Пол Макьюэн - Спираль

Пол Макьюэн

Спираль

Посвящается Сюзан

ТИХИЙ ОКЕАН, МАРТ 1946 ГОДА

Лейтенант Лиам Коннор стоял на палубе линкора «Северная Дакота» и через бинокль наблюдал за поверхностью океана. Все оказалось самой чистой правдой, теперь он это видел: в ярко-красной спасательной шлюпке сидели четверо американских матросов, вполне здоровых на вид, молодых — не старше самого Коннора — парней.

— Поворачивай назад! — скомандовал в мегафон капитан корабля.

— Не губите! — крикнул в ответ один из матросов. — У меня дома сын. Я его еще ни разу не видел!

Он сорвал с себя рубаху и отчаянно взмахнул ей — точно белые крылья неведомой птицы затрепетали над синей гладью. Двое сидели на веслах.

— Немедленно разворачивайтесь!

С частотой отбойного молотка оглушительно загрохотали предупредительные выстрелы из двадцатимиллиметровой палубной зенитной установки «Эрликон». Между линкором и шлюпкой, скрыв моряков из виду, поднялась вздыбленная разрывами стена воды.

Брызги опали, поверхность океана снова успокоилась. Самый высокий из моряков все еще прыгал на месте, размахивая белой рубахой. Лодка ходила ходуном — вот-вот опрокинется.

— Не стреляйте! — кричал он. — Мы не больны!

— Врет, — обронил армейский генерал Уиллогби. Он стоял в нескольких метрах от Лиама на баке и, стиснув зубы, наблюдал за сценой в личный бинокль. — Заметили, как скачет? Готов выпрыгнуть из собственной шкуры.

Капитан «Северной Дакоты» снова поднес мегафон ко рту:

— Поворачивайте назад! Делаю последнее предупреждение!

Зенитная установка выплюнула еще несколько залпов, и шлюпка опять скрылась за фонтанами брызг. На этот раз выстрелы легли совсем рядом, окатив волной людей в лодке. Коннор видел их лица, взмокшие то ли от страха, то ли от морской воды. Достаточно наводчику поднять прицел всего на пару градусов, и шлюпку вместе с ее пассажирами разнесет на мелкие кусочки.

Старший лодочной команды, самый высокий среди всех, сел на планшир, швырнув рубаху. Шлюпка потерянно кружилась на месте. Ее пассажиры ожесточенно спорили, обрывки слов долетали до корабля. Командир снова ткнул пальцем в линкор и покачал головой; по движению губ можно было прочитать: «Другого пути нет».

— Этих психов ничто не остановит, — сказал Уиллогби.

Тут высокий опять вскочил, повернувшись лицом к «Северной Дакоте», и снова вскинул белую рубашку над головой.

— Вперед! — крикнул он.

Гребцы налегли на весла изо всех сил.

Капитан «Северной Дакоты» вытянулся в струнку и, не прикасаясь к висящему на боку мегафону, едва заметно кивнул.

Все было кончено в считанные секунды. Два «Эрликона» открыли огонь одновременно, море взорвалось столбами воды. В мгновение ока ярко-красная шлюпка вместе с матросами разлетелась на мелкие щепки. Осталось лишь небольшое облако дыма, да куски деревянной обшивки покачивались на волнах.

Лиам заметил какие-то судорожные всплески, будто дохлая рыба всплыла на поверхность. Он пригляделся и понял: это плещется человеческая рука, оторванная по плечо.

Его тут же вывернуло прямо в океан.

Несмотря на то что Лиам Коннор служил в британской армии уже четвертый год, так близко со смертью он столкнулся впервые. Был лейтенант невысоким — всего метр шестьдесят семь, — но волевым, жилистым и выносливым. Светло-рыжие курчавые волосы и кожа цвета оконной замазки с примесью красной охры выдавали его ирландское происхождение. Природа наградила Лиама настырностью, не по годам зрелым умом и резвыми ногами. В университет Корка он поступил четырнадцати лет от роду и быстро завоевал репутацию гения от биологии. Затем с результатом четыре минуты пятнадцать секунд занял третье место в беге на одну милю среди ирландцев. Он уже готовился защищать докторскую, как грянула война. Присвоив ему звание лейтенанта, британская армия рассудила, что Лиам принесет больше пользы как ученый, чем как пушечное мясо. Ему только-только исполнилось двадцать два. Тем не менее последние четыре года он провел в Портон-Дауне, в юго-западном графстве Уилтшир, где находился Британский исследовательский центр химического и биологического оружия. Коннор был экспертом по питавшимся всякой мертвечиной сапробным грибам.

Он занимался исключительно наукой и даже не представлял, что собратья по оружию могут, нимало не задумываясь, убивать друг друга.

