Роалд Даль - Абсолютно неожиданные истории

Роальд Даль

Абсолютно неожиданные истории

Дегустатор

В тот вечер за ужином у Майка Скофилда в его лондонском доме нас собралось шестеро: Майк с женой и дочерью, я с женой и человек по имени Ричард Пратт.

Ричард Пратт был известный гурман. Он состоял президентом небольшого общества под названием «Эпикурейцы» и каждый месяц рассылал его членам брошюрки о еде и винах. Он устраивал обеды, во время которых подавались роскошные блюда и редкие вина. Он не курил из боязни испортить вкус и, когда обсуждали достоинства какого-нибудь вина, имел обыкновение отзываться о нем, как о живом существе, что было довольно забавно. «Характер у него весьма щепетильный, — говорил он, — довольно застенчивый и стеснительный, но, безусловно, щепетильный». Или: «Добродушное вино и бодрое, несколько, может, резковатое, но все же добродушное».

До этого я уже пару раз обедал у Майка с Ричардом Праттом в компании, и всякий раз Майк с женой лезли из кожи вон, чтобы удивить знаменитого гурмана каким-нибудь особым блюдом. Ясно, что и в этот раз они не собирались делать исключение. Едва мы ступили в столовую, как я понял, что нас ожидает пиршество. Высокие свечи, желтые розы, сверкающее серебро, три бокала для вина перед каждым гостем и сверх того слабый запах жареного мяса, доносившийся из кухни, — от всего этого у меня слюнки потекли.

Мы расселись за столом, и я вспомнил, что когда был у Майка раньше, он оба раза держал с Праттом пари на ящик вина, предлагая тому определить сорт того же вина и год. Пратт тогда отвечал, что это нетрудно сделать, если речь идет об известном годе, — соглашался и оба раза выиграл пари. Я был уверен, что и в этот раз они заключат пари, которое Майк очень хотел проиграть, доказывая, насколько хорошее вино у него, а Пратт, со своей стороны, казалось, находит истинное удовольствие в том, что имеет возможность обнаружить свои познания.

Обед начался со снетков, поджаренных в масле до хруста, а к ним подали мозельвейн. Майк поднялся и сам разлил вино, а когда снова сел, я увидел, что он наблюдает за Ричардом Праттом. Бутылку он поставил передо мной, чтобы я мог видеть этикетку. На ней было написано: «Гайерслей Олигсберг, 1945». Он наклонился ко мне и прошептал, что Гайерслей — крошечная деревушка в Мозеле, почти неизвестная за пределами Германии. Он сказал, что вино, которое мы пьем, не совсем обычное. В тех местах производят так мало вина, что человек посторонний не может его достать. Он сам ездил в Германию прошлым летом, чтобы добыть те несколько дюжин бутылок, которые в конце концов ему уступили.

— Сомневаюсь, чтобы в Англии оно было у кого-нибудь еще, — сказал он и взглянул на Ричарда Пратта. — Чем отличается мозельвейн, — продолжал он, повысив голос, — так это тем, что он очень хорош перед кларетом. Многие пьют перед кларетом рейнвейн, но это потому, что не знают ничего лучше. Рейнвейн убивает тонкий аромат кларета, вам это известно? Это просто варварство пить рейнвейн перед кларетом. А вот мозельвейн именно то, что надо.

Майк Скофилд был приятным человеком средних лет. Он служил биржевым маклером. Точнее — комиссионером на фондовой бирже, и, подобно некоторым представителям этой профессии, его, казалось, несколько смущало, едва ли не ввергало в стыд то, что он «сделал» такие деньги, имея столь ничтожные способности. В глубине души он сознавал, что был простым брокером — тихим, втайне неразборчивым в средствах, — и подозревал, что об этом знали его друзья. Поэтому теперь он стремился стать человеком культурным, развить литературный и эстетический вкусы, приобщиться к собиранию картин, нот, книг и всякого такого. Его небольшая проповедь насчет рейнвейна и мозельвейна была составной частью той культуры, к которой он стремился.

— Прелестное вино, вам так не кажется? — спросил он.

Майк по-прежнему следил за Ричардом Праттом. Я видел, как всякий раз, склоняясь над столом, чтобы отправить в рот рыбку, он тайком бросал взгляд в другой конец стола. Я прямо-таки физически ощущал, что он ждет того момента, когда Пратт сделает первый глоток и поднимет глаза, выражая удовлетворение, удивление, быть может, даже изумление, а потом развернется дискуссия, и Майк расскажет ему о деревушке Гайерслей.

