в экзотических странах, никаких честолюбивых помыслов.
Терри пододвинула мне ключи.
— Спасибо.
— Только не вози в моем автомобиле мертвых. Хорошо?
— Мертвые не нуждаются в автомобилях. Они могут появляться где хотят и когда хотят. Они ходят по воздуху. Они летают.
— Я вот о чем. Если ты скажешь мне, что в моей машине сидел мертвый, я попусту потрачу целый день, оттирая обивку. От одной мысли об этом у меня по коже бегут мурашки.
— А если это будет Элвис?
— Элвис — другое дело. — Терри доела маринованный огурчик. — Как сегодня Розалия? — Она имела в виду Розалию Санчес, хозяйку моей квартиры над гаражом.
— Видимая, — ответил я.
— Это хорошо.
Глава 7
Торговый центр «Зеленая Луна» располагается на «Грин-Мун-роуд», между старыми кварталами Нико Мундо и более современными западными пригородами. Гигантское сооружение со стенами цвета песка конструктивно напоминало жилище коренных жителей Америки, только проектировалось с таким расчетом, словно жить в нем собирались индейцы-гиганты ростом в шестнадцать футов.
Несмотря на эту любопытную попытку создать что-то гармонирующее с окружающей природой, но крайне нелогичную с позиции здравого смысла, арендаторы в Пико Мундо в большинстве своем точно такие же, как и в Лос-Анджелесе, Чикаго, Нью-Йорке или Майами: «Старбак», «Гэп», «Донна Каран», «Крейт-и-Баррел»… список можно продолжать достаточно долго.
В углу огромной стоянки находится «Мир покрышек». Здесь фантазия архитектора разыгралась еще сильнее.
Над одноэтажным зданием высится башня, которую венчает гигантский шар. Это модель Земли, она неторопливо вращается, напоминая о тех временах, когда на планете парили мир и невинность, потерянные после того, как в райский сад проник змей.
Как у Сатурна, у этой планеты есть кольцо, только не из ледяных кристаллов, скал и пыли, а из резины. Кольцом этим служит покрышка, и она тоже вращается и поблескивает лампочками.
Пять рабочих мест гарантируют, что клиентам не придется долго ждать замены покрышек. Все сотрудники в униформе. Очень вежливые. Всегда улыбающиеся. Похоже, они счастливы и всем довольны.
Здесь можно купить автомобильные аккумуляторы, а также поменять масло. Но главным, конечно, является замена покрышек.
И торговый зал пропитан приятным запахом резины, ждущей выезда на дорогу.
В тот вторник, во второй половине дня, я бродил по проходам десять или пятнадцать минут, и никто меня не беспокоил. Некоторые сотрудники здоровались со мной, ни один не пытался мне что-то продать.
Время от времени я прихожу сюда, и они знают, что меня интересует жизнь покрышек.
Принадлежит «Мир покрышек» мистеру Джозефу Маньони. Он — отец Энтони Маньони, моего друга в средней школе.
Энтони учится в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса. Собирается сделать карьеру в медицине.
Мистер Маньони гордится тем, что его сын станет врачом, но разочарован отсутствием интереса Энтони к семейному бизнесу. Он с радостью взял бы меня на работу и относился бы ко мне, как к приемному сыну.
