Р. Шулиг - "Белые линии"

— Так вот, значит, как! Вы боитесь! Хорошо, мы справимся и без вас. Хотя бы ради того, чтобы и до вас дошло, у кого в этом государстве право, закон и сила.

Сганел, заметно нервничая, налил себе еще одну рюмку коньяка, выпил и подавленным голосом промямлил:

— Мне очень жаль, пан майор. Вы мне, вообще говоря, симпатичны. Но знаете, мне кажется, что вы немного... донкихот!

Стоял опять тоскливый, пропитанный дождем, туманный ноябрьский вечер, когда надпоручик Стейскал позвонил в дверь квартиры Земана в одном из пражских жилых районов. Ему открыла Лидушка. Стейскал невольно отметил, что она становится очень привлекательной. Он по-прежнему считал ее несчастным осиротевшим ребенком — голенастым, худым, с большими, нежными, вечно удивленными глазами. Переживая вместе с Земаном по поводу ее учебы в школе, ее детских болезней, он радовался вместе с ними новым игрушкам и грустил о пропавшем плюшевом медвежонке. И вдруг Лидушка превратилась в прелестную девушку. В глазах у нее появилось нечто шаловливо-кокетливое, отчего даже такой видавший виды мужчина, как Стейскал, начал таять... Он не удержался, чтобы не поприветствовать ее озорной шуткой:

— Привет, кошечка!

Она шутку приняла, не обиделась и ответила ему так же весело:

— Привет, дядя. Проходи, я сейчас сварю кофе.

Стейскал по-домашнему переобулся, и ему стало немножко грустно оттого, что Лидушка назвала его дядей. «Старею, черт побери, — подумал он. — Молодость уже позади, а до пенсии еще далеко. Думаю, что я все еще молодой, что передо мной не устоит ни одна девушка, а вот для нее я уже дядя»,

— А где мама? — поинтересовался он.

— Она на собрании.

— А папа?

— Он дома.

— Что делает?

— Читает Вийона. Пришлось сегодня принести из библиотеки.

— Что? Вот это да! — произнес Мирек, вытаращив от удивления глаза. — Ну а как дела между вами? Все в порядке?

Лидушка закрутила головой, обидчиво поджала губы:

— Еще не совсем. Почти не разговаривает со мной. Еще не простил мне вечер в «Конирне». На две недели мне запрещены прогулки.

Стейскал засмеялся:

— Но по тебе не скажешь, что ты слишком опечалена этим. Чем занимаешься в домашней кутузке?

— Учу математику. С Петром.

— Что? Он тебе разрешил? Тогда это вполне комфортабельная тюрьма, я бы тоже был не против.

Однако Лидушка не была в восторге и пожаловалась:

— Только вот папа сидит весь вечер с нами.

В двери, ведущей в прихожую, появился Земан в халате и с книжкой в руке:

— Ты что здесь мне портишь девчонку, Мирек? — И строго приказал Лидушке: — Лида, марш! Приготовить кофе и потом дорешать пример. А то что-то у вас затянулась беседа... Проходи, — сказал он Стейскалу.

Они вошли в комнату, где в уголке возле Лидиного детского столика склонился над раскрытыми тетрадями ее одноклассник Петр.

Стейскал на ходу взял у Земана книжку и, полистав ее, весело спросил:

— С каких это пор ты увлекаешься поэзией?

— С тех пор как держу под следствием поэта, — ответил ему Земан и сразу же приступил к делу: — Зачем пришел, Мирек? Что-нибудь случилось?

— К сожалению, нет.

— Это, наверное, хорошо?

— Скорее плохо!

— Почему?

Стейскал покосился на Лидушку и Петра, которые склонились над тетрадями.

— Может, пойдем куда-нибудь? Чтобы не мешать... — сказал он.

Лидушка с благодарностью взглянула на Стейскала. Однако Земан решительно отверг его предложение:

— Нет-нет! Ты думаешь, что у меня дома для учебы должна быть какая-то особая обстановка? Нет уж, лучше, когда они под присмотром.

Стейскал пожал плечами, извиняющимся взглядом посмотрел на Лиду, как бы говоря: где там, его просто так не возьмешь, твердолобый, как осел, ревнивый и неприветливый, как всякий папа.

— Хорошо, как хочешь, Гонза... Так вот, я попросил согласия прокурора, как ты хотел, на домашний обыск у Моулисовой. Мы осмотрели все вещи Данеша, сантиметр за сантиметром.

— Ну и?..

— Ничего. Пара грязных свитеров, белье, два костюма, несколько ручек, чистая бумага, никаких заметок, адресов, никакой документации, записных книжек, ничего. Только это. — Он подал Земану небольшую связку бумаг.

— Что это?

— Рукопись книжки его стихов, подготовленных к изданию. И это все.

