Робин Кук - Мозг

Робин Кук

Мозг

Глава 1

7 марта

Кэтрин Коллинз сошла с пешеходной дорожки и с хрупким чувством решимости поднялась на три ступеньки. Она подошла к двери из стекла и нержавеющей стали и толкнула ее. Дверь не открывалась. Кэтрин откинула голову назад, посмотрела на металлическую перемычку и прочла выгравированную надпись «Медицинский центр университета им. Хобсона. Для больных и немощных города Нью-Йорк». Настроению Кэтрин больше соответствовало бы: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Она обернулась и зрачки ее сузились от утреннего мартовского солнца; ее подмывало убежать и вернуться в свою теплую комнату. Меньше всего хотелось ей вновь пытаться войти в госпиталь. Но она не успела пошевелиться, как несколько посетителей поднялись по ступенькам и прошли мимо нее. Не останавливаясь, они открыли двери в поликлинику и зловещая громада здания сразу поглотила их.

Кэтрин на мгновение прикрыла глаза, изумляясь своей глупости.

Конечно же, двери поликлиники открываются наружу! Прижимая к себе сумку из парашютного шелка, она потянула и открыла дверь и вступила в преисподнюю.

Первым, что неприятно поразило Кэтрин, был запах. За двадцать один год своей жизни она ничего подобного не испытывала. Доминировал запах химии, смеси спирта и тошнотворно сладкого дезодоратора. Ей подумалось, что спиртом пытаются помешать распространению болезней по воздуху; ей было известно, что дезодоратором скрывают витающие вокруг болезни биологические запахи. Последние доводы, которые Кэтрин приводила себе, чтобы решиться на это посещение, растаяли под напором этого запаха. До первого посещения госпиталя несколько месяцев назад она никогда не задумывалась о своей смерти и воспринимала здоровье и благополучие как должное. Теперь все изменилось, и при входе в поликлинику с этим специфическим запахом мысли о всех последних недомоганиях заполняли ее сознание. Закусив нижнюю губу в попытке сдержать эмоции, она стала пробираться к лифтам.

Заполнявшие госпиталь толпы доставляли Кэтрин мучения. Ей хотелось замкнуться в себе, как в коконе, чтобы ее не могли касаться, не дышали и не кашляли на нее. Ей тяжело было видеть искаженные лица, покрытую сыпью кожу и сочащиеся нарывы. Еще хуже было в лифте, где ее прижали к группе людей, которая напомнила ей толпы с картины Брейгеля. Не отводя глаз от указателя этажей, она пыталась отвлечься от окружения, репетируя в уме свое обращение к регистратору в клинике гинекологии. «Хелло, я Кэтрин Коллинз. Я учусь в университете, была здесь четыре раза. Я собираюсь домой — там меня будет лечить наш семейный врач и мне бы хотелось получить копию моей гинекологической карты.»

Все представлялось достаточно простым. Кэтрин позволила себе посмотреть на лифтера. У него было неимоверно широкое лицо, но, когда он повернул его в сторону, голова оказалась сплющенной. Глаза Кэтрин невольно остановились на этой деформации и, повернувшись, чтобы объявить третий этаж, лифтер перехватил ее взгляд. Один его глаз смотрел вниз и в сторону.

Другим он со злобой сверлил Кэтрин. Она отвела взгляд, чувствуя, что краснеет. Большой волосатый мужчина проталкивался мимо нее к выходу.

Опираясь одной рукой о стенку лифта, она посмотрела вниз на беленькую девочку лет пяти. Один зеленый глаз ответил на улыбку Кэтрин. Другой был скрыт фиолетовыми складками большой опухоли.

Двери закрылись и лифт пошел вверх. Кэтрин испытала ощущение дурноты. Это было не похоже на дурноту перед теми приступами, которые у нее были месяц назад, но все же в замкнутом душном лифте вызывало страх. Кэтрин закрыла глаза и постаралась перебороть чувство клаустрофобии. За ее спиной кто-то кашлянул и влажно дохнул ей на шею. Лифт тряхнуло, двери открылись и Кэтрин вступила на четвертый этаж клиники. Она подошла к стене и прислонилась к ней, пропуская идущих сзади. Дурнота быстро прошла.

Восстановив нормальное самочувствие, она пошла налево по коридору, покрашенному двадцать лет назад в светло-зеленые тона.

Коридор привел в зал ожидания клиники гинекологии. Он был заполнен пациентками, детьми, сигаретным дымом. Кэтрин миновала эту центральную часть и вошла в нишу справа. В университетской клинике гинекологии, обслуживающей все колледжи и сотрудников госпиталя, была своя комната ожидания, хотя и не отличающаяся окраской и обстановкой от основного помещения. Когда Кэтрин вошла, на стульях из винила и стальных трубок там уже сидели семь женщин. Все они нервно просматривали старые журналы. За столом сидела регистратор, похожая на птицу женщина лет двадцати пяти, химическая блондинка с бледной кожей и мелкими чертами лица.

