Борис Акунин - Квест

Ах… Ах…

Наутро войска, выстроенные для парадного входа в Москву, долго стояли без движения в батальонных, эскадронных и батарейных колоннах. Завоеватель смотрел с Поклонной горы на огромный город, сверкающий тысячью золотых колоколен, ждал депутации с ключами и всё не мог поверить, что торжественной сдачи не будет.

Обоз императорской квартиры находился чуть не в самом хвосте многоцветной змеи, сверкавшей своею медной чешуёю от Драгомиловской заставы до самых Филей.

Самсон Фондорин сидел в коляске рядом со своим стражем, искоса поглядывая на табачный кисет, лежавший между ними. Не так давно профессор незаметно подсыпал туда высушенную и измельчённую смесь сонной травы и дрёмной гвоздики.

Вот Атон величаво вытряс из трубки сожжённый табак, насыпал нового, выпустил струйку дыма.

Гипотеза о сугубой предрасположенности сомноиммунных субъектов к воздействию снотворного нашла самое блестящее подтверждение. Уже на второй затяжке Атон начал клевать носом. После пятой свесил голову на грудь и всхрапнул. Рука с курящейся трубкой опустилась. Дрёма-трава, смешанная с сонной травой, обеспечивала не двойной, а удесятерённый эффект.

— Поспи, дружок, поспи. Тебе понравится, — прошептал Фондорин.

Он пригнулся и очень тихо, чтоб не обернулся кучер, спустился на землю.

Сначала Самсон ступал медленным шагом, будто вышел размять ноги. Никто не обращал на военного лекаря внимания. Он свернул в придорожные кусты. Сделал вид, что мочится. Оглянулся через плечо. На него по-прежнему не смотрели.

Отбежать на десяток саженей, повернуть за угол дома.

Всё! Свобода!

Профессор быстро пошёл через ямскую слободу в сторону Москвы. Пересечь реку он намеревался вдали от французской переправы, у Пресни.

Вокруг не было ни души, во дворах даже не лаяли собаки.

Неудивительно, что вблизи от неприятельского войска все жители попрятались. Но и когда Самсон оказался в самом городе, даже в центральной его части, окрест по-прежнему было тихо и безлюдно. Словно некий злой чародей мановением рукава выдул из Москвы весь людской род, оставив одни пустые дома. Идя по длинной-предлинной Никитской улице, всегда такой оживлённой, профессор не встретил ни единого человека. Это среди белого-то дня! Несколько раз мелькали какие-то вороватые тени, но исчезали ещё до того, как Фондорин успевал их окликнуть. Верно, пугались синего мундира.

Мысленно произнося слово «Москва», Самсон всегда видел пред собой нечто шумное, растрёпанное, бурлящее жизнью. И вдруг мёртвая недвижность, кладбищенское молчание, лишь ветер гонит над мостовой облачка пыли. Невообразимо!

Невероятней всего было видеть тихим и опустевшим Университетский квартал, вечно наполненный гомоном студенческой братии. Повсюду виднелись следы сумбурных сборов и спешного отъезда: рассыпавшиеся бумаги, осколки разбитого стекла, обронённая профессорская треуголка.

Тесть давно готовился к эвакуации, намереваясь увезти из обречённого города всех наличных преподавателей и казённокоштных студентов. С отцом, конечно же, уехала и Кира. Поэтому в дом, где были проведены счастливейшие месяцы жизни, Фондорин вошёл хоть и печально, но без сердечного трепета.

Профессора сюда привела не сентиментальность, а насущная надобность. Он сразу прошёл в свою лабораторию, открыл шкаф, где хранились реактивы, — и вскрикнул. Банки и коробки с самыми ценными материалами исчезли!

Ну, разумеется, сказал он себе. Их увезла с собою Кира. Не могла же она допустить, чтобы коллекция, собранная мужем по всему миру, пропала.

Кира Ивановна поступила осмотрительно и мудро, но теперь весь план похищения бонапартова чародея нарушился. Профессор схватился за голову.

Сзади послышался шорох. Повернувшись, Самсон увидел Ерошку-дворника. Тот хлопал красными глазами и покачивался — был крепко навеселе.

— Эге, — сказал он. — Никак молодой барин.

— Где все? Уехали?

— Эге, уехали.

— А ты что же?

— Спал я.

Ерошка спустил с плеч какой-то мешок, ногой задвинул его за створку двери, но неловко — мешок скособочился, из него со звоном высунулся серебряный канделябр.

— Хожу вот… Прибираю… Чтоб супостату не досталось, — мямлил дворник, опустив глаза.

— Молодец. Правильно, — рассеянно пробормотал Фондорин.