Земан полистал рукопись:

— Ты читал?

Стейскал вздохнул:

— Да, читал, но ничего там не понял. Если там что-то зашифровано, я этого не одолею. Я в поэзии не очень силен.

Земан посмотрел на титульный лист и прочел:

— «Павел Данеш. Поэтический июль». Гм, так это все же поэт... — Он снова открыл рукопись и наугад прочитал вслух одно из стихотворений.

Петр и Лидушка удивленно подняли головы и стали прислушиваться.

Он дочитал и поддакнул Стейскалу:

— Ты прав, это какая-то бессмыслица. Вийон лучше!

Он положил рукопись на стол. Петр встал и потихоньку подошел к ним.

Стейскал несмело произнес:

— А я пришел, Гонза, сказать тебе, что мы на мели.

— Как это?

— У нас нет против Данеша ни единой улики. Нам придется его отпустить.

Земан воскликнул:

— Что? Ты хочешь сдаться?

— Нет, не это. Но мы не имеем права держать его дальше под арестом. Мы обязаны его держать под следствием на свободе!

Земан раздраженно сказал:

— Ты с ума сошел! Я его не выпущу.

И в это время Петр тихо попросил:

— Можно посмотреть, товарищ майор? — Он показал на рукопись Данеша.

Земан кивнул и больше уже не обращал внимания на Петра. Он был слишком занят разговором со Стейскалом. А Стейскал с некоторым колебанием и смущением рассказывал:

— Я прошелся сегодня по Праге, Гонза. Послушал, что говорят люди.

— Ну и что?

— Большинство представителей культурного фронта против нас. Все на стороне Данеша.

— Не все, надеюсь. Я знаю многих честных работников искусства, которые идут с нами и никогда не свернут с этого пути. А ты хочешь его отпустить, потому что этого требует какая-то горстка крикунов? У тебя что, сдали нервы? С каких это пор работники культурного фронта решают наши проблемы?

Однако Стейскал упрямо продолжал:

— Потом я зашел к ребятам в КНБ и почитал информацию. Все стало ясно.

— Тем лучше!

— Сганел прав: мы немного донкихоты, Гонза. Мы ввязываемся в то, что называется большой игрой и что нас не касается.

Земан был вне себя от негодования.

— Ради этого ты и пришел ко мне?

— Да. Я решил, что лучше прийти и сказать тебе об этом дома, чем на работе. Понимаешь, Гонза, до сих пор мы с тобой были прежде всего криминалистами. В этой профессии мы разбираемся, чувствуем себя как дома. А то дело, в которое нас впутывают, скорее относится к области разведслужбы.

Земан его резко прервал:

— Если ты боишься, можешь уйти в сторону. Я найду себе другого помощника.

Однако Стейскал озабоченно произнес:

— Я боюсь прежде всего за тебя, Гонза!..

В это время в спор опять вмешался Петр:

— Товарищ майор, разрешите вам кое-что сказать?

Увлеченный спором со Стейскалом, Земан раздраженно проворчал:

— Давай быстро, у нас нет времени.

— Я не знаю, имеют ли смысл эти стихи или нет... Но я знаю наверняка: ни одно из них не написано Павлом Данешем!

Столь неожиданное заявление заинтересовало Земана.

— Подожди! Как так?

— Например, тот стих, который вы недавно прочли, — признался, по-мальчишески смущаясь, Петр, — написал я. И некоторые другие — тоже.

— Ты можешь это как-нибудь доказать?

— Могу. Это стихотворение я собственноручно написал... для вашей Лидушки. У нее есть оригинал.

— Отлично! — воскликнул Земан и вдруг осекся: — Подожди-ка! Покажи... — Он забрал у Петра рукопись и снова бегло перелистал стихи и прочел:

...Я только твой, в моей фантазии,Где «да» скажу я, ты скажешь «может быть».

Прочитав это, Земан с возмущением проговорил:

— Паршивец!.. Ну, Лида, ты у меня получишь! И это твои стихи?

В постели ты как в клети золотой,В ней только птицам петь бы и порхать,И добродетели твои — дело пустое,Ну почему я должен трепет рук скрывать?

И Петр храбро подтвердил:

— Тоже мои. И именно поэтому я вам хочу отдать вот это... — Он сунул руку в карман и подал майору гильзу.

Земан сразу же утратил всякий интерес к стихам и жадно схватил маленький закопченный медный предмет.

— Где ты взял?

— В ресторане. В тот вечер. После выстрела гильза эта упала возле нашего стола. Нагнулись мы за ней вдвоем — я и еще один пан в клетчатом пиджаке. Я оказался проворней... Не сердитесь на меня, товарищ майор. Я хотел оставить себе на намять... и на счастье... Но теперь, думаю...

Земан и не собирался сердиться. С радостным видом он повернулся к удивленному Стейскалу: