Александр Авдеенко - Горная весна
— Два триста восемьдесять. Восемьдесят на усушку и утечку. Чистый вес — два триста. Получите взамен вашего благородного металла потрепанные бумажки. — Буфетчик, тоже хвативший добрую порцию горькой, положил в шляпу старика несколько десятирублевок и насмешливо погрозил ему пальцем: — Имей в виду, Игнат, я веду учет твоим доходам. Скоро миллионером станешь.
— Выдумывай, так тебе и поверили! — Батура подслеповатыми своими глазами окинул помещение закусочной. — Сегодня моим кормильцам жалованье выдавали, вот они и расщедрились. Завтра, может быть, и на хлеб не соберу.
Гойда допил пиво и решил, что дольше ему оставаться в закусочной нельзя. Он вышел на улицу, перебрался на другую сторону и зашел в аптеку, откуда хорошо была видна дверь закусочной.
Батура покинул пивную не скоро, в конце дня. Гойда ожидал, что подвыпивший старик пойдет домой… Нет, он твердой походкой, прокладывая себе путь посохом, направился по Садовой, свернул на Кировскую и, к удивлению Гойды, занял свой пост на углу, под шатровым каштаном.
После восемнадцати часов из многоэтажного дома штаба авиасоединения и прилегающих к нему зданий стали выходить офицеры, закончившие рабочий день. Все они, по одному и группами, прошли мимо каштана, под которым стоял нищий. Серебро теперь лишь изредка падало в его черную шляпу, но он терпеливо стоял и ждал.
Через полчаса Батура исчез. Вернулся после семи, перед началом киносеанса в Доме офицеров. Поздно вечером он ушел с Кировской окончательно.
Гойда проводил Батуру домой и вернулся на Кировскую. Улица была безлюдна, плохо освещена. Василь поднял воротник пиджака, нахлобучил на лоб кепку и стал под каштаном. «Что он видит отсюда?» — размышлял Гойда.
На Ужгородской дробно и весело простучали каблуки женских туфель. Две девушки, в одинаковых шляпках, с одинаковыми косынками, овевая Гойду крепкими духами, выпорхнули из-за угла. Они так были увлечены разговором, что не заметили Гойду, и он невольно услышал их сердечные весенние тайны. Правда, тайны были небольшими, древними, из числа тех, какие сопровождают юность каждого человека: что он сказал ей и что она ответила ему, как он неожиданно поцеловал ее, и как она испугалась, хотела убежать да не смогла, ноги не послушались.
Девушки, смеясь, скрылись в темном сквере.
Гойда вышел из-под каштана. Сегодня ему здесь уже нечего было делать. Теперь он, кажется, понял, зачем Батура с утра до вечера стоял на углу Кировской и Ужгородской. Изо дня в день, из недели в неделю мимо него проходили офицеры, и старик, вслушиваясь в обрывки разговоров, мог выудить нужную ему информацию.
Гойда отправился на Киевскую, чтобы обо всем доложить Зубавину. Внимательно выслушав его, майор приказал продолжать наблюдение.
На другой день ранним утром Гойда опять явился на квартиру к своему другу. Анна Степановна встретила его лукавой усмешкой.
— Что, пришел делать святое дело? — Она кивнула на окно, выходившее на Кировскую. — Занимай свою позицию, мешать не буду. — Накинула на голову старенький теплый платок, взяла корзину и ушла.
Гойда распахнул створки окна, закурил и стал ждать появления Батуры. Ждал час, другой, а старика все не было. Неужели что-нибудь заметил, почувствовал?
В одиннадцатом часу хлопнула входная дверь. Вернулась Анна Степановна. Лицо ее было озабоченным, тревожным.
— Ну, как? — спросила она, тяжело дыша и вытирая с морщинистого лба пот. — Что ты высидел? Не здесь бы тебе надо быть. Твой Батура сегодня дежурит около мадьярской церкви.
— Мой Батура? Что вы, тетя Аня! — Гойда был смущен, растерян и не сумел этого скрыть.
— Ладно, не отнекивайся! Когда иностранец подал Батуре милостыню, я сразу поняла, зачем тебе понадобилась наша квартира.
— Какой иностранец? Какая милостыня?
Анна Степановна наглухо закрыла окно и, схватив Гойду за руку, оттащила его вглубь комнаты:
— Слушай!..
Говорила она горячо, сбивчиво, опуская подробности, но Гойда ясно понял смысл того, что произошло.
Магазин, куда зашла Анна Степановна, расположен напротив главного входа протестантской церкви. Покупая продукты, Анна Степановна увидела через витринное стекло Батуру. Он стоял на каменных плитах паперти с черной шляпой в руках. Люди, проходя мимо старика, молча, не останавливаясь, бросали ему мелочь. И только один человек, незнакомый Анне Степановне, наверняка не здешний, не яворский, поравнявшись с Батурой, осмотрел его с ног до головы, пожал плечами, что-то сказал и прошел в церковь. Человек этот очень похож на иностранца: высокий, в светлом коротком пальто, в роговых очках. Анна Степановна невольно заинтересовалась им. Она вышла из магазина и направилась в церковь. Незнакомец, сняв шляпу и прислонившись к дверному косяку, с любопытством оглядывал прихожан и убранство храма. Пробыл он здесь недолго. Когда покинул церковь, Анна Степановна пошла за ним. Ей было интересно, остановится ли он еще раз около Батуры, скажет ли ему что-нибудь. Да, опять остановился. Порывшись в карманах, достал десятирублевку, бросил ее в шляпу Батуры и сказал: «Мало, но больше не могу». Кроме Батуры, около церкви стояли еще двое нищих. Им иностранец тоже дал по десяти рублей. После этого он вышел на улицу, где его ждала открытая машина, принадлежащая яворской гостинице «Интурист». Когда иностранец уехал, Анна Степановна сосредоточила свое внимание на Батуре. Уверенный, что за ним никто не наблюдает, он достал полученную десятирублевку, бегло осмотрел ее и снова спрятал в карман.
Выслушав рассказ Анны Степановны, Гойда помчался к Зубавину. Через несколько минут он был на Киевской, у внутреннего подъезда райотдела МГБ. Взбежал по крутой лестнице на второй этаж и, тяжело дыша, остановился перед глухой дверью начальника отдела. Отдышавшись, поправил кепку, постучал в дверь.
В кабинете, кроме Зубавина, были незнакомый Гойде полковник и генерал Громада, которого в Яворе знали все.
По выражению лица лейтенанта Зубавин понял, что Гойда явился с исключительно важным докладом.
— Есть новости? — спросил он.
— Да, товарищ майор. Разрешите доложить?
Зубавин повернулся к полковнику:
— Это он самый… Василий Гойда. Познакомьтесь.
— Очень рад. Точно такой, каким я и представлял его. — Полковник Шатров крепко пожал руку лейтенанту.
Генерал Громада приветливо кивнул Гойде. Подняв очки на лоб, близоруко щурясь, он с нетерпением ждал новостей.
Василь рассказал, что произошло на паперти протестантской церкви. Закончив доклад, он отступил к двери, выжидательно замер. Молчали все. Громада сердито дымил трубкой и задумчиво, запрокинув голову, смотрел в потолок. Шатров озабоченно утюжил ладонями свои поседевшие виски. Зубавин нетерпеливо поглядывал то на часы, то на план города Явора, разложенный на столе. Все трое, повидимому, думали об одном и том же, решали одну и ту же задачу.
Первым нарушил молчание Зубавин.
— По-моему, это посол Крапса, связник, — сказал он.
— Да, похоже, — осторожно сказал генерал Громада.
— А ваше мнение, товарищ полковник?
— Не знаю, — раздумчиво ответил Шатров. — Если этот иностранец-связник, то почему он так рискованно среди бела дня, не боясь провалить себя и своего агента, пошел на встречу с Батурой?
— Почему же это рискованно, товарищ полковник? — возразил Зубавин. — Никакого риска. Ведь он уверен, что Батура вне наших подозрений. И потом это так естественно для иностранца: заинтересоваться церковью, подать милостыню нищему. Нет, товарищ генерал, это связник. Я уверен, что вместе с милостыней он опустил в шляпу Батуры и директиву «Бизона». Она изложена тайнописью на десятирублевке.
— Да, пока похоже на то, — согласился Громада.
Шатров сомневался:
— Не знаю. Ваши предположения слишком… как это вам сказать… — он неожиданно улыбнулся, — дюже прямолинейные. Я привык рассуждать поосторожнее. Мне думается, что Крапс умеет действовать хитрее и вернее. Впрочем, чей черт не шутит… Может быть, вы и правы. Давайте проверим мои сомнения и вашу убежденность.
— Как? Что вы предлагаете? — Громада посмотрел на полковника Шатрова.
— Евгений Николаевич, могли бы вы под каким-либо очень благовидным предлогом, в самом срочном порядке, через милицию задержать и обыскать этого нищего?
— Можно! Поехали, товарищ Гойда!
Игнат Батура и был тем самым агентом Джона Файна, который носил имя великого человека — «Гомер». Он выполнял только задания резидента Дзюбы и только перед ним отчитывался, не зная ни одного из агентов Дзюбы, и они его не знали. О том, что у Дзюбы тоже были начальники, он догадывался, конечно. Но понятия не имел, кто они и где находятся. Да он и не очень интересовался этим. Аккуратно снабжал Дзюбу собранной информацией, получал деньги — вот и все. Известие о гибели Дзюбы дошло до него в тот же день, когда в «Закарпатской правде», в отделе происшествий, была напечатана заметка. «Гомер» не растерялся. Он понимал, что со смертью Дзюбы не кончилась его шпионская карьера. Был уверен, что рано или поздно к нему на угол Кировской и Ужгородской или на паперть протестантской церкви явится наследник Дзюбы и все начнется сначала.
