Нил Стивенсон - Зодиак

Нил Стивенсон

Зодиак

Посвящается Эйлин

Вниз по реке, на берегах реки «Чарльз» —Вот где мой дом.Здесь я живу, в землях бродяг, влюбленных, воров.Грязные воды, вас я люблю.О Бостон, ты мой дом.

1

Роскоммон приехал и перепахал наш огород через час после рассвета — приблизительно в то время, когда я обычно встаю, а он отключается на обочине какой-нибудь бесплатной трассы. У нас с домовладельцем договор: он берет с меня и моих соседей мизерную (по меркам Бостона, вообще никакую) квартплату, а мы взамен позволяем ему вволю грабить нашу экосистему. Год за годом он уничтожает мой огород. Еще, бывает, без предупреждения насылает на дом рабочих, сносит среди ночи стены, отключает воду, пока мы моемся, напускает в подвале невесть какой вони, срубает на дрова клены и вязы и переклеивает обои у нас в комнатах. А после утверждает, что собирается показать наше пристанище новым жильцам, поэтому нам лучше прибраться. Пронто.

В то утро я проснулся под треск, с которым взрывались под колесами его микроавтобуса маленькие, еще зеленые тыковки. Потом, судя по звуку, он сорвал нашу бадминтонную сетку. После его отъезда я встал и вышел купить «Глоуб». Бейсболист Уэйд Боггс только что вывихнул колено, а в Саути на юге Бостона горит отработанное масло с какими-то ПХБ. Полихлорбифенилами то есть.

Когда я вернулся, на плите тлел бекон, наполняя дом полицикличными ароматическими веществами — рискну сказать, это мои любимые канцерогены. У плиты стоял Бартоломью. Пустым взором человека, проснувшегося не по своей воле, он вперился в клип какой-то хеви-метал-группы по телику, а рукой зажимал край надутого мусорного мешка, занимавшего пол кухни. Ну вот, опять мой сосед пользовался закисью азота возле открытого огня — неудивительно, что у него нет бровей. Когда я вошел, он гостеприимно поднял мешок повыше. Обычно я азотом до завтрака не балуюсь, но Барту ни в чем не могу отказать, поэтому взял мешок и изо всех сил вдохнул. Во рту у меня стало сладко, и пять секунд спустя в мозгу взорвался фейерверк в пол-оргазма.

На экране рокеры с пуделиными головами привязывали смазливую девчонку к дээспэшной плите, украшенной пентаграммой. Где-то вдалеке голос Бартоломью произнес:

— «Пойзен Бойзен», старик. Круть.

Поносить общество было еще рановато. Я цапнул пульт от телевизора.

— «Студжес» с Игги Попом пока нет, — предупредил Барт. — Я проверял.

Но я уже переключился на «Дип Чэннел», где пара жующих табак стариканов плавали по нетоксичной речке в каком-то южном штате, показывая, как оживлять коматозную рыбу.

Из той части дома, где жили женщины и ванные были чистыми, появилась Тесс. Мрачно прищурившись на безрадостное утро, она хмуро глянула на наш шкворчащий животный жир и кубический ярд азота и порылась в холодильнике в поисках домашнего йогурта.

— Вы, ребята, со своей дряни когда-нибудь слезете?

— Ты про мясо или про веселящий газ?

— А что из них токсичнее?

— Принцип Сэнгеймона, — возвестил я. — Чем проще молекула, тем лучше наркотик. А значит, самый лучший наркотик — кислород. Всего два атома. За ним следом — закись азота: всего три. Дальше этанол — девять. Ну а потом уже хрень с уймой атомов.

— И что?

— Атомы — как люди. Если соберутся кучей, никогда не знаешь, что выкинут. Насколько я слышал, Тесс, ты направо-налево называешь меня «Гранола Джеймс Бонд».

Тесс только пожала плечами.

— Кто тебе рассказал?

— Стоит придумать хорошую фразу, ее сразу подхватят.

— Я думала, тебе понравится.

— Даже тупица вроде меня способен уловить сарказм.

— И как ты хочешь, чтобы тебя называли?

— Токсичным Человеком-Пауком. Потому что он на мели и никогда не трахается.

Тесс поморщилась, всем своим видом показывая, что для обеих бед есть веская причина. Молчание прервал Барт:

— Вот черт, ты прав. Человек-Паук здоров как бык, а у Джеймса Бонда скорее всего СПИД.

Выйдя во двор, я пошел по следам от шин Роскоммона. Все тыквы погибли, но эти обманки меня мало волновали. Зачем вообще тыквы? Перепачкать оранжевой дрянью весь дом? Все важное — кукуруза и помидоры — росло вдоль заборов или за горами мусора, куда микроавтобусу не добраться.