Однако Ричард Пратт и не думал пробовать вино. Он был полностью поглощен беседой с Луизой, восемнадцатилетней дочерью Майка. Он сидел, повернувшись к ней вполоборота, улыбался и рассказывал, насколько я мог уловить, о шеф-поваре одного парижского ресторана. По ходу своего рассказа он придвигался к ней все ближе и ближе и в своем воодушевлении едва ли не наваливался на нее. Бедная девушка отодвинулась от него как можно дальше, кивая вежливо, но с каким-то отчаянием, и смотрела на верхнюю пуговицу его смокинга, а не в лицо.

Мы покончили с рыбой, и тотчас же явилась служанка, чтобы убрать тарелки. Когда она подошла к Пратту, то увидела, что тот еще не притрагивался к своему блюду, поэтому застыла в нерешительности, и тут Пратт заметил ее. Взмахом руки он велел ей удалиться, прервал свой рассказ и начал есть, проворно накалывая маленькие хрустящие рыбки на вилку и быстро отправляя их в рот. Затем, покончив с рыбой, он взял бокал, пригубил вино и сразу повернулся к Луизе Скофилд, чтобы продолжить свой рассказ.

Майк все это видел. Я чувствовал, не глядя на него, что он хотя и сохраняет спокойствие, но сдерживается с трудом и не сводит глаз с гостя. Его добродушное лицо вытянулось, щеки обвисли, но он делал над собой какие-то усилия, не шевелился и не произносил ни слова.

Скоро служанка принесла второе блюдо. Это был большой кусок жареной говядины. Она поставила кушанье на стол перед Майком, тот поднялся и принялся разрезать мясо на очень тонкие кусочки и осторожно раскладывать их по тарелкам, которые разносила служанка. Нарезав мяса всем, включая самого себя, он положил нож и оперся обеими руками о край стола.

— А теперь, — сказал он, обращаясь ко всем, но глядя на Ричарда Пратта, — теперь перейдем к кларету. Прошу прощения, но я должен сходить за ним.

— Сходить за ним, Майк? — удивился я. — Где же оно?

— В моем кабинете. Я откупорил бутылку, и теперь вино дышит.

— А почему в кабинете?

— Чтобы оно приобрело комнатную температуру, разумеется. Оно там уже сутки.

— Но почему именно в кабинете?

— Это лучшее место в доме. В прошлый раз Ричард помог мне выбрать его.

Услышав свое имя, Пратт повернулся.

— Так ведь? — спросил Майк.

— Да, — ответил Пратт, с серьезным видом кивнув головой. — Так.

— Оно стоит в моем кабинете на зеленом бюро, — сказал Майк. — Мы выбрали именно это место. Хорошее место, сквозняка нет и температура ровная. Простите, но мне нужно сходить за ним.

При мысли о том, что у него есть еще вино, достойное пари, к нему вернулось веселое расположение духа, и он торопливо вышел из комнаты и появился спустя минуту, бережно неся в руках корзинку для вина, в которой лежала темная бутылка, которая была повернута этикеткой вниз.

— Ну-ка! — воскликнул он, подходя к столу. — Как насчет этого вина, Ричард? Ни за что не отгадаете, что это такое!

Ричард Пратт медленно повернулся и взглянул на Майка, потом перевел взгляд на бутылку, покоившуюся в маленькой плетеной корзинке. С поднятыми бровями и оттопыренной влажной нижней губой вид у него был надменный и не очень-то симпатичный.

— Ни за что не догадаетесь, — сказал Майк. — Хоть сто лет думайте.

— Кларет? — снисходительно поинтересовался Ричард Пратт.

— Разумеется.

— Надо полагать, из какого-нибудь небольшого виноградника.

— Может, и так, Ричард. А может, и не так.

— Но речь идет об одном из самых известных урожайных годов?

— Да, за это я ручаюсь.

— Тогда ответить будет несложно, — сказал Ричард Пратт, растягивая слова, и вид у него при этом был скучающий.

Мне, впрочем, это растягивание слов и тоскливый вид, который он напустил на себя, показались несколько странными; зловещая тень мелькнула в его глазах, а во всем его облике появилась какая-то сосредоточенность, отчего мне сделалось не по себе.

— Задача на сей раз действительно трудная, — сказал Майк. — Я даже не буду настаивать на пари.

— Ну вот еще. Это почему же? — И снова медленно поднялись брови, а взгляд его стал холодным и настороженным.

— Потому что это трудно.

— Это не очень-то любезно по отношению ко мне.

— Мой дорогой, — сказал Майк, — я с удовольствием с вами поспорю, если вы этого хотите.

— Назвать это вино не слишком трудно.

— Значит, вы хотите поспорить?

— Я вполне к этому готов, — сказал Ричард Пратт.

— Хорошо, тогда спорим как обычно. На ящик этого вина.

— Вы, наверно, думаете, что я не смогу его назвать?

— По правде говоря, да, при всем моем к вам уважении, — сказал Майк.