Табличка, прочно приколотая на ее плоской груди, сообщала, что ее зовут Элен Коэн. Она подняла взгляд на приближающуюся Кэтрин.

— Хэлло, я Кэтрин Коллинз... — Она отметила, что ее голосу не достает той уверенности, которую она хотела ему придать. Дойдя до конца своего обращения, она почувствовала, что слова ее звучат умоляюще.

Регистратор бросила на нее короткий взгляд. — Вам нужна карта? — спросила она. В голосе ее звучала смесь презрения и недоверия.

Кэтрин кивнула и попробовала улыбнуться.

— Ну, поговорите об этом с миссис Блэкмен. Садитесь, пожалуйста.

Голос Элен Коэн стал грубым и повелительным. Кэтрин обернулась и нашла вблизи свободный стул. Регистратор подошла к картотечному шкафу и вынула клиническую карту Кэтрин. Потом она исчезла в одной из дверей, ведущих в смотровые кабинеты.

Кэтрин машинально стала приглаживать свои блестящие каштановые волосы, перекинув их через левое плечо. Это был ее обычный жест, особенно в напряженные моменты. Кэтрин была привлекательной молодой женщиной с живыми внимательными глазами серо-голубого цвета. При росте 159 сантиметров она казалась выше благодаря проявляемой ею энергии. К ней хорошо относились ее друзья по колледжу, вероятно, благодаря ее открытости; ее очень любили родители, которых беспокоила уязвимость их единственной дочери в джунглях Нью-Йорка. Но именно беспокойство и чрезмерная опека родителей побудили Кэтрин выбрать колледж в Нью-Йорке — она считала, что этот город поможет выявить ее природную силу и индивидуальность. Вплоть до нынешней болезни все складывалось удачно и она смеялась над предостережениями родителей.

Нью-Йорк стал ее городом и она полюбила пульс его жизни.

Регистратор вернулась и села за пишущую машинку.

Кэтрин исподтишка окинула взглядом комнату ожидания, обратив внимание на склоненные головы молодых женщин, которые тупо ждали своей очереди. Какое счастье, что ей самой не нужно было ждать осмотра. Она с отвращением вспоминала эту процедуру, которой подвергалась четырежды — последний раз всего четыре недели назад. Обращение в клинику было для нее самым трудным проявлением независимости. На деле она предпочла бы вернуться в Вестон, штат Массачусетс, и обратиться к своему гинекологу доктору Вильсону. Он был первым и единственным врачом, осматривавшим ее до этого. Доктор Вильсон был старше работавших в клинике стажеров и обладал чувством юмора, которое позволяло ослабить влияние унизительных элементов этой процедуры, сделав их хотя бы терпимыми. Здесь все иначе. Клиника безлика и холодна, и это, в сочетании с обстановкой городского госпиталя, превращало каждое посещение в кошмар. Но Кэтрин упрямо следовала выбранным путем. Этого, по крайней мере до болезни, требовало ее чувство независимости.

Открылась одна из дверей и появилась медсестра миссис Блэкмен.

Это была коренастая сорокапятилетняя женщина с блестящими черными волосами, стянутыми на затылке в тугой узел. На ней был безукоризненно белый халат, накрахмаленный до хруста. Внешность служила отражением ее идеала работы клиники — строгость и эффективность. В медицинском центре она проработала двенадцать лет.

Регистратор заговорила с миссис Блэкмен, и Кэтрин услышала свое имя. Сестра кивнула и, обернувшись, коротко взглянула на Кэтрин. Наперекор хрустящей оболочке, темно-карие глаза миссис Блэкмен создавали впечатление большой теплоты. Кэтрин вдруг подумалось, что вне госпиталя миссис Блэкмен, вероятно, намного милее.

Но миссис Блэкмен не подошла к Кэтрин и ничего не сказала. Вместо этого она что-то шепнула Элен Коэн и возвратилась в смотровые кабинеты.

Кэтрин почувствовала, что лицо ее краснеет. Она решила, что ее преднамеренно игнорируют; таким способом персонал клиники мог выразить свое недовольство тем, что она хочет показаться своему собственному врачу.

Нервным движением она дотянулась до годичной давности «Домашнего журнала для леди», но не смогла сосредоточиться.

Чтобы убить время, она попыталась представить, как сегодня вечером приедет домой и как удивятся родители. Она уже видела, как войдет в свою прежнюю комнату. Она не была там с Рождества, но знала, что комната будет выглядеть точно такой, как тогда. Желтое покрывало на постели, занавески в тон — все памятные мелочи ее юности мама тщательно сохраняла.