Всего два дня назад Лиам Коннор еще был в Германии, на химическом заводе в окрестностях Мюнхена. Армейская служба заканчивалась. С группой экспертов союзных сил Лиам производил «посмертное вскрытие» нацистских разработок в области химического и биологического оружия. До возвращения в Англию, а потом в Ирландию, к жене Эдит, на которой женился три года назад и даже пары недель не успел провести вместе с ней, оставалось всего несколько суток. По жене он скучал так же истово, как и по родине.

Тридцать шесть часов назад в его планах произошел неожиданный поворот. В Мюнхене Лиама без каких-либо объяснений затолкали в транспортник. Четыре перелета, и он на другой стороне света, над Тихим океаном. Самолет нарезал круги над группой кораблей ВМС США. На Лиама напялили парашютный ранец и приказали прыгать. Впервые в жизни. А затем выловили из воды, точно рыбу, и подняли на борт линкора «Северная Дакота», прямиком к расправе над теми четырьмя матросами.

Всю дорогу ему не давал покоя вопрос: зачем простого лейтенанта внезапно потащили на край света? Теперь забрезжило прозрение. В Портоне готовились к тому, что в то время казалось неизбежным, — использованию нацистами биологического оружия. Кто, как не германцы, запустили отравляющие газы в Первую мировую? В Пор-тоне и теперь почти никто не сомневался, что наци не удержатся от соблазна запустить микробов. Ошиблись. Вместо наци микробов запустили японцы.

На борту линкора Лиама передали в подчинение долговязому майору по имени Энди Сцилла. Майор был родом из штата Миссисипи. Даже получив степень по микробиологии в Гарварде, он не расстался с родным южным выговором. Сцилла служил в Кэмп-Детрике в штате Мэриленд, где находился американский аналог Британского центра химического и биологического оружия.

— Кроме как со мной, других свиданий у тебя здесь не будет, — вместо приветствия проговорил майор, растягивая слова. Впрочем, постепенно Лиам свыкся с этим акцентом, так напоминавшим ему о земляках-ирландцах.

Коннор и Сцилла около часа говорили в тесной каюте за три переборки от рубки связного. Здесь, по словам майора, хранились истории болезней моряков с пораженного инфекцией линкора «Вэнгард», а также вывезенные из Токио папки документов, которые проливали свет на причины случившегося. Бумаги держали в металлических шкафах, защищавших от морской воды.

Энди ввел Лиама в курс дела:

— Пять дней назад корабль, с которого сбежали эти матросы, линкор «Вэнгард», перехватил сигнал бедствия с японской подводной лодки «И-17». После окончания войны прошло шесть месяцев. Никто не мог понять, откуда взялась чертова подлодка и где она пряталась все это время.

По прибытии «Вэнгард» застал субмарину в надводном положении без всяких признаков жизни. Попытались связаться по радио — молчание. И тут на носу подлодки заметили японского моряка. Сидит как истукан. Ему кричат, а он хоть бы пальцем пошевелил. Решили послать досмотровую команду.

На борту субмарины — тихий ужас. Весь экипаж, человек сто, лежат с выпотрошенными животами, точно рыбины. Похоже, совершили групповое харакири. Остался только этот матрос на носу. Сидит в ступоре, скрестив ноги, и смотрит прямо перед собой не мигая. Командир досмотровой команды, корабельный старшина Мэддокс, подумал, что у матроса травматический шок. Оказалось, не шок. Совсем не шок. Япошка дождался, пока они подойдут почти вплотную, вспорол себе брюхо, сунул в разрез гранату и подорвался.

— Камикадзе? — уточнил Лиам. Японцы превратили честь и смерть в культ. Сдача в плен считалась несмываемым позором.

— Не совсем. Наши не сразу смекнули. Почему он ждал, пока к нему подойдут вплотную? Настоящий камикадзе бросился бы в атаку, швырнул гранату в команду. К тому же у экипажа в лодке было полно оружия и боеприпасов. Они могли бы многих наших положить, если бы захотели.

Никто не врубался целых двенадцать часов. Ключом к загадке оказалась досмотровая команда, матросы, окружившие засранца, когда тот взорвал себя гранатой. Командир Мэддокс здорово приложился башкой. Очнулся через два часа в судовом лазарете, спрашивает, как там его ребята. Все вроде бы легко отделались. А еще через восемь часов у Смитсона на соседней койке появились странные симптомы — понижение температуры, неприятный запах от тела. Еще через час Смитсон начал чесаться как сумасшедший, пришлось его связать. Нес какой-то бред, бушевал. Через двадцать часов ему ничуть не стало лучше. Уверял, будто у него в животе поселились змеи с железной чешуей и пожирают его внутренности. От них двоих зараза перекинулась на весь экипаж корабля.