Мы не спрашивали Роскоммона, можно ли развести огород здесь, на Самом Большом Заднем Дворе Бостона. И все потому, что официально его не существует, а это дает ему право гонять тут на машине. Сады и огороды, знаете ли, положено поливать, а счета за воду включены в нашу номинальную квартплату, поэтому, разбив огород, мы фактически обкрадываем Роскоммона.

Но тут есть почти ярд земли, запрятанный в складку риманова пространства, возникшую от того, что улицы в Брайтоне проложены иррационально. Даже сорняки не научились расти в этой пустыне битого кирпича и бетона. Когда мы развели огород, Бартоломью, Айк и я два дня просеивали их, собирая почву для делянки, а остальное складывая в невысокие курганы. На Самом Большом Заднем Дворе Бостона имелись и другие, рассыпанные в беспорядке горы. Время от времени Роскоммон взрывал очередное свое владение и являлся с наемным грузовиком — через огород, через бадминтонную сетку и по садовой мебели, — чтобы возвести новую.

Я только надеялся, что он не закапывает тут никаких токсичных отходов. Хотелось бы думать, что не в этом причина низкой квартплаты. Ведь будь оно так, мне пришлось бы призвать чуму на его дом, заблокировать его банковские счета, сжечь его деревни, изнасиловать его лошадей и продать его детей в рабство. Короче, подвиги Токсичного Человека-Паука на всю катушку. И тогда я стал бы его альтер эго без гроша за душой — Токсичным Питером Паркером. Мне пришлось бы платить настоящую бостонскую квартплату: тысяча в месяц и никакой площадки для бадминтона.

Питера Паркера укусил радиоактивный паук, и парнишка превратился в Человека-Паука. В обычной жизни он — сущий неудачник: ни денег, ни престижа, ни будущего. Но попробуй тронуть его в темном переулке, и ты труп. Он все спрашивает себя: «Перевешивает ли секундное удовлетворение Человека-Паука все то дерьмо, с которым приходится мириться Питеру Паркеру?» В моем случае ответ — да.

В темные века моей жизни, когда я работал в «Массачусетс Аналитикал Хемикал Системе» («Масс Анальной» для краткости), у меня был обычный «фольксваген»-пикап. Но питерам паркерам мира сего страховка в этом городе не по карману, и теперь я перемещаюсь на велике. Поэтому, заправившись кофе и беконовыми угольками Барта (нет ничего лучше «черного с черным» завтрака!) и прочтя от корки до корки комиксы в «Глоуб», я вскочил в седло моего увенчанного боевыми шрамами внедорожного «стамп-джампера» и покатил на работу.

Позавчера пронесся ураган «Элисон» и притащил с собой адский ливень. На улицах — ветви деревьев и озерца дождевой воды. Мы зовем ее «дождевой» и «водой», но на самом деле это непереработанные нечистоты. Светофор на углу Коммонуэлс-авеню и Чарльзгейт-вест закоротило. В Бостоне это не повод для задушевных статеек в желтой прессе про обычных граждан, которые выходят из машин, лишь бы регулировать движение. Нет, это — предлог ездить как чадская армия. Если двум полосам надо пересечь четыре, надеяться им не на что. Пробка на Коммонуэлс протянулась до самого БУ, или Бостонского университета. Поэтому с полмили я проехал по тротуару и так оказался впереди колонны.

Проблема в том, что если водители двух первых машин недостаточно агрессивны, не важно, насколько круты застрявшие сзади. Вся улица так и будет стоять, пока сообща не выкипит от негодования. Рев гудков тоже ничего не даст, сколько бы усилий ни прилагала сотня водителей.

Когда я добрался до Чарльзгейт, где Коммонуэлс пересекал односторонний четырехполосный поток, то во главе одной полосы обнаружил маломощный пикапчик с мэнскими номерами, за рулем которого сидела мамаша, пытавшаяся присматривать за четырьмя отпрысками, а во главе другой — древний «мерседес» со старушкой, которая выглядела так, словно даже собственного адреса не помнит. И полдюжины велосипедистов, только и ждущих, чтобы настоящий сорвиголова возглавил прорыв.

Пересекая запруженную магистраль, штурмуйте по одной полосе зараз. Выждав, когда в первой появится двадцатифутовый зазор, я в него вклинился. «BMW» передо мной вильнул было на соседнюю полосу, чем вызвал волну вдоль Чарльзгейт, когда десяток машин попытались повторить его маневр. Потом машина завибрировала и остановилась (сработала компьютеризированная система тормозов), и водитель обмяк на гудке.

Следующая полоса далась еще проще: какой-то новичок из Джерси на «камаро» совершил ошибку, притормозив, и я захватил его жизненное пространство. Кретин на «BMW» попробовал вклиниться за мной, но у половины велосипедистов и перечницы на «мерсе» хватило ума двинуть вперед и его заблокировать.