Роберт Ладлэм - Патрульные апокалипсиса
— Тогда что вас так беспокоит?
— То, о чем вы, может, и не знаете...
— Например?
— В Париже взяли живьем двух блицкригеров и переправили их в Вашингтон.
— Мне об этом не сообщили, -сказал Ягер ледяным тоном.
— Сейчас это уже не важно. Их застрелил в комплексе в Вирджинии наш агент в ЦРУ.
— Он кретин, канцелярская крыса! Мы платим ему двадцать тысяч американских долларов в год, чтобы он сообщал нам, чем занимаются другиеотделы.
— Теперь он просит двести тысяч за выполнение приказа, который, как он считает, был бы ему отдан, если б он стоял выше по служебной лестнице.
— Убейте его!
— Это не очень хорошая идея, Гюнтер. Сначала надо узнать, кому он мог рассказать о нас. Вы справедливо заметили, что он кретин, так он еще и хвастун.
— Свинья! — взревел Ягер, отворачиваясь от света фонарей.
— Эта свинья оказала нам значительную услугу, — добавил врач. — Мы еще потерпим его какое-то время, даже повысим. Придет время — сдадим ему другие карты, и он превратится в благодарного раба.
— Ах, дорогой Ханс, вы так мне нужны. Ваш ум точен, как рука хирурга. Если в моего предшественника окружало побольше таких, как вы, людей, он бы до сих пор отдавал приказы британскому парламенту.
— Раз вы так благожелательно настроены, я надеюсь, выслушаете меня, Гюнтер.
Траупман прошелся по патио, двое мужчин оказались лицом к лицу в мерцающих тенях.
— Когда я вас не слушал, мой старый друг и наставник? Вы мой Альберт Шпеер, только вместо точного аналитического ума архитектора у вас точный аналитический ум хирурга. Гитлер совершил ошибку, отказавшись в конце концов от Шпеера, уступая прихотям Геринга и Бормана. Я такой ошибки никогда не совершу. В чем дело, Ханс?
— Вы были правы, когда говорили, что мы выигрываем битву нервов у наших врагов. Вы также точно заметили, что в определенных местах, особенно в Соединенных Штатах, наши зонненкинды проявили себя наилучшим образом, сея раскол и недовольство.
— Я поражен своими собственными оценками ситуации, — прервал его Ягер с улыбкой.
— В том-то и дело, Гюнтер, это всего лишь оценки, основанные на последней информации... Однако ситуация может измениться — и измениться быстро. Именно сейчас мы, возможно, достигли кульминации нашего стратегического успеха.
— Почему кульминации?
— Потому что нам расставляют слишком много ловушек, о которых мы не подозреваем. Возможно, мы никогда не окажемся в таком выгодном положении, как сейчас.
— Значит, вы хотите сказать: «Завоевывайте Англию сейчас, mein Fuhrer, не медлите»? — опять прервал его Ягер.
— "Водяная молния", конечно, — сказал Траупман. — Надо с ней поспешить. Найдено шесть планеров «Мессершмитт МЕ-323», их ремонтируют. Следует без промедления нанести удар, как можно скорее отравить резервуары Вашингтона, Лондона, Парижа — вскоре будет подготовлен наш летный состав. Когда начнется паника, правительства будут парализованы, наши люди повсюду займут влиятельные посты, придут к власти.
* * *Женщину вынесли на носилках из американского посольства на виду у прохожих, спешивших на авеню Габриель. Тело ее было накрыто простыней и легким хлопчатобумажным одеялом; длинные темные волосы рассыпались по маленькой белой подушке, лицо закрывала кислородная маска, а глаза защищал от парижского солнца серый шелк. Слухи распространялись быстро, чему способствовали мелькавшие в собравшейся толпе несколько атташе посольства, тихо отвечавшие на вопросы.
— Это жена посла, — сказала одна из женщин по-французски. — Так сказал американец, я слышала. Бедняжка, она пострадала вчера вечером во время этой жуткой перестрелки.
— Сколько можно терпеть эту преступность! — возмутился мужчина в очках. — Нам надо вернуть гильотину!
— Куда ее везут? — спросила другая женщина, морщась от чужой боли.
— В больницу «Хертфорд» в Леваллуа-Перре.
— Правда? Но ее ведь называют английской больницей.
— Там, говорят, для ее ран самое современное оборудование.
— Кто это сказал? — вмешался в разговор возмущенный француз.
— Да вон тот здоровый парень... где же он? Только что был здесь, это он и сказал.
— Она сильно пострадала? — спросила молоденькая девушка с книгами в рюкзаке, вцепившись в руку своего спутника, юного студента.
— Я слышал, один американец говорил, ее ранение очень болезненное, но для жизни не опасное, — ответил еще один француз, секретарь или скромный администратор с большим коричневым пакетом под мышкой. — Пробито легкое, ей трудно дышать. На ней кислородная маска. Как жаль!