Ах, Кира, Кира, что же ты натворила! Конечно, трудно было предположить, что муж появится в брошенном доме и что ему зачем-то понадобятся химикаты, но ты же всегда отличалась прозорливостью и предусмотрительностью!

Сразила, погубила…

Он уныло побрёл через анфиладу. В библиотеке, где половина полок стояла пустая, взглянул на барельеф Ломоносова. Кира обещала оставить весточку. Но успела ли?

Профессор встрепенулся, даже вскрикнул от радости.

Один глаз Михайлы Васильевича смотрел вверх!

Меж Самсоном Даниловичем и его супругой существовало что-то вроде игры, которой оба предавались с изобретательностью и удовольствием. Супруги обожали устраивать тайники, о существовании которых знали только они двое. К этой забаве мужа приохотила Кира Ивановна, которая, как уже говорилось, с детства любила потаённые укрытия и секретные хранилища. Иные из них она придумывала и обустраивала сама, проявляя недюжинные способности к слесарному и ключарному мастерству.

Склонный во всём находить причину, Самсон объяснял взаимное это увлечение сходством характеров. Учёной чете нравилось сознавать, что есть тайны, которыми владеют только они двое. Ниши с секретами служили вещественным залогом сокровенности их союза.

Тайник в библиотеке Кира показала Самсону, когда он ещё не был её мужем. Там они прятали разные препараты, о которых папеньке, в ту пору ещё проживавшему в Ректории, знать было незачем. А в юности Кира укрывала внутри барельефа немецкие романы и французские стишки. Почтеннейший Иван Андреевич не одобрял бесполезного чтения. Он говорил, что, ежели уж читать поэзию, так на то есть великий Ломоносов, который умел рифмованно описывать природные и научные явления. Например, в стихотворении «Утреннее размышление о Божием Величестве» образно и точно описано строение Солнца. В отместку юная Кира устроила хранилище легкомысленных книжек именно под Михайлой Васильевичем. «Секрет» отпирался и запирался поворотом одного из глаз учёного. Если око повёрнуто кверху, значит, внутри что-то лежит. Постороннему человеку разница была почти незаметна, ибо глаза у отца российской науки отрадно круглы.

В тайнике профессор нашёл большую кожаную сумку, на которой сверху лежала записка.

«Вы живы. Тем лучше, — писала по-французски скупая на сантименты Кира. — Наигрались в дон Кишота? Пора образумиться. Помните, я вас полюбила за ум. Мы едем в Нижний».

Как это было похоже на неё! Ничего лишнего.

Раз он читает записку — стало быть, жив. Затем насмешливый упрёк. Напоминание о том, что самое важное в человеке — ум. И указание, где искать жену: в Нижнем Новгороде. Разве что слово «полюбила» было совсем не из лексикона Киры Ивановны, но именно оно-то и растрогало Самсона больше всего. Он даже поцеловал листок, пахнущий не духами, а химикатами.

Ещё больше Фондорина восхитило содержимое сака. Жена уложила туда всё, что могло профессору понадобиться, ничего не забыла!

Он умилился чистой смене белья, едва не прослезился на завёрнутый в хрустящую бумажку марципан (самый его любимый, клюквенный!), но нетерпеливей всего оглядел аккуратно уложенные баночки и бутылочки.

Умница Кира подобрала целую походную аптечку-лабораторию. Были там и главные ингредиенты, потребные для приготовления берсеркита: аманит, а к нему отвар каменной полыни с настоем якутской травы для ингибитора. Не хватало лишь евгенового спирта да гвоздичного масла. Сии субстанции редкостью не являются, вот жена их и не положила. Как быть?

А вот как, сказал себе Самсон. В Китай-городе на Никольской улице есть химическая лавка Шульца. Сейчас она, конечно, заперта, но можно вскрыть дверь и взять то, что нужно, а плату оставить в каком-нибудь укромном месте.

После этого остаётся найти лабораторию, самую немудрящую. Лишь бы там были реторта, перегонный куб и угольный фильтр для процеживания. И чтоб никто не мешал.

Легко сказать! В город с минуты на минуту войдёт неприятельское войско. Сейчас же начнутся грабежи, вандальство. Можно не сомневаться, что доберутся и до Ректория…

Но по недолгом размышлении профессор вспомнил одно чудесное местечко, где его уж точно никто не побеспокоит. И замурлыкал песенку — так был доволен своей сообразительностью.

Итак, последующие действия более или менее определились. Очень скоро Фондорин будет готов к схватке с сильным противником. Когда-нибудь века спустя, войны (если они вообще не исчезнут) станут именно такими. Сражаться будут не две грубые силы посредством сабель и ружей, а разум с разумом, создавая своё оружие в научных лабораториях. Кто образованней и талантливей, тот и победит.