— Жаль, что американцы вмешиваются не в свое дело, — сказал студент. — Ей всего лишь трудно дышать, а кого-нибудь из нас, кто серьезно болен, отпихивают в сторону, чтоб создать ей все условия.
— Антуан, как ты можешь?
— Запросто. Я же изучаю историю.
— Пес ты неблагодарный! — закричал пожилой мужчина с небольшим военным крестом на отвороте пиджака. — Я воевал вместе с американцами и вошел с ними в Париж. Они спасли наш город!
— Сами по себе, солдат? Не думаю... Пошли, Миньон, отсюда.
— Антуан, ну ты даешь! Твой радикализм не просто устарел, это занудство.
— Маленький трахальщик, — сказал старый солдат, обращаясь ко всем сразу. — Это слово я, кстати, узнал от американцев.
* * *А в посольстве, в кабинете Стэнли Витковски, напротив стола полковника сидел, сгорбившись, безутешный Клод Моро.
— К счастью, — сказал он устало, — мне деньги не нужны, я никогда не смогу потратить то, что есть, в Париже или даже во Франции.
— О чем вы? — спросил Стэнли, закуривая кубинскую сигару с довольным выражением лица.
— Если вы не знаете, полковник, тогда, как говорят в американской армии, вас нужно «с позором выгнать из-за физической и моральной непригодности».
— Почему? С головой у меня все в порядке, и я занимаюсь тем, в чем совсем неплохо разбираюсь.
— Господи, Стэнли, я солгал своему Бюро, спешно собранному комитету палаты депутатов, прессе,самому президенту!Я фактически поклялся, что мадам Кортленд выжила, не умерла, ее прекрасно подлечили в вашей клинике!
— Но вы же не были под присягой, Клод.
— Merde! Вы с ума сошли!
— Черта с два! Мы ее накрыли и внесли сюда, прежде чем кто-то сообразил, что эта сука мертва.
— А это сработает, Стэнли?
— Пока да... Послушайте, Клод, я просто пытаюсь вызвать замешательство. Лэтем, за которым охотятся нацисты, как раз тот, кого они убили, но они об этом не знают, поэтому направляются за вторым, и мы их ждем. А сучка посла не менее важна для них, может, еще важнее, поскольку они вычислили, что нам известно, кто она такая. В конце концов, граф Страсбургский не от столбняка же хотел ей прививку сделать. Немного удачи да чуть-чуть вашей выдумки — и наша шарада окупится...
— Выдумки? — задохнулся Моро, прерывая его. — Вы хоть представляете, что я наделал? Ясоврал президенту Франции! Нет мне больше веры!
— Черт, дайте разумное объяснение. Вы сделали это для его собственного блага. У вас были основания полагать, что его кабинет прослушивается.
— Абсурд!Как раз Второе бюро и отвечает за то, чтоб он не прослушивался.
— Хорошо, это не пойдет, — согласился Витковски. — А как насчет проверки благонадежности его главных помощников?
— Мы это проделали самым тщательным образом несколько месяцев назад. Однако в вашей идее увильнуть от прямого ответа что-то есть.
— Для блага самого президента, — прервал его полковник, глубоко и с удовольствием затягиваясь сигарой.
— Да, точно. О чем он не знает, за то не отвечает, а мы имеем дело с психопатами, с убийцами-фанатиками.
— Не улавливаю связи, Клод, но начало положено. Кстати, спасибо за подкрепление в больнице. Кроме двух сержантов и капитана, мои пехотинцы не сильны во французском.
— Ваш капитан приезжал сюда по студенческому обмену. У одного сержанта родители-французы, он выучил наш язык еще до английского, а знания второго сводятся к непристойностям и умению договориться с проститутками.
— Отлично! Нацисты — это сама непристойность, так что он отлично подходит.
— Как держится наша стенографистка, изображающая мадам Кортленд?
— Как заряженное ружье, — сказал полковник.
— Это опасно.
— Знаете ли, она — еврейка из Нью-Йорка и ненавидит нацистов. Ее дедушку с бабушкой отправили в газовую камеру в Берген-Бельзене.
— Странно, правда? Дру Лэтем как-то сказал: «Что пошло по кругу, по нему и вернется». Это очень верно в человеческом плане.
— Верно то, что, когда какой-нибудь нацистский гад заявится за новой миссис Кортленд, а это обязательно будет, мы его прижмем и расколем.
— Я уже говорил, Стэнли, сомневаюсь, чтоб кто-нибудь заявился. Нацисты не дураки. Они почувствуют ловушку.
— Я это учитываю, но ставлю на человеческую натуру. Когда ставка так высока — как-никак у нас живой зонненкинд, — все средства хороши. Эти подонки не могут себе позволить отказаться.
